СИМВОЛ ПРИЗВАННОГО ПОКОЛЕНИЯ

Говорить, а тем более писать об Александре Кривенко — непросто. В поминальном слове о нем можно сказать многое, даже сострить (и я уверен, что он заказал бы себе какой-нибудь прикол), но нельзя фальшивить. Мало кто из известных мне людей не переносил фальши так, как Сашко. Не переносил ни в личных отношениях, ни в творчестве, ни в политической жизни.

В частных отношениях он, кажется, предпочитал натолкнуться на откровенное хамство, чем на неискреннюю улыбку. Встречи с ним всегда были простыми, незамысловатыми, какими-то скромно-неэпохальными. И лишь теперь, когда он ушел, понимаешь, какой действительно эпохальной фигурой он был.

В творчестве Сашко был искренен и откровенен. Стремился быть даже жестким в своей правдивости, лишь бы не покривить душой. Его не назовешь безошибочным, и он сам панически боялся бы этой смирительной рубашки безошибочности. Это была вольная птица, у которой немыслимо отнять право на ошибку. Но, не стремясь к безошибочности, он пытался достичь чего-то большего: быть честным и не переступать грань порядочности, даже идя на компромиссы. Да, он шел на компромиссы — с этим ничего нельзя было поделать, — но умел стряхивать с себя их след. Впрочем, не уверен, что желал бы встретить в жизни человека, который никогда не почувствовал горечи и величия компромисса.

Ловлю себя на мысли, что для меня не имело значения, в какие политические группировки он когда-либо входил. Главное, что он постоянно искал, не зацикливался на партийной логике, которая многим заменила гражданскую совесть. Поэтому для меня важнее, что в мире огосударствленного фарисейства и узаконенного лукавства Сашко был ярким инакомыслящим, и я от имени инакомыслящих из предыдущих поколений украинцев выражаю ему за это огромную благодарность.

Александр Кривенко дал жизнь многим добрым начинаниям. Он сеял на многих нивах, и сегодня трудно перечислить его титулы и должности. Впрочем, все они в конце концов забудутся, а в памяти людей останется самое главное: Сашко был символом своего поколения. Он озвучил его голос, придал ему особый тембр, неповторимую тональность и мгновенно узнаваемую стилистику. Он был главным мастером львовского журналистского цеха, учеников которого сегодня не счесть. В начале 1990-х многие молодые энтузиасты гражданского действия готовы были выполнить любое поручение своего кумира, чтобы быть причастными к тому, что с ним связано.

Сашко одарил свое поколение замечательной лихой иронией. Сначала, когда еще гремели идеологические бои, эта ирония была бронебойной. Именно благодаря этим молодым ребятам в Галичине осуществилась мечта всех журналистов, почти недостижимая сегодня: в то время существовала одна газета — «Поступ», которую читали все. Со временем, когда бои утихли, а весна надежд начала плавно переходить в осень разочарования, эта ирония стала спасительной, ведь что иначе спасло бы Сашу с его коллегами от отчаяния безнадежности?

Каким именем назовет история его поколение? Сначала это было очевидно пробужденное поколение. Сашко и его коллеги действительно, словно подснежники, первыми проклюнулись из-под слежавшегося снега. И букеты их свежих идей люди дарили друг другу, как букетики подснежников.

Это поколение, несомненно, было и призванным, поскольку каждый их тех юношей и девушек в какой-то благословенный миг услышал тот призывный голос, который в свое время услышала Жанна д’Арк. Голодовка студентов на киевском Майдане Незалежности — так же, как и руховская Цепь Единения, — навсегда останется апофеозом украинского «бархата».

При всем их ироничном прагматизме, они все же были носителями остатков украинского романтизма. Они словно стеснялись немного этого и сами подтрунивали над собой. На последующем поколении романтизм, как видно, отдыхает...

Но при этом Сашина когорта — это еще и недовыраженное, недовыслушанное поколение. Даже в Галичине в первой половины 1990 годов его голос выпадал из заново переписанной идеологической партитуры. Галичина любила правду, боролась за нее, но иногда заменяла коммунистическую ложь неосознанной или самовнушенной полуправдой. Сашко и его коллеги распылились — кто в Киев, а кто и в Варшаву. Зима в конце концов вернулась, и подснежники начали увядать. Ударили заморозки, и птичкам стало «не до неї, не до співу».

И все же мы похоронили Сашу Кривенко, но не похоронили его поколение. Все обстоятельства его жизни, а, возможно, и смерти, свидетельствуют, что к этому поколению относятся очень серьезно — и чем дальше, тем серьезнее. Теперь необходимо, чтобы и ровесники Саши отнеслись серьезно к себе самим. Их солнце еще не закатилось, порох в их пороховницах не отсырел. Нужно верить в парадоксы: их голоса могут срезонировать именно тогда, когда всем вокруг будет казаться, что они умолкли окончательно. И профиль Кривенко на флаге гражданского достоинства сможет электризовать и объединять его друзей порой не меньше, чем сам Сашко. Но для этого его друзья должны допить пиво, которое он не допил; дописать статьи, которые он не дописал; доозвучить его мысли, которые он не озвучил. Я верю, что это им удастся.

Разумеется, очарование романтической молодости уже не вернется, но это не первое и не последнее поколение, которому приходится делать подобное досадное открытие. Его сменит внутренняя уравновешенность и мудрость стратегов, что тоже имеет свои преимущества. Здесь главное — не растранжирить окончательно рыцарство духа, которым они в свое время были переполнены.

Мы, львовяне, признательны Саше, что он избрал Львов как место своей вечной молодости, вечного покоя. Мы свидетельствуем, что он (хотя родовые корни его идут с Большой Украины) любил Галичину любовью своего древнего предшественника — Михаила Драгоманова. Гордился ее достоинствами, вдохновлялся ее воодушевлением, но в то же время с кожей сдирал с Галичины наросты ее лукавства и пьемонтных амбиций. Той же любовью он любил «маргинальную свою Украину», и она эту любовь поняла и приняла.

В эти дни коллеги Саши — журналисты украинские, польские, российские — как один, заканчивали свои некрологи словами: «Сашко, нам будет Тебя не хватать!» И без него действительно опустеет киевский поезд 91/92, опустеют журналистские тусовки. Без него выщербленным будет его поколение, надтреснутым — его голос, какой-то сиротливой и даже пресной будет Украина. Покойся с Богом, дружище Саша. Пускай упокоится Твоя неспокойная душа на извечном лоне Авраама. И помни: нам Тебя действительно очень будет не хватать!

P. S. В эти скорбные апрельские дни имя Саши каждый раз вспоминали наряду с другими именами. Это имя грузина Гизо Грдзелидзе, координатора проектов ОБСЕ в Украине, погибшего вместе с Сашей. Рассказывают, что Гизо очень любил Украину, и пускай теперь украинцы добрым словом отдадут дань его памяти. Во-вторых, это имя убитого на войне в Ираке телеоператора Тараса Процюка — еще одной нелукавой украинской души, которой выпала типичная национальная судьба: быть прославленным посмертно. В этом сочетании имен есть глубокий смысл: тех, то были объединены на небесах дивным братством смерти, пускай никто среди людей не разлучает...