«РАДОСТЬ ИЗВЛЕКАЮ ИЗ ВСЕГО

У Ады Роговцевой праздник. «ЗН» от души поздравляет и желает. Будем жить!

- Звезда - это человек, которого больше половины зрителей знают в лицо и по фамилии. Как живется человеку, которого знает каждый второй?

- Главное - это сделать имя привычным, говорит моя героиня в «Священных чудовищах». А если серьезно - я очень этим дорожу, это большое счастье чувствовать, что тебе рады. Может, даже и не тебе, как человеку, а просто с каждой ролью зритель соотносит что-то свое, личное: настроение, событие, совпавшее или созвучное с фильмом или спектаклем, и когда человек подходит к тебе со словами: «Я вас люблю!» - это прекрасно!

- Как вы зрителей способны околдовать, известно. А сами вы легко очаровываетесь? Вы сентиментальны?

- Ужасно! Но другая половина моей натуры очень трезвая и жесткая.

- Это как же вам удается?

- Природа у меня такая.

- А что такое счастье? И несчастье?

- Несчастье - это потеря людей, которых любишь. Это беспомощность, невозможность отвести беду от любимых. А счастье… «На свете счастья нет, а…» покоя, впрочем, тоже нет. Значит, только воля и остается.

- То есть вы свободный человек? Вы живете как хотите или как должны?

- Нет! Только как хочу! То есть хочу-то я совсем по-другому. Как получается.

- Но хорошо?

- Да! Всласть, в радость. Радость извлекаю из всего. Это у меня такая хитрость. Это в природе человека - искать радость во всем.

- Говорят, если человек живет легко, то он живет правильно.

- Живу, конечно, легко, потому что вызываю крайнее удивление у тех, кто близко меня знает, что я жива, что выдерживаю то, что обрушивается, и до сих пор в здравом рассудке…

- Когда Алиса Коонен уходила из театра, который делали театром им.А.Пушкина, она сказала: эти доски отныне мертвы! А вы… (Перебивает)

- Нет! Просто нельзя говорить о Настоящем и Чистом, не убрав с лица гримасу отвращения. Это то основное, из-за чего я ушла. Я ужасно боюсь гримас, они и искусство - несовместимые вещи… Но ведь свято место пусто не бывает. А в этом театре столько доброго оставлено и его никто не забирал… Там и мое Добро лежит, я же его не забирала… Поэтому так и живу. Я все лучшее оставила там.

- Неужели самоотверженность? Нужно отвергать себя?

- Наверное, нет. Важно через себя постичь персонажа: слияние двух миров - интересный результат. А себя совсем незачем отвергать… Понемногу себя в образ вкладывать. Да. У меня как правило все завершается уже на последних репетициях, почти уже на зрителе, пусть хоть два человека, свои актеры - самые взыскательные зрители, кстати…

Театр - это балаган и храм одновременно… И там, и там двери должны быть открыты. А когда тебя через вертушку пропускают… Нет уж, я не фарш! Я через вертушку ни разу не прошла!

- Ну да, вы хулигански через нее перелезали!

- Да! (смеется). Это великая роскошь позволить себе быть искренней!

- А почему вы не боитесь?

- А потому, что чувствую - я права!

- На кого вам хотелось походить?

- Придя в театр, я очень хотела быть такой, как Галя Будылина, - заразительной, смешной и веселой. А потом так получилось, что я пришла в театр и перечеркнула ее судьбу: пришла на ее роли. И ее перестали занимать… Вот такие ужасы театра… Я хотела быть такой, как Романов и Лавров. Две абсолютно непохожих личности: ироничный и такой острый Юрий Сергеевич Лавров и Романов - мягкий, добрый «пушистый гений» - они были так прекрасны!

-А в жизни все всегда было прекрасно?

- Всегда было плохо! Было ужасно! Очень бедно всегда жили и… Хотя, конечно, было и очень хорошо: и родители были живы, и в институт я поступила, отличницей была - последней Сталинской стипендиаткой, замуж вышла очень рано, сниматься начала с первого курса, начало было волшебной сказкой. И я грешу, говоря, что было плохо! И меня все любили: и Халатов, и Хохлов, Крушелицкий очень бережно ко мне отнесся в первой моей кинороли, и Романов… Они защищали меня своей любовью, а уходя - оставили незащищенной… И вторую половину жизни мне труднее жить, чем первую. Всю жизнь была нищей - потребность отдавать все без остатка - наверное, не самое лучшее качество, но оно присутствует: ну нет такого, чтобы что-то сберечь, укромненько, для себя. Глупо, наверное? А жизнь была очень светлая - и любви, и понимания, и нежности всегда было в достатке! Впрочем, почему было - есть! Ведь какая мать может так войти в дом - уставшая, издерганная, с проблемами, и дети взрослые, и у них свои проблемы - и с работой, и с неустроенностью - и они встречают меня новыми стихами, новыми идеями, картинами и с такой любовью беспредельной - это такое счастье, о котором только можно мечтать!

В них совершенно нет меркантильности и результат для них - это духовный результат душевной работы, а не его материальное выражение. Они, наверное, не для сегодняшнего мира - и это моя вина…

- Англичане не говорят «я виноват», они говорят «это мое падение, я упал»…

- И правильно! Нечего посыпать голову пеплом и каяться: позор! Нужно действовать: встать и продолжать движение.

- За что болит душа?

- За детей. Я должна отдать им всю себя без остатка. И, может быть, от этого меня не хватает в чем-то на окружающих. Я преклоняюсь перед людьми, которые могут отнестись к чужому ребенку лучше (так же), как к своему. Я не могу. А люди считают «знаки внимания» - но просто не хватает времени, а не души…

- Приходилось ли вам в жизни чем-то жертвовать? Ради чего?

- Детьми я пожертвовала. Ради театра. Это очень страшно, когда дети понимают, что их детство не так важно, как мамин вечерний спектакль или гастроли. Очень много я детям не додала. Может, они поэтому в жизни неустроены.

- У вас была мечта, которая не сбылась?

- Очень я мечтала, чтобы у меня был спокойный, тихий дом, стерильно чистый, чтобы спальня, кабинет, тихая музыка. Но это умозрительная какая-то мечта. Все равно в доме людно и шумно, ни у кого нет своего «рабочего места», но все пишут стихи, и в шумном этом доме все-все самое сокровенное и самое ужасное можешь ты доверить своим родным - а это самое большое счастье и чудо любви и доверия.

- Чудо любви. Скажите, в вашей жизни любовь к мужчине сыграла большую роль?

- В моей жизни было много мужчин. Я безумно любила отца, так, что сердце заходилось: очень любила своего младшего брата, это было чудо моей жизни, мой ангел, я любила его преданно, верно: отчаянно любила мужа, а потом сына, а теперь внука.

- А все остальные?

- У меня никогда не было даже тени романа с Иваном Миколайчуком, но мы любили друг друга бесконечно, с Леней Осыкой любили друг друга так, что сердце останавливалось, такая нежность между нами была, Олейник, дорогой мой старик, я тосковала по нем, бежала к нему без оглядки, спешила, торопилась, счастлива была от общения с ним! Роман Виктюк… Он говорит, что любовь приходит к нам свыше, и мы не властны ни продлить ее, ни прекращать. Мне это очень близко. И все равно кого-то мы любим больше, ради него жертвуем тем, кого любим меньше. А сейчас я люблю страстно - троих: Катю, Костю и лешу. А все остальное - это нежность, понимание, доброе отношение, но не страсть. А к детям - страсть.

Человеку нужно иметь возможность видеть своих близких, чувствовать руку человека, который тебе нужен, если хочешь одиночества - иметь его, если боишься - пусть рядом будут люди… И вообще необходимо, чтобы человек был нужен, не только людям, но и себе. Особенно с возрастом… Бороться со старостью - это нелепо. Достойно принимать - высокие слова. А тем более для актрисы, играющей на самом тонком инструменте - собственной душе! Играть в Любовь нельзя. А для того, чтобы играть в Любовь, необходимо что-то оставить в душе. Не потерять потребность разгадывать этот мир, все более загадочный к старости. И этот интерес к тому, что называется Жизнь.

- А ваши стихи - это медитация, отдушина, разговор с Богом или…

- Боже, как серьезно (хохочет). Это мои разговоры с пчелками, бабочками, ласточками, ужами, травой, деревьями. Мои молитвы…

- Значит, все-таки разговор с Богом?

- Ну, может быть. Попытка задержать в себе восторг от созерцания мира, чтобы не рыдать…. над ушедшей молодостью и надвигающейся старостью. Хотя… ну что над старостью рыдать. Просто нужно быть готовым к этому периоду жизни. С ним приходит опыт и какая-то пронзительная проницательность, и великая благодарность: что ты еще жив, еще видят глаза, еще ходя ноги, мир тебе еще интересен. Впрочем, возможно, это профессия актерская приучила все анализировать. Очень добрая это профессия по сути своей, по призванию. Если человек злой, актером он быть не может.

- С возрастом происходит переоценка ценностей. А что остается незыблемым?

- У меня ничего не менялось. Я вообще не умею перевоплощаться. Я даже играла всегда только себя. Леся Украинка сказала: «Характер мой никогда не менялся, менялись только обстоятельства вокруг меня». Ну не характер, наверное, а внутренняя сущность. Я себя только цельной помню, как явление природы. Я - антифилософ. Не докопаться до сути вещей, а со всех сторон осмотреть.

А незыблемы: любовь, честь, достоинство, верность, талант, интеллект, эрудиция.

- А что говорят, что актеру интеллект не нужен.

- Возможно. Если актер может опереться на интеллект драматурга, режиссера, художника, костюмера, гримера - если окружение интеллектуально на сто процентов, можно быть куклой. Но если не достает чего-то или кого-то до ста процентов, тогда выходит, думать нужно, книжки читать.

- А вы какие книжки читаете?

- Да я как-то все подряд читаю, без разбору почти. Очень радуюсь, когда что-то интересное попадается, умное. Мемуарную литературу очень люблю, стихи - хорошие.

- А из горящего дома в последнюю минуту что бы вынесли?

- ну не знаю. Письма, наверное, дневники. Важные какие-то милые сердцу пустяки. Как Светлов говорил: можно жить без необходимого, но без лишнего жить нельзя.

- Что вы цените в людях больше всего?

- Способность отдавать.

- Какие-то люди ушли из вашей жизни совсем, а кто-то - отошел...

- Вот мы заговорили об этом, и я подумала, о ком я тоскую и грущу, кто бы мне был нужен из тех, кто отошел, - да, пожалуй, никто... А из тех, кто ушел? Все.

- От чего надо защищаться? Что может раздавить?

- Мне кажется, самое страшное, когда человека лишают самого для него дорогого.

- Вот вы теперь колесите по городам и весям, со «Священными чудовищами» весь мир объездили, а возвращаетесь сюда, потому что здесь дом, дети... А если бы предложили: Костю, Катю - всех забрать, куда вы хотите, дом шикарный, театр - и там играть... (не дослушав, перебивает)

- С Украины? Нет! Ну, во-первых, у меня же не только эта квартира, где мы разговариваем, а - Земля... и порядок там образцовый!

И потом вот все, что я выше наговорила, - это все на уровне грусти, а вовсе не отчаяния! «Сад у меня хорош, но все как-то неприбрано... Так - сад-дилетант...» Писал А.П.Чехов. У меня тоже - дилетант. Но потребность все делать хорошо заставляет ему отдавать довольно много времени. Но от этой работы испытываешь такое наслаждение!

- Кстати, о наслаждениях. Вы часто бываете в театре? Давно были?

- недавно. В русской драме на спектакле «Двери хлопают» - в честь Анны Николаевой. Когда актрисе семьдесят пять и она пятьдесят пять лет в театре, и она выходит на сцену - я знаю, чего это стоит; я труд актерский очень ценю в людях и поэтому с радостью вышла на сцену поздравить Анну Тимофеевну. Стоило мне большого труда переступить порог этого театра... И как-то больше не тянет.

- А в другие театры?

- Редко. У меня сейчас очень сложный период: я окружена в наших театральных кругах таким специфическим вниманием, в людях есть по отношению ко мне какое-то стремление «проголосовать» «за» или «против» - принять решение... А мне тяжело общаться и с той, и с другой сторонами. И поэтому я ухожу...

Я очень тоскую по нежности. Которая рождается между актером и залом... И когда встречаю это, например, на спектакле у А.Хостикоева (и в спектакле «Швейк», и в «Кармен») - радуюсь, как же это славно, умно и талантливо! А когда с подобным не сталкиваешься раз, другой, третий... с возрастом все горше разочаровываться. Времени все меньше и так жалко тратить его на разочарования...

- В какой-то период своей жизни вы баллотировались в Верховную Раду.

- Это была глупость! Несусветная! Мы несовместимы! Я и реклама и я и политика! Просто я к тому времени еще не избавилась от своей партийной потребности вмешиваться в Жизнь. Я вступила в партию в двадцать девять лет и сразу стала членом партбюро, и потом меня всю жизнь переизбирали. И это как-то стало потребностью. Неправильно, наверное. Но мне всегда казалось, что я должна! Должна защитить слабого, не дать испачкать светлое, помочь чему-то, что считала хорошим и правильным... И совесть не позволяла не вмешиваться. И вот наступило время, когда стало все меняться, казалось, к лучшему, и я ведь именно такого времени ждала, как же без меня: я же могу помочь, хорошее что-то посоветовать, у меня же уже опыт какой-то... Но ситуация очень вовремя расставила все по местам, я поняла, политика - это сложная трудно управляемая машина, я в управлении ею не разберусь, это для очень сильных людей. И время теперь такое, когда каждый сам за себя... И порыв защитить, уберечь, помочь, поддержать может быть неправильно истолкован: и окажешься в ситуации, когда нужно оправдываться. Очень легко подставляют. Это самое неприятное.

- Как вы относитесь к тому, что о вас пишут в прессе?

- Антон Павлович Чехов сказал: «Не читай газет, не читай вовсе, это стая бездельников и голодных шакалов», а одна из актрис сказала, что критики - это люди, «которые любят гасить окурки в моих глазах...» И в этом много правды: очень много ночей без сна я провела из-за чьей-то небрежности, неточности, неосторожности, злобы. Очень это оскорбительно.

- А когда хвалят: оды, панегирики, мадригалы слагают?

- Ну это же пустяки. Главное, не что критика пишет, а как зритель принимает. Когда-то в Ленинграде мы играли «Варшавскую мелодию». После спектакля нас долго не отпускали со сцены, и цветов было много, и вдруг кто-то из публики сделал самолетик из программки и запустил на сцену, и полетели сотни этих самолетиков и аплодисментов... Вот это, пожалуй, из области панегириков. Это радость, это счастье, это дает импульс не только для дальнейшей работы, а для жизни вообще.

- А в чем смысл вашей работы?

- Я люблю работать. Я не могу не работать! Мне интересно. Очень.

- А силы откуда берете? Что вам помогает в работе, в жизни?

- Силы? Из любви. Я очень многое люблю и очень многих. Всегда, всю жизнь. В молодости, наверное, с большей безоглядностью и доверием, а с возрастом... как у Ахматовой:

«Я улыбаться перестала,

Морозный ветер губы студит,

Одной надеждой меньше стало

Одною песней больше будет».

- Диапазон ваших ролей ошеломляет. Складывается впечатление, что вы переиграли все: от литейщицы до эстрадной певицы, от аристократки до телятницы, от проститутки до партработника. А чего вы не сыграли?

- Верочку тургеневскую, Бланш из «Трамвая «Желание», «Даму с камелиями», а теперь уже время ушло, а каждая роль после 50-ти - это подарок судьбы...

- Что вы мечтаете сыграть?

- Сейчас? Роль, которую предлагает мне Роман Виктюк в спектакле «Бульвар Заходящего Солнца». Виктюк - человек очень талантливый, которому я полностью доверяю в творчестве и с которым счастлива работать, и мечтать о чем-то другом, кроме предстоящей работы, не могу.

- У вас есть своя актерская тема?

- Да. Это женское достоинство. Человеческое достоинство не позволить попрать, никогда, никому, ни за что, ничем, во что бы то ни стало защитить, отстоять в любой ситуации.

- А где эта тема ярче всего проявилась?

- В «Варшавской мелодии» и еще, пожалуй, в фильме «Салют, Мария». Женщина-девочка! - противостоит жерновам государственной машины и побеждает, сохранив себя как личность, как светлого творческого человека. И, самое главное, сохранив свое человеческое достоинство, честь, даже лучше по-украински «гідність».

- Ваша героиня в спектакле «Как важно быть серьезным» говорила: «Никогда не выезжаю из дома без своего дневника: в дороге всегда необходимо иметь для чтения что-нибудь захватывающее». Я знаю, что вы ведете дневник. А мемуары вы пишете?

- Да. Я даже название придумала для них: «Тебе». Это Алеше. Он меня очень любит и очень доверяет мне и моему слову. И когда я уйду, мне бы хотелось, чтобы у него осталось это бабушкино слово.

- Что бы вы хотели получить в подарок?

- Работу детям. Хорошую.

- Нет. Материальное, для себя, осязаемое что-то хотите?

- Хочу. Шубу.

- Шубу?!

- Да. Мягонькую такую, теплую. У меня нет.