Резкая переоценка ценностей, происшедшая на стыке веков, привела к росту исторического нигилизма, к заметному упадку исторической науки. Но этот процесс имеет и позитивную сторону. На защиту музы истории Клио все чаще встают подвижники, которые скрупулезно собирают редкие, малоизвестные или замалчиваемые сведения, документы, публикации, фотографии и рисунки, накапливая бесценный материал, инициируя новые изыскания, научные экспедиции и конференции. Чаще всего на этот бескорыстный нелегкий труд таких людей подвигает чувство сопричастности — не только гражданской, но и личной, семейной. Ведь здание прошлого сложено из кирпичиков отдельных судеб, родословных...
Вот и Сергей Смолянников, морской офицер-гвардеец, проходивший службу на Тихоокеанском флоте, на крейсере, носящем легендарное имя «Варяг», не подозревал, что именно там, на Дальнем Востоке, ему, киевлянину, предстоит отыскивать свои генеалогические корни.
Уже при первом знакомстве с этим краем он не мог не обратить внимание на названия населенных пунктов: Черниговка, Киевка, Нежино, Прилуки, Гайворон, Барабаш-Левада... Сергею вспомнились рассказы матери — Н.И. Чередниченко, которая родилась в здешних местах, в станице Серышево Новокиевского Увала Амурской области. Эта первая ниточка повела моряка в многолетнее путешествие во времени и пространстве.
В 1897 году с хутора Киевский Увал, что располагался между нынешними городами Прилуки и Ромны, в числе первых переселенцев отправился в дальнюю дорогу прадед Сергея Алексеевича Иосиф Гордеевич Чередниченко. Там, на границе с Манчжурией, станичники новообразованного Амурского казачьего войска заложили Новокиевский Увал. Начали осваивать чуждую природу и охранять рубежи расширяющейся Российской империи от китайских повстанцев-«боксеров», разбойников-хунгузов, японцев.
Со старинных фотографий из собраний Смолянникова на нас смотрят лихие амурские и уссурийские казаки в довольно разношерстном обмундировании. И среди форменных фуражек с кокардами бросаются в глаза головные уборы, которые ни с чем другим не перепутаешь, — знаменитые папахи сичевиков.
Имеющийся в личном архиве документ — «Положение об Амурском казачьем войске», — утвержденный еще подписью императора Александра III, о многом может поведать внимательному читателю. Крайне заинтересованный в надежной охране самых дальних границ своих владений царь повелел не только содержать казачьи сотни за счет казны, но и даровал немалые льготы: «Войско никакими податями и сборами не облагать, денежных повинностей не брать». Да еще и показал себя демократом — дозволил зачислять на службу представителей всех сословий.
Главной же ценностью, ради которой тысячи киевлян, полтавчан, черниговцев и даже крымчан снимались с родных мест, была земля. Все чины войска наделялись участками пожизненно: штаб-офицеру 400 десятин, обер-офицеру — 200, церковному казачьему притчу — 99, а рядовым казакам по 30 десятин. О щедрости наделов можно судить уже по тому, что на все четыре создаваемые казачьи округа выделялись еще и запасные земли — в расчете на прирост населения. И эта предусмотрительность, как показало уже начало ХХ века, оказалась отнюдь не лишней.
Сто лет назад, в 1905 году, из Украины к берегам Тихого океана и Амура-батюшки устремилась третья волна, а точнее сказать, девятый вал переселенцев. Не от хорошей жизни поднялся этот вал. Несмотря на отмену крепостного права, никак не шли в руки исконных хозяев знаменитые украинские черноземы. Власти, срывая крестьян с обжитых мест, решали для себя сразу две стратегические задачи. Первая — военная, крайне обострившаяся с поражениями на фронтах Русско-японской войны. Переселенцам, вливавшимся в ряды амурского и уссурийского казачества, было где отрабатывать высочайше дарованные льготы. Они сражались в отрядах генерала Мищенко на границе с Кореей, несли пограничную службу вдоль левобережья Амура. Срок службы был определен в четверть века для офицеров и в 30 лет для казаков.
Другой стратегической целью была для третьей волны переселения задача снижения накала крестьянских бунтов, уменьшение социальной напряженности в европейской части империи Романовых в связи с началом первой русской революции. Надо отдать должное дальновидности тогдашнего правительства, возглавляемого бывшим черниговским помещиком И.Дурново: оно сделало немало для того, чтобы заинтересовать безземельных крестьян в переселении и даже пыталось облегчить этот болезненный процесс. Льготные тарифы при проезде по КВЖД и транссибирской магистрали, лекарственная, продовольственная помощь, ссуды деньгами, стройматериалами, топливом — далеко не полный перечень правительственных акций. На заселяемых украинцами территориях новоселы не только воевали, но и обживали и обустраивали станицы, села, города, в названиях которых увековечивали память о покинутых родных гнездах.
В библиотеке Сергея Смолянникова хранится журнал «Нива» №18 за 1912 год. В очерке «На новые места» журналист Георгий Аркатов писал: «Не следует думать, что дело переселения — дело легкое. Даже при наличии очень энергической помощи переселенцам приходится затрачивать много сил на борьбу с природой. Они однако в полном смысле слова «садятся на землю». Проходит год-два, и из одиночных лачуг и землянок вырастают избы. Улица за улицей — вырастает целое село. Приходится с великими усилиями вырубать шаг за шагом густую девственную заросль, приготовляя обширные пространства под пахоту».
Так начиналась история Зеленого Клина, неотрывная от сотен тысяч украинских родословных и всей украинской истории. В ее исследовании у Сергея Смолянникова оказалось очень много союзников — вышла интересная, богато иллюстрированная книга «Курс на восток», состоялась представительная научная конференция. Отдавая должное мужеству земляков-переселенцев, историки говорили и о тех уроках, которые следовало бы извлечь из этой эпопеи властям нынешней независимой страны.
И презентация книги С.А.Смолянникова, и научная конференция проходили на Черниговщине, в древнем городе Прилуки. Теперь здесь, при содействии местных властей, установили обелиск — в честь земляков, основателей Зеленого Клина. А еще как памятное назидание. Ведь и нынче украинская земля так и не попадет никак в руки хлебороба. Да и по числу переселенцев занимаем не последнее место. Оно, может, и ничего, когда «нашего цвету — по всему свету». Только не мешает ли это собственному расцвету?