Созидатель

Первого августа исполнилось 100 лет со дня рождения человека, последнее прижизненное упоминание в прессе о котором датировано началом 1948 года. В дальнейшем всемогущие органы и печальной памяти Главлит наложили строжайшее табу на публикацию любых сведений об этой замечательной личности, хотя он не был ни конструктором секретной техники, ни ученым, разрабатывавшим новейшее оружие. Он был выдающимся организатором производства этой самой техники и оружия. Речь пойдет о Василии Ивановиче Власове, возглавлявшем Киевский завод имени Артема, ныне ГАХК «Артем», с 12 ноября 1943 по 1 августа 1974 года, т.е. более 30 лет!

Имя его стало легендарным уже только потому, что он возглавил завод в самое трудное время и немало сил вложил в его возрождение и превращение в один из флагманов авиапрома. Власов оставил после себя не только многочисленные заводские корпуса, обозначенные скромным адресом: г. Киев, улица Мельникова, 2-10, не только филиалы в пригороде столицы Вишневом, Красилове Хмельницкой области и Щорсе Черниговской, но и огромный жилой массив на Сырце, детские сады, больницу, поликлинику, пионерлагерь и многое другое, что постоянно напоминает о нем.

Василий Иванович Власов родился 1 августа 1906 года в многодетной крестьянской семье в селе Подосинки Ефремовского уезда Тульской губернии. Детей у Марии Корнеевны и Ивана Ивановича Власовых было много (называют даже цифру 18) — не знавшая грамоты мать запуталась с днями их рождений. Поэтому, когда пришла пора Василию заполнять первую анкету, мать не могла припомнить точной даты, помнила лишь время года — лето. В сутолоке Гражданской войны церковная метрика была утеряна, а церковь разгромили. Условились считать, что Вася родился первого августа.

Отец этой огромной семьи владел грамотой настолько, что, будучи простым крестьянином, управлял имением местного помещика, но говорить вслух об этом раньше было не принято. Василий окончил три класса церковно-приходской школы и до 1925 года оставался с родителями. Надо полагать, что он выдвинулся на общественном поприще, ибо в 1923 году он уже в комсомоле, а в 19 лет его направляют в Москву учиться на рабфак, что само по себе было делом отнюдь не рядовым. После окончания рабфака им. Калинина Власов поступает в институт советского строительства, который оканчивает в 1931 году. Параллельно с учебой он работает чернорабочим на складе Лесосиндиката, слесарем-водопроводчиком, слесарем-сборщиком на заводе, упаковщиком…

1930 год. 24-летний студент института становится директором трикотажной фабрики «Кооперативный Октябрь», затем заместителем директора другой трикотажной фабрики… По окончании института его из Москвы отправляют в глухой «медвежий угол» — в город Верхнеудинск, столицу Бурятской АССР инструктором ЦИК республики. Это спустя годы Верхнеудинск, ныне Улан-Удэ, стал настоящим городом, а тогда… Так случилось, что на край земли он отправился в ноябре, а 25 декабря 1931 года в Москве его молодая жена родила дочь. Можно себе представить состояние молодого папаши, находящегося за тридевять земель от семьи. Впрочем, такое в те годы было сплошь и рядом.

Неожиданно его призывают в армию, и, не пробыв в Верхнеудинске и полугода, он становится красноармейцем особого противовоздушного зенитного полка, расквартированного в Москве! Похоже, тут не обошлось без помощи друзей, которых Василий обрел в Москве в период учебы. Известно, что уже в те годы близким его приятелем был будущий нарком, а потом министр авиапромышленности Петр Васильевич Дементьев.

В Красной армии Василий прослужил чуть более полугода — в ноябре 1932 года его назначили начальником отдела снабжения авиаагрегатного завода № 120 главного управления авиапрома в поселке Балашиха Московской области. С тех пор Власов ни на день не порывал с авиационной промышленностью.

Начало войны потребовало срочного создания филиала завода на Урале, так как атаки немецких бомбардировщиков могли в любой момент его уничтожить, а он единственный производил колесные агрегаты для шасси всех самолетов. Развернуть филиал в эвакуации было поручено заместителю директора завода Власову. Часть заводского оборудования и коллектива, включая семью замдиректора, погрузили в товарняк и отправили в Нижний Тагил. Вспоминает многолетний соратник Василия Ивановича, бывший главный механик М.Гринберг:

«Прибыв с эшелоном на Урал, Василий Иванович, во-первых, решительно отклонил предложение уполномоченного Наркомавиапрома о размещении филиала на площадях одного из заводов Челябинской области, который не имел никаких признаков современного машиностроения, и твердо настоял на базировании вблизи ТЭЦ, газовой магистрали и залежей необходимых формовочных земель (для литейного производства. — Авт.). Второе, чего он добился, — это прикомандирования к филиалу строительного батальона, а третье — отведения площадей под большой литейный цех магния и сооружения в нем 10 магниевых печей.

…На тот момент филиал, который стал заводом, на полную силу задействовал процесс получения магниевого литья, производственники научились штамповать тормозные барабаны, и выпуск агрегатов был доведен до пяти тысяч комплектов, что оказалось достаточным как для действующей армии, так и для самолетостроительных заводов» (газета «Артемовець» от 11.09.97 г.)

В марте 1942 года Власова отзывают в Москву и назначают заместителем директора завода №487 Наркомавиапрома. В ноябре 1943 года он получает последнее в своей жизни важное назначение — становится директором завода №485 Наркомата авиапрома (так тогда в официальных документах значился завод имени Артема в Киеве). К этому времени ему было 37 лет.

Что он застает на заводе? Полуразрушенные цеха с пустыми глазницами вместо окон, вместо крыш — серое осеннее небо, кучи мусора, непролазную грязь и пронзительный ветер. Обстановка была похуже и пострашнее, чем в эвакуации в Нижнем Тагиле. Ведь там были рядом коллеги, а здесь — никого, потому что до возвращения из эвакуации довоенного артемовского коллектива было еще очень далеко. Семья, в которой к тому времени подрастали две дочери, Светлана и Марина, оставалась в Москве — не было никакой ясности с тем, где они будут жить в Киеве. Эти опасения подтвердились: даже по приезде в Киев летом 44-го семье пришлось ютиться пару месяцев в комнатушке рядом с кабинетом директора прямо на территории завода.

История предприятия к 1944 году насчитывала чуть более полстолетия. Завод долгое время специализировался на выпуске машин для обработки кож, а перед самой войной его перевели в Наркомат авиапрома. С началом войны завод эвакуировали под Самару, где было налажено производство продукции для фронта.

С первых дней после освобождения столицы Украины на завод стали сходиться старые рабочие, оставшиеся в городе, члены их семей. Большинство из них впервые видело производство, которое нужно было возродить. Станочный парк восстанавливали практически из ничего. Первые рабочие приносили инструменты из дому. Электроэнергии катастрофически не хватало, но голь на выдумки хитра: к старому тракторному двигателю присоединили электрогенератор, чтобы обеспечить бесперебойную работу станков. Старики рассказывали, что в первые месяцы завод испытывал нужду с наличными деньгами, нечем было платить зарплату. Тогда директор завода шел к директорам магазинов на Лукьяновском базаре и просил в долг. Давали хоть понемногу, но безотказно. Поэтому зарплату выплачивали не два раза в месяц, а раз шесть—восемь!

Новый директор задал такой темп работы, что уже в первом квартале 44-го было освоено 12% довоенных производственных площадей, а в октябре эта цифра равнялась 84%. Тогда же завод, который скорее можно было назвать мастерскими, освоил серийный выпуск для фронта авиационных ампул-снарядов БАС-1, а чуть позднее — пусковых устройств РУ-1 типа «Катюша» для вооружения самолетов штурмовой авиации. Василий Иванович добился, чтобы к восстановлению заводских корпусов и жилья привлекли пленных немцев. Так был возвращен к жизни пятиэтажный дом по ул.Артема, 10, а также одно из зданий на Пушкинской. Власов не оставлял попыток перевести в Киев ряд специалистов из Нижнего Тагила, а для них нужно было жилье. В конце концов решением Наркомата 50 работников филиала завода №120 были переведены в Киев. Вместе со специалистами и рабочими, вернувшимися в родной город из-под Самары, они составили могучее ядро коллектива интенсивно возрождавшегося завода. Уже со второго полугодия 1947 года завод начал работать рентабельно и отказался от государственной дотации.

Прибывало оборудование из поверженной Германии, поставляемое в счет репараций, некоторые немецкие станки на заводе работают до сих пор. Тем не менее оборудования не хватало. Решение нашли простое: в последней трети 40-х наладили станкостроение прямо на заводе! Отдел главного механика совместно с литейным и ремонтно-механическим цехами организовали производство кривошипных прессов, которые прослужили много лет. Изготавливали также токарные и фрезерные станки.

В этой статье нет смысла касаться историко-политической подоплеки оборонной специализации завода им. Артема. Этот вопрос был предметом дискуссий в конце сороковых. Оборонной промышленности, а авиационная всегда рассматривалась в СССР только с точки зрения ее применения для обороны, в те годы оказывалось огромное предпочтение в части финансирования. Наличие богатых заказчиков и заказов, загрузка производственных мощностей, занятость работников были гарантированы на много лет вперед. Гарантировалось также выделение солидных средств под освоение новой техники и технологии, чем Власов воспользовался в полной мере.

Номенклатура изделий самого разного назначения и серийности выросла при нем до невероятных размеров, что доставляло массу хлопот буквально всему коллективу. Любой современный самолет начинен электромеханизмами самого разного назначения, которые делаются в Киеве. Все, что крепится к плоскости крыла самолета, включая сам объект подвеса — самонаводящуюся ракету «воздух—воздух», делалось и делается на заводе Артема.

Освоение производства ракет «воздух—воздух» потребовало создания комплекса контрольно-испытательной аппаратуры, позволявшей протестировать по заданной программе все параметры изготовленной ракеты в условиях завода в считанные минуты. И тут выяснилось, что подобная проверка должна проводиться перед подвесом ракеты под крыло в полевых условиях после складского хранения. Тогда было создано специальное конструкторское бюро, обеспечившее разработку таких проверочных комплексов, которые могут быть развернуты совершенно автономно в любых условиях — хоть в тропиках, хоть в пустыне, — а завод тут же начал их производство по заказу ВВС. Освоение любого нового изделия шло под грифом «Весьма срочно!».

Начиная с первых послевоенных дней, завод брался также и за любой ширпотреб: кастрюли, миски, раскладушки на каркасе из алюминиевых труб, ружья для подводной охоты, фены для сушки волос, сложные детские игрушки и т.п. Совместно с Институтом электросварки имени Патона заводом был освоен выпуск компактного переносного сварочного аппарата А-547У для сварки в среде углекислого газа. На долгие годы этот популярный аппарат стал предметом мечтаний не только массы заводов, но и мастерских сельхозтехники. В самом начале 70-х конструктор ОГМ В.Кац предложил изготавливать декоративные сетки под колпак колес автомобилей «Волга», «Москвич» и «Жигули». Тогда эта новинка была чрезвычайно модной. Власов моментально дал команду немедленно начать освоение. Первые сетки в единственном на весь Киев автомагазине разлетелись в один миг, чем немедленно воспользовались спекулянты. На городской толкучке в Беличах за комплект сеток давали цену в четыре-пять раз большую!

Сейчас уже мало кто помнит, что поистине уникальный подвесной потолок Дворца спорта изготавливался артемовцами. Металлический потолок должен был обеспечить приличную акустику этого огромного зала. Было предложено достаточно простое решение — потолок должен представлять собой сплошное решето, образованное сотнями тысяч отверстий диаметром пять миллиметров. Вот эта-то «простота» и стала главной проблемой при изготовлении деталей потолка. Дело осложнялось, как всегда, сжатыми сроками, власти спешили отчитаться. Тем не менее артемовцы с честью вышли из всех затруднений! Конструкция и ее исполнение оказались настолько удачными, что спустя несколько лет их повторили при строительстве цирка.

Сам Василий Иванович никогда технарем не был, но обладал потрясающей интуицией, особым нюхом на все новое, прекрасно разбирался в экономике завода. Он был по натуре человеком предприимчивым и не боялся рисковать. Отсутствие высшего технического образования мешало не столько ему самому, сколько тем, кто по службе отслеживал уровень образования руководителей-практиков. Только для того, чтобы успокоить министерских кадровиков и местные партийные власти, уже в солидном возрасте, в 1962 году, то есть за четыре года до 60-летия (!), он окончил КПИ. Нет худа без добра: наличие новенького диплома КПИ давало Власову моральное право требовать от подчиненных, среди которых было множество практиков, того же: любой ценой получить высшее или среднетехническое образование. Для этого при заводе открыли вечерний филиал машиностроительного техникума.

Власова окружала блестящая плеяда специалистов: главные инженеры В.Володин, А.Сукач, Н.Подкопай, проработавший до того немало лет главным технологом; начальник производства С.Фельдбейн, зам. главного инженера, в будущем генеральный конструктор КБ «Луч» Б.Вигман, начальники СКО М.Куприн и А.Левченко, главный механик М.Гринберг, главный энергетик А.Печерский, главный технолог И.Марин, его заместитель В.Брагинский, зам. главного механика Н.Черный, главный диспетчер Б.Кальницкий, начальник ОКСа А.Пузыренко, начальник инструментального отдела Н.Айзман, начальник КБ А.Гузман, начальники цехов П.Гончаров, И.Эрлих, Ю.Каплан, Б.Вернер, В.Бриль, А.Кривошеев и много других, всех перечислить невозможно.

В приведенном списке привлекает внимание обилие еврейских фамилий. Василия Ивановича вообще трудно было заподозрить в особой любви к людям какой-либо национальности. Главную роль при подборе кадров и выдвижении на ответственную должность при нем играли исключительно деловые качества. Эта, казалось бы, прописная истина работала при нем безотказно. Я не хочу сказать, что среди руководителей и специалистов не было русских, украинцев и представителей других национальностей, были, конечно, но в процентном отношении количество евреев, трудившихся на заводе Артема, не шло ни в какое сравнение с любым другим «почтовым ящиком» Киева, и не только. На этом обстоятельстве можно было бы не останавливаться, если бы не одно «но». Надо себе ясно представлять обстановку конца сороковых и начала пятидесятых годов, когда под маркой борьбы с космополитами в СССР фактически развернулась пропагандистская кампания против всего еврейского и евреев. Антисемитизм набрал небывалые обороты, хотя слово это не произносилось.

Мы можем сейчас только гадать, как тяжко было Власову сохранить своих сотрудников, ащитить их. Кто бы его осудил, если бы он вызвал, к примеру, Марка Иосифовича Гринберга, с которым он начинал работать еще до войны в Балашихе на авиаагрегатном заводе, затем налаживал производство в Нижнем Тагиле в эвакуации, восстанавливал завод Артема, и предложил бы тому уйти от греха подальше? Но ведь не вызвал, не предложил ни Гринбергу, ни многим другим, хотя за подобный либерализм мог в одночасье пострадать сам, что в те годы бывало сплошь и рядом. Такое поведение нельзя объяснить одними только соображениями практической пользы, дескать, без этих специалистов нельзя выполнить поставленные перед заводом сложные задачи. Это были серьезные аргументы, но за ними стояло нечто большее, что нельзя объяснить только производственной необходимостью.

К партийным органам он относился как к некой данности, с которой нужно смириться и считаться. В отличие от многих других директоров, часто прибегавших к помощи парткомов для воздействия на нерадивых подчиненных, Власов считал подобную практику, демонстрирующую слабость первого руководителя, унизительной для себя. Все партийные ритуалы он соблюдал, неоднократно избирался членом бюро райкома, членом горкома партии. К партийным вождям местного значения относился без полагающегося пиетета и с едва скрываемой иронией. Они это знали, но вынуждены были терпеть, так как авторитет Власова был непререкаем.

В последние годы работы на посту директора у него обострились отношения с некоторыми партбюрократами в оборонном отделе ЦК КПУ. Ему стали намекать, что пора бы и на заслуженный отдых уходить. Это заметно угнетало Василия Ивановича. И хотя не в его правилах было привносить свои переживания в семью, он как-то сказал жене: «Маша, только не хорони меня на Байковом кладбище. Я с этими бандитами даже на том свете рядом лежать не хочу!» Эта его просьба исполнена, он похоронен на Городском кладбище на Берковцах. Среди своих, хотя по статусу своему мог быть похоронен на Байковом…

К концу 50-х годов комсомольская организация артемовцев насчитывала более 1200 молодых людей. Не считаться с такой армией было невозможно. Но в отношении директора к комсомолу явно просматривалось что-то отцовское. Он с удовольствием приходил на комсомольские конференции, на которые его ежегодно избирали делегатом. Присматривался к новым молодым лицам. Впоследствии многие из них по инициативе директора становились руководителями.

Однажды в ответ на призывы комсомольцев немедленно начать строительство клуба Василий Иванович в доходчивой форме объяснил собравшимся, откуда берутся средства на строительство: «Сейчас нам едва хватает прибылей для строительства жилья, поэтому строить или не строить дом культуры полностью зависит от вас, от комсомольцев, от вашей работы за станком». Для многих присутствующих его слова стали полным откровением. Ведь слово «прибыль» в те годы пребывало под негласным идеологическим запретом, пользовались эвфемизмами типа «социалистические накопления» или «прибавочный продукт».

Надо заметить также, что в те годы на строительство клубных зданий был наложен строжайший запрет. Все средства и силы строителей по всей стране направлялись на возведение и реконструкцию предприятий и жилья. Обойти этот запрет и добиться разрешения на строительство заводского дома культуры было нелегко даже Власову. Но собственный спортзал на заводе появился!

Как ни тяжело было с жильем для многочисленных очередников, Василий Иванович пошел навстречу инициативе комитета комсомола, и один из первых домов на Сырце был заложен целевым порядком для молодых семей, которые ютились в заводском общежитии на Татарке.

Благополучие завода и коллектива Власов видел не в застое, а постоянном развитии, а его можно было обеспечить только за счет освоения новых изделий и роста объема производства, но для этого нужно было постоянно увеличивать производственные площади, а молодым специалистам и рабочим предоставлять жилье. Тут и выручало то, что под освоение новой техники государством выделялись деньги и кредиты, направляемые не только на реконструкцию и расширение предприятия, но и на развитие соцкультбыта, как тогда говорили. Освоение новых изделий давало вполне ощутимую прибыль, часть которой опять же шла на строительство жилья. Все это надо было делать быстро, параллельно и одновременно, поскольку сроки освоения новой техники и технологии в оборонных отраслях были предельно сжаты.

Не секрет, что многие директора заводов для реконструкции и строительства привлекали сторонних подрядчиков, таким образом снимая с себя ответственность за сроки и качество строительства. Власов от такой политики и практики отказался с самого начала, видя в ней только тормоз для осуществления своих планов. Он хотел быть хозяином и был им! Отсюда появление на заводе отдела капитального строительства со своим штатом специалистов и рабочих-строителей.

Последних было относительно немного, они образовывали костяк стройучастков. К ним в помощь направляли изрядное количество вспомогательных рабочих за счет коллективов реконструируемых или строящихся цехов. Мне самому довелось поработать в бригаде арматурщиков в период второй реконструкции корпуса инструментального производства в 1960—61 годах, поэтому о Власове-строителе я могу судить не с чужих слов. Он не был кабинетным руководителем, особенно в разгар строительства. На стройке бывал каждый день, лично проводя пятиминутки с руководством ОКСа и прорабами. Вникал в каждую мелочь, тут же давал задания, которые исполнялись немедленно. Частенько появлялся на стройплощадке в разгар рабочего дня, и горе было прорабу, если Власов заставал замерший строительный кран и сидящих без дела монтажников и бетонщиков. В таких случаях он отстранял прораба в сторону, забирал у него радиомегафон (эта новинка тогда только появилась) и начинал сам руководить процессом. Зная до мелочей весь фронт работ, он отдавал точные команды, сдабривая каждую фразу сочным «я**нта мать»! Это характерное «нта» вызывало улыбку на лицах тех, кто был участником и свидетелем этого незабываемого действа. В нем не чувствовалось зла, а только досада на нерасторопность и нерешительность молодого прораба. Тотчас оживал кран, едва успевая подавать металлические колонны, балки, железобетонные панели, арматуру и бетон. Работа закипала с новой силой. Урок продолжался минут 15—20, после чего удовлетворенный Василий Иванович возвращал мегафон прорабу и покидал объект.

Цех не останавливался ни на один день, работая целое лето практически под открытым небом. До зимы здание должно было стоять под крышей, это не обсуждалось! Какой внешний подрядчик мог бы выдержать такой темп работ?

В результате не прекращающейся ни на день стройки от довоенного завода практически остались каких-то два-три здания, в том числе и здание бывшего заводоуправления, где начинал Власов в 1943 году. Кроме того, полностью преобразился целый квартал в самом начале улицы Мельникова, некогда занятый разнокалиберными зданиями, которые к началу 60-х превратились в трущобы. Затем Власов затеял строительство филиала в Вишневом, куда из столицы были переведены литейный и кузнечный цеха, а также развернуто производство весьма габаритной техники. Напомню, что это произошло тогда, когда слово «экология» знали только узкие специалисты.

Точно так же, своими силами и жилье строилось. Сейчас нет-нет да услышишь, что, мол, настроили этих малогабаритных хрущоб, житья от них нет! Ну, во-первых, первые заводские дома на улицах Мельникова и Татарской в начале 50-х строились по вполне приличным проектам. Во-вторых, легко критиковать с позиций дня сегодняшнего, когда не знаешь сути проблемы жилья в Киеве в те годы. К середине 50-х годов численность населения столицы Украины превзошла довоенный уровень (к началу войны в Киеве было 935 000 жителей). И дело даже не в том, что война нанесла урон жилому фонду. Жилищный голод столица испытывала и до войны, окраины кишели трущобами, но тогда было не до того, а потому тема была практически закрыта для обсуждения. После войны масса людей в поисках работы и заработка двинулась в город из сел и деревень. Селились, где придется: в подвалах, землянках, на чердаках, в сараях, времянках, сколоченных чуть ли не из фанеры.

Власов видел, что городские власти и строительные организации не справляются с обеспечением киевлян сносным жильем. Выход был один — строить жилье самостоятельно, тем же хозяйственным способом, который тут же окрестили «методом народной стройки». Каждый, чья очередь подходила на получение жилья, должен был там отработать определенное число дней. На это время его освобождали от основной работы и вводили в состав стройбригады.

Удивительно, как Власов умел извлекать пользу для завода в самых неожиданных обстоятельствах. В 1957—65 годах по инициативе Н.Хрущева в стране действовала децентрализованная система управления народным хозяйством. Власть из Москвы переместилась в территориальные Советы народного хозяйства (Совнархозы). Власов едва ли не первым понял, что распределение финансовых потоков тоже пришло на места. Этим он воспользовался поистине виртуозно и всегда умел добиться выделения необходимых средств для своего завода. Активно пользовался кредитами, идя на определенный риск. Власов рассчитывал на то, что не все те, кому деньги выделены, сумеют их освоить до конца года. Знал он и то, что неосвоение средств в текущем году ведет к сокращению финансирования в следующем, чего руководство Совнархоза никак не могло допустить. Поэтому, когда в конце года появлялся Власов с актами выполненных работ, деньги, неиспользованные другими заводами, перебрасывали на счета завода им. Артема, который мгновенно рассчитывался за кредиты банка. В условиях жесткой плановой дисциплины, обставленной многочисленными инструкциями, он умел находить бреши и лазейки, позволявшие решить проблему так, как диктовал здравый смысл и экономическая выгода.

В 1945 году заслуги В.Власова были отмечены орденом Красной Звезды, который вручали, как правило, воинам, отличившимся на фронте, хотя, как мы знаем, он не воевал. Тем не менее его труд в тылу был приравнен к боевому подвигу. Накануне 60-летия он был награжден орденом Ленина. Награды он надевал в исключительно редких случаях, даже Звезду Героя.

В 60—70 годы его неоднократно выбирали депутатом Верховного Совета УССР. При всей декоративности тех советов и сессий, которые утверждали то, что предварительно было согласовано с Москвой, положение депутата открывало дверь любого кабинета и давало новые возможности для решения многих насущных вопросов, причем самых разных.

Светлана Васильевна, старшая дочь Власова, вспоминает, что дома царил матриархат. Директором он был на заводе, а дома «правила» Мария Федоровна. Редкие часы отдыха Василий Иванович посвящал книгам, которые приобретал сам: на заводе в течение многих лет работал киоск от знаменитого в прошлом магазина подписных изданий. «Дед» любил Есенина, многие его стихи знал наизусть. Был хлебосольным хозяином, но никогда не позволял себе лишнего. С удовольствием танцевал в компании друзей модные в те годы вальс, танго и фокстрот.

Не секрет, что среди рабочих нередко ходят слухи и домыслы о больших доходах директора и его заместителей. На самом деле зарплата генерального директора объединения В.Власова в 1972—73 годах была не такой уж большой и колебалась в пределах 450 рублей в месяц. Суммы, превышающие 600 рублей, проходили только два раза в год: перед отпуском и в феврале после «тринадцатой зарплаты».

Заканчивая рассказ об этой незаурядной личности, мне остается выразить удивление и недоумение тому факту, что имя Директора Власова никак не увековечено на карте Киева, в преобразовании которого он принимал самое активное участие.