СВОБОДА СОВЕСТИ: О ПРЕХОДЯЩЕМ НА ФОНЕ ВЕЧНОГО

О том, что наша биография — это история сосуществования с декларациями о наши правах, мы уже знаем. Этот шаг к демократии был сделан нами вполне успешно. Между прочим, упорным критиканам я хочу сказать, что Москва не вдруг строилась, и научиться сразу гарантировать на законодательном уровне декларированные однажды права почти невозможно. Спасибо, что еще декларировали. Впрочем, наступает время, когда поспешно принятые законы начинают изымать из обращения на предмет пересмотра и исправлений всего того, что на волне вдохновения было пропущено. Не исключено, что ближайшее время участь эта постигнет и «Закон о свободе совести и религиозные организации». Такое внимание к сфере духа похвально: ведь закон этот должен гарантировать «благоприятные условия для развития гражданского согласия, гуманизма и морали». Но каким образом эти цели достигаются или хотя бы каким образом пресекаются поползновения к нарушению гражданского спокойствия и разжиганию розни на конфессиональной или просто религиозной почве — независимо от мотивов, — пока непонятно. Надежда на близкие перемены подвигает на ревизию ситуации, в которой в настоящее время пребывают отношения между церковью и государством.

О риторике

Конечно, о чем хочется говорить в первую очередь — так это о свободе. Тем более что вопрос свободы церкви от вмешательства государства у нас, пожалуй, остается по-прежнему актуальным. Чего стоят только высказывания, в которых видные государственные деятели «обязывают» проводить объединительные соборы или «прекращать работу собора до...» Несмотря на то что соответствующие статьи закона о свободе совести и вероисповедания существуют. То ли туманны они, то ли закон писан не для всех, то ли еще что-то третье. Третье — это, скорее всего, преодоление традиции. Ну, не было у нас никогда раньше действительно свободной от вмешательства светской власти церкви. Может быть, именно поэтому наша светская власть судорожно ищет, чем именно здесь и сейчас можно каким-то образом использовать церковь в своих (государственных, я имею в виду) интересах. Причем, по возможности как на уровне деклараций, так и на уровне обычной борьбы с политическими конкурентами.

Сначала о декларациях. Что пытается увидеть «для себя» наше государство в нашей же церкви? Ну, во-первых, как любят говорить сами господа политики, «орудие консолидации». Это, между прочим, и в законе о свободе совести записано. На всякий случай здесь вводится несколько не совсем понятных риторических фигур, часто соскакивающих в эфир с уст высокопоставленных чиновников и политических лидеров. Это, например, идея о том, что одним из основных источников духовно-нравственного потенциала нации есть религия. И даже точнее — христианство. Любят посудачить о «стихийно христианском» мировоззрении украинцев. О том, что основным фактором морального развития, духовности нации была, есть и будет христианская церковь. Все хочется узнать у ораторов, что они в данном конкретном случае понимают под «нацией» — этнических украинцев (как это нередко следует из контекста)? Но они, как правило, тут же обращаются ко «всему этническому и религиозному многообразию» нашей страны и даже к «уникальности нашей религиозной ситуации». В чем же «уникальность» «христианской» нации понять трудно. Так же трудно понять, как к нации так лихо привязывается понятие «христианская», если в ее состав входят не только христиане (тоже довольно разношерстные), но и представители других традиционных религий, а еще неорелигий, а еще религиозных общин и т.д. со всем разнообразием их мировосприятия, морально-этических норм, практик, предписаний. Да и не нужно, наверное, это все стараться понять — это же только риторика. Ничего больше.

Правда, подобная риторика проскальзывает и в государственные документы. Вот тут уже возникают вопросы другого плана: то ли составители документов разбираются в сути вопроса столь же туманно, как и политики-риторы, то ли это туманность преднамеренная. Я, например, теряюсь, когда сталкиваюсь в разнообразных документах с понятиями «историческая церковь», «неавтохтонная церковь» и т.п. Не потому, что не понимаю смысла этих слов, но потому, что в разных государственных документах — я уж не говорю о статьях и речах — они толкуются слишком уж по-разному. А ведь даже в законе о свободе совести не совсем понятно, что именно мы будем называть «религиозной организацией», какова может быть ее структура и — что наиболее интересно — каков ее юридический статус. За исключением последнего, кажется, что соответствующая статья закона о свободе совести списана с закона об общественных организациях. Что же касается декларированной «уникальности миссии религии в украинской культуре», то она не отражена даже на уровне самых общих положений.

О мифах

Вообще эта «уникальная миссия» — это особый разговор. Создается впечатление, что государство заговаривает церкви зубы (на что она, впрочем, вполне согласна) в том смысле, что она и только она может «вправить души» гражданам Украины. Только церковь несет свет духовности и культуры. Нет, дело даже не в том, что государство, судя по этим утверждениям, снимает с себя ответственность за происходящее с душами. Дело в том, что и церкви оно не дает «карты в руки». И государство даже может объяснить, почему оно этого не делает — нет единства, а дать одному и не дать другому несправедливо и чревато конфликтами. Ну а дать всем — это уже просто неприлично.

Причем светские власти старательно переводят все «церковные» разговоры в плоскость христианства. По возможности православия. Здесь их тоже можно понять. О мусульманах, особенно в связи с последними событиями, лучше не думать и жить так, будто их у нас и вовсе нет. С иудеями очень уж сложно — чуть что не так, обвинят в антисемитизме или наоборот в сионизме (почему-то в Украине до сих пор третьего не дано). Что же касается разнообразия протестантских общин — их много, все друг от дружки чем-то отличаются, и вообще тут уже надо быть знатоком. Поэтому, господа, давайте лучше о христианстве. То есть все религиозные общества, объединения и даже церкви, если они не православные, не греко-католики и не римо-католики, на фоне высказывания наших властей вполне могут чувствовать себя бедными родственниками. Их «замечают» главным образом «ужасаясь» — в случае какого-то очередного конфликта, на который уже никак нельзя закрыть глаза. Об атеистах лучше и не вспоминать. Это тоже в последнее время стало неприличным.

Но что самое смешное, так это то, что как раз эти «бедные родственники» испытывают в значительно меньшей мере необходимость в гарантиях «отделенности от государства». В то время как «традиционные исторические церкви» находятся в ложном положении. С одной стороны, на них возложена «миссия». В то же время им не предоставлена возможность ее выполнять. Среди массы реальных возможностей непосредственной работы с душами — капелланство, введение в школьный курс соответствующих предметов, статус богословских учебных заведений. Эти проблемы так и остаются нерешенными, несмотря на то, что государство якобы признает за церковью «миссию». А еще есть странные отношения церквей со средствами массовой информации, вопросы защиты от сект тоталитарного толка, зависший вопрос об альтернативной военной службе, а еще непонятно, как быть с выходными днями и привычкой нашей «христианской державы» переносить рабочие дни на воскресенья и т.д. Но судя по отсутствию реальных механизмов влияния на ситуацию, для решения этих вопросов государство пока, кажется, совсем не созрело.

Несмотря на то что в этих «трудно разрешаемых на сегодняшний день» вопросах государство свято блюдет принцип «невмешательства в дела церкви», оно не стесняется делать авансы, намекать эдак прозрачно на то, что эти вопросы не такие уж неразрешимые, что «все образуется». По сути, государство активно использует церковь в своих интересах, потому что есть для этого две удобные лазейки в им же принятых законах и документах: декларативность и туманность формулировок особенно в той части закона о свободе совести, которая посвящена как раз вопросу «отделенности» церкви от государства. У нас довольно подробно выписано в законе «чего не делают» религиозные общины (хотя не совсем понятна мера ответственности за невыполнение и кто именно будет отвечать) и довольно пространно о том, «чему благоприятствует государство». Таким образом, государство оставляет за собой право решать куда «пущать», а куда «повременить». Может быть, это было бы и неплохо, если бы наше государство в лице высоких чиновников и политиков не пыталось наглядно демонстрировать церкви, от кого зависят ее маленькие приятности.

О моде

Чего же хочет государство от церкви, если оно не дает ей по собственному усмотрению обходиться с душами? Конечно, некоторых политических шагов. Ожидаемые результаты описаны в государственных документах. В числе первых и может быть основных ожиданий значится «консолидация общества». Нет, речь не идет о «любви к ближнему» — это мало занимает светскую власть. Но ей нужно продемонстрировать себе и миру Украину как «единое духовное культурное пространство». Ничего страшного, что Украина таковым пространством не есть и быть не может в силу исторических причин. Наша власть привыкла обосновывать свои амбиции «сильной и централизованной» призрачной «духовной гомогенностью при региональной культурной самобытности» страны. И что нам Хантингтон? Отсюда, скорее всего, и взялось еще одно расхожее понятие — «духовное пространство», которое не указ «канонической территории».

Конечно, параллельно могут достигаться цели помельче — привлекая верующих, привлекать избирателей. Прослыть радетелем за духовность. Еще что-нибудь. Хотя, согласно принципу «отделенности», ни один высокопоставленный чиновник просто не должен бы был иметь права на демонстрацию своей склонности к той или иной конфессии. Куда чиновник ходит по праздникам — это его личное дело, как и любого другого гражданина нашей страны. Странно и смешно выглядят трансляции праздничных богослужений, где камера старательно выхватывает из толп молящихся лики лидеров партий и высоких гостей. Это для нас теперь имеет большое значение: «Кто куда пошел». Это обсуждается в прессе, этим церковники колют друг другу глаза. Еще смешнее выглядит высокий чиновник со свитой, который «успевает» за одну ночь посетить всенощную как минимум в трех храмах. Причем ни в одном из них он не есть постоянным прихожанином. Да, собачья работа...

А ведь куда лучше выглядел бы этот чиновник постоянным прихожанином той или иной церкви, при этом в политическом отношении не поддерживающим ни одной конфессии. А еще честнее выглядел бы он, если бы бросил эту странную привычку для советского технаря-партийца изображать из себя практикующего христианина.

В определенном смысле (т.е. для определенных кругов) посещение церкви — это уже не столько мода, сколько политика. И уж в этом смысле точно церкви надо не распахивать подобострастно двери перед «высокими гостями», а закрывать их на замок и на настойчивые звонки отвечать не своим голосом «никого нет дома». Потому что политизация церковности может обернуться смертью для религии. Не стоит политикам обманывать себя призрачной возможностью повысить доверие граждан к своей персоне за счет того доверия, которое оные граждане все еще испытывают к церкви. Хотя бы потому, что это доверие совсем другого порядка — оно не связано с политическими высказываниями. Кроме того, господам политикам стоит подумать о том, что это доверие имеет постатеистический характер — оно коренится в тех временах, когда церковь была институтом, выпадавшим из государственной машины, а то и вовсе катакомбной. Конечно, в этом смысле государство заинтересовано в том, чтобы «приручить» церковь. Но заинтересована ли в этом церковь? Она не «вытянет» государство и отдельных политиков на тот уровень доверия, которым все еще пользуется сама, а вот потерять его может. В этом смысле церкви хорошо бы подумать уже не о том, как бы в этой стране подыскать себе тепленькое местечко под крылом государства или отдельно взятого чиновника, а как обезопасить себя от подобных связей чем-то более существенным, чем обычная декларация об «отделенности церкви от государства».

Странно, между прочим, что господ церковников не пугает интерес к своей парафии. Они не могут не понимать, что сформировавшаяся последнее время «мода на религиозность» не имеет ничего общего с искренней верой. И вот уже появляется сомнение в том, что высшие иерархи все еще имеют в виду эту самую веру, когда принимают на себя роли, предписанные им «высочайшими сценариями». Мода на религиозность особым образом противостоит истинной вере, поскольку мода ветренна и формирует определенным образом конформиста, потакающего вкусам почтеннейшей публики. Причем она так поступает не только с потребителем, но и с модельером. А ведь мы уже стали на путь религиозных модников — чего стоит хотя бы эта «мода на католиков» (без разбору греко- или римо-), появившаяся после визита Папы...

О справедливости

Мы уже неоднократно говорили о том, что в интересах церкви освободиться от ролей, навязываемых государством. С другой стороны, государство становится пленником собственной мифологии. Перекладывая на чьи-то плечи такие серьезные вопросы, как консолидация нации, формирование системы ценностей, идеологии, в конце концов, оно ставит себя в зависимость от тех процессов, которые происходят внутри конфессий. Фактически ему приходится заигрывать со всеми сразу, идти на уступки, грустно журить шалунишек в тех случаях, когда надо судить виновников.

В результате этих заигрываний мы имеем «национальную идею», в немалой степени подмененную религиозной. Навязав церкви не свойственные ей функции, государство дает ей возможность требовать реальных механизмов проведения в жизнь идеологии. Приходится всем кланяться, выслушивать нелестные замечания о себе от зарубежных иерархов, терпеть отповеди собственных иерархов, недовольных твоей внешней политикой. И ведь очевидно, что духовность, культура, система ценностей, воспитание моральных гениев не должны связываться с вероисповеданием, во всяком случае при потворстве государства. И так же очевидно, что «языковой вопрос» церкви никак не связан с политической конъюнктурой, как это изо всех сил пытаются продемонстрировать наши церковники, выставляя себя «радетелями за национальное». Может, они забывают о том, что люди идут в секты из «традиционных церквей» чаще всего из-за того, что не приемлют политизации духовной жизни, а не по иным глубоким мировоззренческим причинам.

Интересно, что власть, придумавшая для себя лазейки с туманностью формулировок, не учла того, что той же туманностью воспользуется и другая сторона. Например, именно традиционные конфессии должны быть удовлетворены тем, что их статус как юридических лиц несколько неясен. В этой неясности затирается и теряется из виду масса конфликтов, которые были бы невозможны при более ясном законодательстве. Вот простейший пример: поле церковно-государственной собственности на храмовые сооружения. Два основных сегмента этого поля — сооружения, находящиеся в собственности церкви, и сооружения, находящиеся в пользовании. «Церковный» сегмент в свою очередь имеет собственных два подвида — собственность, которой распоряжаются церковные власти, и храмовое сооружение, которым владеет непосредственно община. При этом преобладает второй вариант — так случается, даже когда церковь строят на средства, собранные всей церковью. Добавьте к этому целый список сооружений, которые должны быть переданы в собственность (в пользование какой-то из конфессий) общин в порядке реституции, разбавьте полубредовой идеей светских властей о «поочередных богослужениях», сверху прикройте это все вопросом собственности на землю, на которой это все стоит, стоится и делится, и попробуйте сказать, что вам все ясно. И ведь что интересно — никому не откажешь в справедливости притязаний.

Вот только притязания эти иногда реализуются неожиданным образом. Так, община, опираясь на свои имущественные права, может выдворить одного священника и пригласить другого. Не исключено (даже наоборот — очень вероятно), что из другой конфессии. И вот уже «бывшая» конфессия говорит о «захвате», «справедливости» и прочих страшных вещах. Или не говорит, а молча приходит ночью и вешает на церковные ворота замок, который утром обязательно взламывают сторонники «новой власти» и т.д. Таким образом мы можем судить, что и внутри церкви отношения не так уж невинны. Государство не имеет права, согласно Конституции, давать указания церкви о каких бы то ни было внутренних делах. Но в то же время оно должно принимать меры против гражданских беспорядков, в которые выливаются периодически церковные конфликты. Сделать же это, не нарушая Конституции, можно только в рамках договоров с церковными властями, в которых четко будет зафиксирована мера ответственности за «околоцерковные» беспорядки.

С другой стороны, в подобных историях меня, например, удивляет ложная стыдливость как церквей, так и государства, казалось бы, в исключительно правовых вопросах. Пара-тройка показательных судов за поощрение гражданских беспорядков над священниками, участвовавшими в захватах, могли бы охладить особо горячие головы. Вот только никто на это не пойдет: церкви в едином порыве взвоют о «вмешательстве государства во внутренние дела» (они же все этими захватами промышляли — тут они, наконец, в одной лодке), да и суд будет в неловком положении: сам-то батюшка наверняка никого по голове не бил — его пригласили, он пришел, поскольку нельзя же оставлять овец неразумных без пастыря. К тому же о каком захвате идет речь, если сооружение принадлежит не конфессии, не церковным властям, а общине? Пат...

* * *

Самое интересное, что церкви в ее первозданных функциях не нужно объединение. «Единая национальная церковь» — это миф, подогреваемый с двух сторон — церковниками, желающими задавить конкурентов на рынке душ, и политиками, использующими эту тему большей частью в спекулятивных целях.

Более-менее ясно, зачем нужна нашей власти «унифицированная церковь» и вся эта тщета по искусственной унификации украинской культуры, которой все еще сопротивляется строптивое население таких слишком разных регионов нашей страны. Не совсем понятно другое — зачем церковникам притягивать за уши идею о «единстве», имея в виду объединение всех православных и греко-католиков в единую УПЦ(о)? Ведь в этом «подыгрывании» власти, в этой «борьбе за место под украинским солнцем» они могут потерять несравненно более важное для церкви Христовой — человеческие души вне их политических и национальных предпочтений.