Социолог Данил Судин: "Во время кризисов интересуйтесь вероятностями, а не точными ответами"

Однако социология важна всегда. В спокойные времена, возможно, даже больше. С кандидатом социологических наук и преподавателем Программы социологии УКУ Данилом Судиным мы разговаривали о вызовах для современной науки об обществе; об ошибочности веры в рациональность человека; о том, что не так с западными теориями, и что можно понять, если разделить всех экспертов на "ежей" и "лис".

- Данил, в своих текстах вы рассказываете, как социология начала называться социологией благодаря изобретательности Огюста Конта, хотевшего отличаться от тогдашних исследователей, которые назывались социальными физиками. Можно ли социологию сегодня сравнить с социальной физикой?

- Такое сравнение некорректно уже полстолетия. Причина вот в чем. Подход Огюста Конта к социальным исследованиям можно описать простым алгоритмом: он предлагал сначала формировать теорию, затем проверять ее исследованием, а уже потом, на основе результатов, формулировать универсальный закон. Сам Конт никогда не действовал согласно своим же правилам, но его идея понравилась другим социальным исследователям.

Весь ХІХ и первую половину ХХ века социологи верили, что можно найти универсальные законы, способные описать все человеческие общества. Позже выяснилось, что поиск таких универсалий - хлопотная работа, да еще и не приводит к новым пониманиям и выводам. Поскольку пришлось учитывать особенности исследуемых обществ, в частности их культуру, то система социологического знания постоянно усложнялась.

Несмотря на то, что найти универсальные законы никому так и не удалось, вера в них сегодня возрождается. В частности физики снова пробуют возродить социальную физику, которая частично пытается в русле стремлений Конта найти универсальные законы, а частично опирается на философию современника Конта Адольфа Кетле: для поиска универсальных законов нужно не проверять гипотезы, а искать закономерности в статистических данных. Современные социальные физики используют big datа - цифровые следы активности индивидов, и уже из этого строят заключения о людях и социальной реальности.

Впрочем, физические подходы к изучению обществ пренебрегают наработками социологии второй половины ХХ века, которые настаивают, что самого лишь фиксирования действий мало. В физике так можно действовать, ведь у атомов нет сознания. Но люди отличаются от атомов референтной петлей, то есть способностью корректировать свои будущие поступки на основе результатов предыдущих.

Люди - это сложные смысловые системы, а задача социолога - понять, почему они действуют именно так, а не иначе. И для этого мы должны спросить самих людей.

- Физический подход в исследовании обществ основывается на вере в рациональность человека. Когда и как ученые поняли, что это ошибочная вера?

- Каждая наука к этому приходила в разное время. Социологи - еще в 1960-е годы. Экономисты - чуть позже. Продолжительное время они опирались на идею рационального человека, но в 1970–1980 годах появились два направления в экономике, которые выступили против такого взгляда, - поведенческая и институционная экономики. В частности, в пределах поведенческой экономики психологи Даниел Канеман и Амос Тверски доказали, что человеческий мозг часто бывает ленивым, а потому иррациональным. Они доказали, что существуют две системы принятия решений, одна из которых - Система 1 - мгновенно выдает простейшее решение, которое представляется обдуманным и рациональным, хотя на самом деле таким не является. И мы даже не успеваем заметить процесс его принятия.

Известнейший пример - задача о цене бейсбольной биты и мяча. Пусть бита и мяч стоят 1 доллар 10 центов. Бита стоит на 1 доллар больше, чем мяч. Какова стоимость мяча? Система 1 сразу же дает ответ - 10 центов. Если суммарная цена 1 доллар и 10 центов, а бита дороже на доллар, то надо просто отнять этот доллар - и получится цена мяча. На самом деле это быстрое и интуитивное решение ошибочно: мяч стоит 5 центов, а бита - 1 доллар и 5 центов. Если бы мяч стоил 10 центов, то бита должна была бы стоить 1 доллар и 10 центов, а потому суммарно они стоили бы уже 1 доллар и 20 центов. Вот так Система 1 иногда заставляет нас принимать быстрые, но ошибочные решения.

Другая критика предположения о рациональном homo economicus принадлежала институционным экономистам, которые подчеркивали, что для понимания функционирования экономики нужно понимать социальные институты того или иного общества. Эти институты и побуждают людей вести себя определенным способом, который постороннему наблюдателю может показаться вполне иррациональным. Их позиции легко объяснить на примере такого экономического учреждения как традиционный восточный базар. Цены там всегда слишком высокие, но покупатель, торгуясь, имеет возможность уменьшить их вдвое или втрое. С точки зрения экономики, это очень невыгодно, более того, это совершенно нерационально, поскольку занимает время и не приносит гарантированной прибыли. Но причина этого проста: когда продавец привозит 10 товаров, он не знает, на все ли найдется покупатель. И если повысить цену на продажу, один проданный товар обеспечит прибыль, даже если девять других не купят. Но проблема в том, что покупатели знают об этих схемах и не хотят платить больше.

Восточный базар, по словам институционных экономистов, построен таким образом, потому что нет государства, которое гарантировало бы договор купли-продажи. Если таковое есть, то выставляет правила игры: ты заказал товар, ты должен за него заплатить. Так вот, с верой в человеческую рациональность экономисты ожидали, что после появления государства восточные базары придут в упадок. Государство будет контролировать процессы, выступать арбитром соблюдения соглашений, чем будет гарантировать выгоду и покупателю, и продавцу. Но с появлением государства базары не исчезли, наоборот, они до сих пор успешно существуют.

Так в чем же тогда причина? Как выяснилось, дело в традициях и правилах взаимодействия. На этом примере легко увидеть, что люди не такие рациональные, как раньше предполагала экономика. А это означает: чтобы понять и объяснить их поведение, необходимо привлекать другие контексты и науки. Недаром в последнее время Нобелевскую премию по экономике получали именно психологи.

Данил Судин

- Является ли мировой тренд на мультидисциплинарность результатом разочарования в способности одной науки овладеть реальностью?

- Современные тенденции свидетельствуют, что междисциплинарные исследования имеют большой потенциал. Например, в университетах США давно введена специальность "социологическая социальная психология", дающая понимание не только сознания человека, но и знания о более широких социальных контекстах, в которых она существует.

Или историческая социология, включающая в исследования современных общественных процессов исторические основы, поскольку исходит из мнения, что современность всегда обусловлена прошлым. Известнейший пример - исследования Роберта Патнэма. Кстати, это он афористично, хотя немного пессимистично высказался, что то, куда вы придете, зависит от того, откуда вы вышли. Продолжительное время он анализировал традиции общин в Италии и обнаружил, что на севере страны они развиваются и дальше, а на юге - нет. Исследование было в 70-е годы прошлого века, но настоящая причина крылась в значительно более глубоком прошлом. Оказалось, что уже с ХІІ века на севере Италии существовала традиция самоуправления. Тем временем на юге страны развивался классический феодализм. Разве это не прототип мафиозной модели? Ведь в феодализме статус человека и позиция определяются социальными связями, однако не горизонтальными, а вертикальными: скажи мне, кто твой синьор, и я скажу, кто ты. В такой ситуации крайне сложно расстроить общину, потому что, решая конфликты, люди будут обращаться не в суд, а к своим покровителям, которые могут решить их проблемы быстрее и с гарантией.

Еще один интересный вопрос, ответ на который дала история на пересечении с социологией: почему Западная Европа экономически более развита, чем Восточная? Вернемся в XVI век: происходит ряд больших географических открытий, и западным странам нужно больше сельскохозяйственной продукции, а восточные начинают ее поставлять. Таким образом, западные крестьяне освобождаются от закрепощения и урбанизируются, а восточные продолжают нести ярмо.

В общем, сейчас часто критикуют теории, которые продуцировал западный мир. Дескать, они отражают реальность и анализируют обстоятельства жизни лишь в развитых капиталистических западных странах, которым присущ высокий уровень индивидуализма. Именно поэтому их еще называют теориями золотого миллиарда. И все было бы хорошо, если бы эти западные подходы и модели не навязывались обществам, которым они не подходят. В Украине это, возможно, трудно заметить, потому что мы являемся западной культурой. Но к азиатским или африканским странам, например, западные структуры применить невозможно хотя бы потому, что коллективная идентичность для них важнее индивидуальной.

Прислушиваясь к критике, северные социологи признают, что их теории действительно слишком узки и не учитывают другого опыта. Но дискуссия о глобальном Юге и глобальном Севере все равно остается одной из главных тенденций последних десятилетий.

Второе, что заставило социологов усомниться, - это то, что люди реагируют на результаты исследований. Кое-кто даже говорит, что социологи заставляют людей голосовать, а публикации социологических опросов перед выборами - это отдельная манипулятивная технология. Дескать, если мы говорим, что один из кандидатов выходит на первое место, люди начинают активнее за него болеть. Но если, по опросам, он оказывается на третьем месте, люди не будут голосовать за него, потому что все равно не пройдет.

Однако результаты социологических опросов вообще не следует принимать близко к сердцу. По другим наблюдениям социологов, на выборах в 2014 году треть избирателей определилась в последний месяц предвыборных гонок, а 8% окончательно выбрали кандидата уже на участке. Более того, когда после голосования социологи спрашивали избирателей, за кого они проголосовали, то заметили, что доля тех, кто выбрал победителя, возросла.

Вообще явление самоосуществляемого пророчества заметили еще в 30-е годы прошлого века, но и в истории современной Украины бывали похожие случаи. Например, когда в 2008 году, во время своего премьерства, Юлия Тимошенко объявила список банков, которые, по ее информации, находились на грани банкротства. И хотя, как позже выяснилось, указанные банки были вполне ликвидными, люди, услышав эту информацию, запаниковали и сняли со счетов свои сбережения. Названные банки позже действительно обанкротились.

Американский социолог Роберт Мертон для объяснения таких случаев предложил так называемую теорему Томаса, названную в честь другого американского социолога, который теоретически объяснил возможность таких самоосуществляемых пророчеств. Суть этой теоремы заключается в том, что выдуманные события становятся реальными по своим результатам. Кстати, это также показывает отличие социологии от физики: тем люди и отличаются от иных, более простых систем, которые реагируют на полученное знание, и результаты прямо влияют на их образ действий.

- Как не попасть в ловушку самопророческих обещаний, есть ли какие-то способы верифицировать пророчество и говорящего?

- Политолог Филипп Тэтлок изучал экспертов и обнаружил, что их всех можно условно разместить на континууме между двумя полюсами, которые он условно назвал "лисами" и "ежами". У "ежей" одна главная идея, которая все объясняет. Именно это обеспечивает им уверенность, которая так нравится аудитории. А эксперты-"лисы" более гибки и менее категоричны. Они склонны сомневаться и осторожны в своих выводах. Когда политолог начал наблюдать за тем, каких экспертов чаще приглашают на ток-шоу, он обнаружил, что чаще всего приглашают именно "ежей".

"Лисы" мыслят вероятностями. В кризисных ситуациях их часто не хотят слушать, потому что они обсуждают возможные варианты, которые требуют критического осмысления, а наше сознание стремится к простым решениям.

Филипп Тэтлок вспоминает о двух случаях, как ЦРУ изменило способ реагирования на кризисы. Когда в 2011 году американцы охотились на Усаму бен Ладена, ЦРУ уже анализировало ситуацию в категориях вероятностей. Ведь они уже обожглись в 2003-м, когда на прямой вопрос, есть ли в Ираке оружие массового поражения, эксперты ЦРУ ответили утвердительно. А оружия там на самом деле не оказалось. И случилось это потому, что от них требовали однозначного ответа. На каждом этапе в разных звеньях экспертов спрашивали: да или нет? И им легче было, в конце концов, ответить утвердительно. Но ситуация в Ираке научила ЦРУ, что аналитиков надо спрашивать, насколько возможна та или иная ситуация. Это позволяет ухватить разные нюансы ситуации, а потому, в итоге, принять наиболее точное решение.