Типа повод для оптимизма

Ведь на самом деле все выглядит достаточно плохо, да? Чтобы не сказать - ужасно? Особенно если сравнивать с надеждами полуторагодичной давности.

Ведь и слово "Майдан" уже произносить всуе как-то стремно. То ли слишком свято, то ли слишком пошло. Нужное подчеркнуть.

Это был такой гигантский "батут Вернадского". Прыгали-прыгали, чтобы согреться, а он подбросил сотни тысяч людей из стылой киевской зимы прямо в ноосферу. Дал вдохнуть пару раз, лишь пару космических тяг, и все увидели мир, каким он должен быть. А потом включилось обычное земное притяжение, и ворота второго внимания закрылись.

(Как воздух украденного Крыма. Довоенный. И последовавшее удушье, ком в горле, как повестка: "Удавитесь, твари, а я буду за него сражаться, пока дышу".)

Ощущение удушья, асфиксии очень часто возникает вовсе не тогда, когда тебя физически хватают за горло. И не от недостатка кислорода, поступающего в мозг. Видимо, есть какие-то более тонкие материи, как любовь, например. Когда ее нет, мы начинаем задыхаться.

А здесь речь - о любви к Украине. У нас к ней она есть, а у нее к нам - это неизвестно что. Но чувство тоже сильное. Оно еще есть. А мы уже задыхаемся.

Грустная ирония судьбы в том, что мы оказались где угодно, но еще не на дне. Сколько бы анекдотов о стуке снизу ни рассказывали. Мы всего лишь больно ударились о ту самую земную твердь, с которой стартовали.

Это десантников учат перед приземлением группироваться и правильно падать кулем, иначе стройно выпрямленные ноги вылезут из ушей. Сначала прыгают с табуреток, потом - из окна казармы, потом - уже с тренажера. Учат до одури считалки: "Раз, два, три - кольцо! Четыре, пять, шесть - купол!.."

А мы, люди гордые и свободные, приземлялись стройно. Хореографически красиво. С ногами в ушах.

Сценография опереточных казацких поединков, насаждавшихся через советскую квазикультуру, сделала свое черное пацифистское дело. Мы, за малыми исключениями, не понимаем, что такое настоящая драка не на жизнь, а на смерть. (Я не о бойцах, разумеется, простите, пацаны, если что). Я о тех, ради кого они теоретически проливают кровь и отдают жизни. О больноватом, сильно постаревшем и обабившемся демографически украинском народе.

Скандал, склока, ругань - это мы понимаем, это наше все. Скандалы заменяют нам культуру. Склоки - политику. Ругань - коммуникацию в гражданском обществе. Такая вот социальная динамика.

Но, заметьте, весь этот концентрированный драматизм умещается в очень короткий временной промежуток. Полтора года.

Да, они воспринимаются как три, а то и больше. Искреннее отвращение молодежи, впервые нырнувшей в политический омут и вместо сокровищ Нибелунгов нащупавшей там даже не русалок, а склизких политических утопленников, - невероятно сильно. До тошноты.

Самый удачный роман Сартра "Тошнота" был написан в 1938 году, в предчувствии Второй мировой, и первоначально назывался "Меланхолия". Эстетическая чуткость к безобразному - обратная сторона влечения к прекрасному. Тошноту как раз и вызывает чувство свободы. Одиночество как культ, мысли о самоубийстве, попытки творчества как решение.

Молодое поколение со всей очевидностью тошнит от увиденного и пережитого, потому что оно катастрофически не соответствует их героическим представлениям о политической драматургии. Им сочувствуют и солидарны все те, кто, вне зависимости от биологического возраста, ощутил себя 20–30-летними. От такого ощущения не откажется никто, никогда и ни за что.

Не постесняюсь напомнить. Мы все это уже не один раз употребляли. Надежды, чувства, последствия. Но есть один мощнейший блок, мешающий нам сравнивать - это человеческие жертвы Евромайдана. Мы их мыслим именно как жертвы, а не боевые потери. Это неправильно. Потому что жертва - она сама по себе, типа пришла, легла и пожертвовала.

Да черта с два! Люди готовы были подраться, они же смотрели телевизор, как это бывает во время демонстраций на Западе. А их просто убили, и эта страница быстро перелистнулась и слиплась от крови с предыдущими временами.

Ну, я же помню Помаранчевую. И многие из вас помнят. И эйфорию от избрания правильного украинца и поражения неправильного незнамо кого.

Была же "Украина без Кучмы". И получили сроки активисты УНСО, и Володя Чемерис оставался стоять один перед надвигающимся строем ментов в полной снаряге, когда все убежали, пока не получил резиновой палкой по голове. Эпические кадры. И не севший еще социалист Луценко, и еще без амбиций "Иллюзии страха" Турчинов. Ну и Юля-Юля. Забыли?

Частично да, частично вытесняется в подсознание, потому что глупость прекрасна тем, что дает вполне положительные эмоции, если пренебречь опытом. Да, чуть не забыл, у нас все реально плохо.

Но вот почему, если мы сравниваем наши исторические "хорошо", то они всегда похожи? А вот "плохо" - всегда уникальны?

Потому что все происходившее хорошее мы автоматически присваиваем себе как заслугу, а в плохом всегда виним других.

Наш замечательный высокодуховный невежественный народ продолжает жить в рукотворной сказке о стране, где ему все и всегда должны, а он никому и никогда.

Жить такому доброму и милому народу осталось, в исторических мерках, недолго - до превращения его в народ малый, неисторический и негосударственный. Вытеснят его некие новые люди, как неандертальцев кроманьйонцы. Некоторые ученые говорят, что последние первых попросту сожрали. Как плотоядные высокодуховных веганов.

Массовая коммуникация в современном мире качественно изменилась в сторону маркетинговости. Это означает, что все, о чем мы говорим, особенно если с придыханием, является товаром.

Коммуникация обеспечивает представительство экономических интересов в сфере человеческого сообщества. Это все, что вам следует знать о современной политике. Вы в ней либо товар, либо производитель, либо покупатель. Все разговоры о высших мотивациях - либо безнадежный вопль о помощи "Христа ради", либо новая обертка старого сосательного леденца.

Наверное, это ужасно с точки зрения той морали, которой никто на практике не придерживается, но все исповедуют. Но никто же не мешает нам занять сильную, жесткую, активную позицию - не только во время политических сходок, а каждый день? И такие люди есть, и их становится все больше.

Вряд ли они составят большинство при нашей жизни, и они не сотворят чудо из ничего, потому что "ничего" у нас как раз всегда в избытке. А запрос на чудеса огромен. Только оборачивается всегда бедой, если мы хотим все сразу.

Здесь нет ни рецепта, ни порицания, лишь констатация. В 70-х, как и многие другие, я сиживал в изоляторе КГБ на Арсенальной, где сейчас сидит мой знакомый хедлайнер новостей. Мой отец сидел в 30-х на Лукьяновке по доносу однокурсника драматурга Корнейчука за руководство "Гуртком української словесності" и общение с профессором Зеровым. Мой дед по матери бросил карьеру агронома и по мандату Центральной Рады занялся кадастрированием земель новой страны, отчего умер при загадочных обстоятельствах в Харькове.

И вот я читаю его дневник. Один из его четырех десятков сокамерников - психолог, аспирант Петро Кайдаривский. Единственной его провинностью было то, что он был стенографом на Брестской мирной конференции. И он говорит отцу: "У наш тяжкий час ти видужаєш, ти якийсь міцний, а я не витримаю". Он все же, как оказалось, выжил и 60 лет (!) спустя написал ему письмо. Но видеться лично люди с такими судьбами опасались.

Когда мне тяжело и кажется, что я живу в ужасные времена, я перечитываю дневник отца, скрупулезный и подробный. 1943 год, в комнате при натопленной печке +9, а он читает Уэллса "Война миров" 1938 года издания, потому что самообразование - это очень важно для будущего Украины.

Я вспоминаю страшные и тягучие диссидентские будни совка, всю эту рукописность на папиросной бумаге, негативы на диафильмах, топтунов и общественное осуждение. И я же видел, и все мы видели, как эти "осуждатели" мгновенно из секретарей парткомов превращались в махровых, как говорилось, националистов.

Сейчас, по моим долгим наблюдениям и участиям, в обществе происходит прелюбопытнейший процесс, который в прессе никак отражен быть не может, потому что не входит в область коммерции. Помимо тугого процесса формирования элиты, который естественным образом упирается в олигархат и в непонимание этими динозаврами необходимости картельного сговора ради страны и себя, в стране происходит стремительное формирование аристократии.

Высококвалифицированные пофигисты, евроинтегрированные, со стартовым капиталом и парой-тройкой языков, "своим кругом" и замашками, смущающими налоговую своей необлагаемостью. Все это уже вполне себе варится и вываривается помимо нас, вечных обитателей вечных окопов.

Это другой класс, новый кластер, "племя молодое, незнакомое", и подростки, к счастью, больше заглядываются на их сексапильные истории успеха, чем на наши шрамы и раны. Когда мы погибнем в романтических междоусобицах, возможно, они с любопытством полистают наши дневники, если цифровой формат еще сохранится.

Существующий политический и социальный дискурс - промежуточный. Мы никогда не выйдем из клинча, и, возможно, наше предназначение - явить потомкам образцы непреклонности и одновременно недальновидности.

В этой стране живет сразу несколько разных стран, несколько эпох и культур. Нам страшно повезло, что мы не в ХХ веке, где нас бы разорвали на клочки, как довоенную Польшу. И такой шанс все еще сохраняется. Поэтому не следует придавать абсолютистское значение политическим телодвижениям власти - кто Украину ужинает, тот ее и танцует.

Но повод для оптимизма то, что через наши траншеи и окопы, поверху, идет общение на каком-то совершенно новом птичьем языке будущего между совсем юными и совсем современными.

Обидно, конечно, что без нас.

Но мы сражаемся и умрем за вас. А лучше выживем.