Три исторических источника и три идеальные составные части украинства

У Иммануила Канта гениальные мысли часто разбросаны по приложениям, сноскам, замечаниям etc. Так, обсуждая в «Критике чистого разума» проблему системы трансцендентальных идей, их связь и единство, он замечает в сноске: «Настоящая цель исследований метафизики — это только три идеи: Бог, свобода и бессмертие… Все, чем метафизика занимается помимо этих вопросов, служит ей только средством для того, чтобы прийти к этим идеям и их реальности».

Не только в метафизике, но и в действительности есть идеи, из которых не только все логически выводится, но и на которых все реально держится. Например, римскими идеями, вмещающими в себя — логически и исторически — все многообразие представлений о Риме, являются fides, libertas, pietas, virtus. Когда эти идеи «испарились» из тела государства и возвратились в места постоянной дислокации (в платоновские «занебесные места»), Вечный Город пал.

Россия навеки обречена строить свою жизнь в соответствии с идеями самодержавия, православия, народности, в разное время проявляющимися в разных формах (в том числе в коммунистической).

Что же до Украины, то не будет преувеличением сказать, что настоящая цель исследований метафизики украинства (философского украиноведения) — это три идеи: Малая Русь, козак, пророк Шевченко. Все, чем украинская культурфилософия занимается помимо этих вопросов, служит ей только средством для того, чтобы прийти к этим идеям и их реальности.

Историческая и культурная преемственность модерной Украины от Малой Руси, весомо зафиксированная Михаилом Грушевским в названии «История Украины-Руси», зачастую вызывает ныне неприятие, основанное на некритичном восприятии великороссийской исторической парадигмы. Имперская история учит, что единый древнерусский народ расселился из своей колыбели — Киевской Руси — на просторах от Тмутаракани до Великого Новгорода. Под влиянием внешних обстоятельств общественно-политический центр переместился из Киева в Москву, а киево-русская земля стала «малой» как в пространственно-географическом отношении, так и с точки зрения политической, общественной и культурной значимости. Для «малоросса», воспитанного в этой исторической парадигме и ищущего для себя путь дальнейшего национального развития, открываются две возможности.

Первая — «малороссийство» как способ выбиться в «великие» люди посредством изживания и преодоления всего прирожденно «малого» (языка, места жительства, традиций). В Российской империи такая возможность предоставлялась: «малоросс по происхождению, говоривший по-рус­ски и причислявший себя к русским, таковым автоматически великоруссами и признавался» (А.Миллер). Без намека на какую-либо дискриминацию по «национальному признаку». Ты­сячи малороссов покидали родную провинцию и ехали завоевывать имперские столицы. И делали это весьма успешно. На­пример (каковой пример автору близок), корифей российской судебной реформы 1864 года С.За­рудный окончил в 1842 г. курс в Харьковском университете со степенью кандидата математики и в том же году «живой, пылкий, впечатлительный хохол», как опи­сывает будущего сенатора его биограф Г.Джаншиев (очевидно, что без малейшей интенции принизить происхождение своего пер­сонажа), оказался в Петербур­ге, причем не в Пулков­ской обсерватории, где собирался работать, а в канцелярии министра юстиции графа В.Панина.

Малорусское происхождение таких «карьеристов» проявлялось на генетическом, если так можно выразиться, уровне. Мало­русская европейская образованность, знание языков, открытость европейским идеям, шляхетско-старшинская исконность вкупе с южной живостью и пылкостью вно­сили поток свежей крови в зат­хлую атмосферу Московщины и таким образом европеизировали ее. (Не выглядит совпадением тот факт, что потомок генерального судьи Войска Запорожского ввел европейский суд в России, доселе — в отличие от Малороссии — суда не знавшей). Но никакого сознательного «малороссийства» украинские зюдарбайтеры не проявляли. В отличие от малороссийской интеллигенции, помнившей свое родство. Хотя бы даже оно и не выходило за рамки имперской исторической парадигмы.

Когда Евген Маланюк анафематствует малороссийство: «Що ж таке малорос? Це — тип національно-дефективний, скалічений психічно, духово, а в наслідках, часом і расово» — кого он имеет в виду? Неужели Евгена Гребин­ку с его русскоязычным «Призна­нием»?

Глаза ее смотрят
небесной эмалью,

И зелень одежды
в рубинах горит,

И поясом синим,
как сизою сталью,

Красавицы стан перевит.

…

И эта чудесная дева —
не тайна:

Я высказать душу готов:

Красавица эта —
родная Украйна,

Ей все — моя песнь и любовь!

Или других малороссийских патриотов, чье национальное сознание пребывало в плену гоголевского мифа «угасающей Малороссии», каковое пленение не есть их вина, но беда и скорбь?

«Мысль, что, может быть, близко уже время, когда не только признаки малороссийских обычаев и старины будут изглажены навеки, но и самый язык сольется в огромный поток величественного, владычествующего великороссийского слова и не оставит, быть может, по себе ниже темных следов своего существования, наводит на меня такую хандру, что иногда приходят минуты, в которые я решился бы отказаться от обольстительных надежд моего тесного честолюбия и удалился в мирную кущу простодушного полянина — ловить последние звуки с каждым днем умирающего родного языка» (П.Гулак-Артемовский). Поэтому хочется думать, что национальная дефективность и психически-духовное «каліцтво» относится Е.Маланюком все же к малороссам «деятельным» (а не «угасающим»). Парадокс, однако, состоит в том, что малороссийские деятели ранга И.Гизеля и Ф.Прокоповича активно отрицали малороссийский язык, историю и вообще культуру с единственно благим намерением — поскорее вывести свой народ из первобытной дикости и архаической кущи простодушного полянина на столбовую российскую дорогу прогресса. То есть гневные инвективы сознательного украинца адресуются тем, кто помнит (в отличие от зюдарбайтеров-южан) свое родство и настойчиво ищет (в отличие от «угасающих») для себя и своих соплеменников путь дальнейшего национального развития.

Альтернативный путь проложил Шевченко, создавший потрясающей красоты и силы миф «воскресающей» Украины. По слову Мыколы Рябчука, «геніально артикулював міф воскресаючої України (на противагу гоголівському міфові відгаслої Малоросії)». В этой формуле отчетливо видна вся мощь имперской концепции русской истории, каковую культурную силищу не смог одолеть даже наш гениальный мифотворец. Вместе с грязной водой малороссийства Кобзарь выплеснул и самое ребенка — Малую Русь. Действительно, ведь его «воскресающая Украина» начинает свою историю лишь от козацких украйн, тогда как «угасающая Малороссия» ведет свое благородство от киевских княжеств Малой Руси (см. «Историю Русов или Малой России»). Наверное, в середине ХІХ века, в условиях тотального доминирования имперской парадигмы, страстное романтическое «отрицание угасания» захватило и объект угасания — лес рубят, щепки летят («А на Україну не поїду, цур їй, там сама Мало­росія», — писал Тарас Григорьевич в одном письме). Но после создания Грушевским национальной концепции истории Украины-Ру­си заявления типа «Хмельнитчина середины XVII в., разметавшая на своем пути «сор средневековья», и последующие трансформации гетманской державы являются, бесспорно, тем Рубико­ном, с которого начинается отсчет «национального» прошлого Украины» (Д.Рыбаков, «ЗН», 05.08.06) выглядят как ничем не оправданная и добровольная «сдача» малорусского средневековья в анналы великороссийской истории. «Апріорна і тотальна капітуляція. Капітуляція ще перед боєм» (Е.Маланюк). Это та самая психология ассимилированных аборигенов, о которой писал, опираясь на классические труды Юнга и Фанона, М.Рябчук: «Сприйнявши власний негативний образ, якого їм накинули колонізатори, вони ненавидять передусім себе… як недонарод із недомовою, недокультурою, недорелігією і т.д. і т.п.». Они ненавидят малороссийство как недороссийство и ошибочно противопоставляют ему свое украинство.

Я не силен в Юнге и Фаноне, однако их хитрым научным мудрствованиям, обрекающим малороссийство на украинскую ненависть и забвение, могу противопоставить ясную как солнце культурфилософскую теорию «обратной ассимиляции».

Существует закон истории, в соответствии с которым колонизированная (завоеванная) нация ассимилирует своих колонизаторов. Так было в Древней Греции после дорийского завоевания, отчасти в Древнем Риме, который капитулировал перед эллинским духовным гением. В Западной Европе варвары, свалив Рим, покорились римской церкви, а в Восточной Европе, после походов на Царьград, — церкви константинопольской. Средневеко­вые варвары — скандинавские норманны — стали французами в Нормандии, нормандцы Вильгельма Завоевателя — англичанами в Англии, варяги — русичами на Руси. Монголы, предки которых с огнем и мечом прошли от Китая до Венгрии, при хане Узбеке стали правоверными мусульманами. То, что нет бога кроме Аллаха и Мухаммед — пророк Его, признали и другие завоеватели — турки.

Этим законом должно определять и взаимоотношения Малой Руси с Великороссией. Московские варвары, великие своей силой и территорией, да, покорили нас. Но мы их ассимилировали и окультурили: «Роль Малороссии воссоединившейся явится тогда в нашей истории блестящею, славною, как роль культурная. Малороссия толкнула Москву на путь преобразований; Малороссия вызвала к жизни предшественников Петра и подготовила его реформы, без Малороссии не было бы… и Российской империи как новой великой державы» (М.Ф.де Пуле).

Отношение Киевской Руси к Московской державе, каковая дер­жава, по М.Грушевскому, «не була ані спадкоємницею, ані наступницею Київської», это отношение культурной Эллады к варварской Македонии. Об амбициозном и сильном македонском царе Демосфен так выразился в знаменитой третьей филиппике: «Он мало того что не эллин и ни в каком родстве с эллинами не находится; он даже не варвар приличного происхождения, но жалкий македонец, а из Македо­нии в прежнее время нельзя было купить даже дельного раба. И тем не менее он… присвоил себе первенство в вопрошании оракула, устранивши нас, фессалийцев, дорян и прочих амфиктионов, к каковому званию причастны даже не все эллины».

От того, что жалкие «македонцы» силой присвоили себе русское первенство и величие, я не собираюсь отказываться от гордого и шляхетного «малоросс». «Відомо ж бо, що колись ми були те, що тепер московці: уряд, первинність і сама назва Русь од нас до них перейшло». Так в «Истории Русов» гетман Иван Мазепа определил процесс ассимиляции московитян малороссами. А Мазепинство, по Маланюку, «є яскравою протилежністю, яскравим запереченням, нещадним демаскуванням і найрадикальнішим ліком саме на Малоросійство». Круг замкнулся. Малороссийство, как болезнь украинства, можно вылечить только малороссийством, понимаемым как идея Малой Руси.