Пылающие сердца

Начинал эту тему и так и этак. Она из тех, о которых понимаешь, что хорошо не напишешь, ибо слишком близко к сердцу, а печатное слово требует обобщения, воздуха, широты взгляда. И она из тех, о которых понимаешь, что не можешь не писать, потому что это - часть твоей личной войны, а на войне приказы не обсуждаются. Особенно, если ты сам себе их отдаешь. Как они. Волонтеры.

Я перебираю в памяти десятки имен и не знаю, кому бы мог отдать предпочтение, поставить в пример другим. За год знакомства они не просто устали, а постарели, охрипли и осунулись. Почернели и посерели и, на первый взгляд, не сдались, но отступили из оперативного окружения жизнью. И только яростный огонь в их глазах, когда речь заходит о фронте, каждый раз подтверждает - не сдались. Никому…

А теперь придется все же немного отстраниться для обобщений, поскольку феномен волонтерства давно вышел за рамки гуманитарной благотворительности, как бы его ни пытались туда обратно загнать.

Волонтерская тема, ее генезис и развитие - сродни религиозной.

Что видит население, которое еще не общество? Неких, местами странноватых, но тем не менее предельно самоотверженных людей. Точка приложения их усилий - война. Она, как "черная дыра", поглощает всю энергию без отдачи. С точки зрения обывателя, это чрезвычайно глупо, по-сектантски, но и не осуждаемо. К тому же волонтерская деятельность встречает безоговорочное одобрение властей (не путать с поддержкой), т.е. с точки зрения обывателя - людей успешных, если не умных. А если такие люди одобряют деятельность волонтеров, то и себе тоже стоит поодобрять, мало ли.

Те, кто поумнее, видят, что образовался как бы новый социальный лифт. Ведь некоторых волонтеров торжественно принимают "наверху", награждают, некоторые вошли в органы власти (не путать с интеграцией во власть).

Это интригует и наводит на мысль о возможностях карьеры, хотя сама мысль, что для этого нужно что-то делать бескорыстно, немедленно приводит эту категорию людей в уныние. И оно, наверное, к лучшему. Жиденький, но все же фильтр от аферистов.

Ведь это не лифт и даже не лестница, а скорее стремянка, и та - от слова "стремно". Близость к власти не просто стремительно перестает быть показателем моральности, но и реально ограничивает в инициативе "снизу", поскольку обещания помощи "космической" заставляют придерживать скудную, зато реально действующую - тут и сейчас.

Донедавна волонтерами и бойцами, так или иначе, были все граждане Украины (не путать с населением). Новоприставленная (не путать с "новопреставленной", это - потом) власть еще не сильно мешала им, бойцам и волонтерам, воевать и строить. Поэтому все более-менее получалось, хотя все, как говорится, рвали последние жилы.

А потом жилы порвались окончательно. Примерно зимой. Пересылаешь с карточки на какие-нибудь очередные маскхалаты, а уже - все. Денег нету. Но энтузиазм остался, люди остались, логистика налаживалась, перезнакомились. Как бы своеобразная тусовка сформировалась и продолжала развиваться - ездить, помогать воевать, иногда и самим включаться…

Тем временем за пределами славного волонтерского сообщества природа понемногу начала брать свое. То есть жизнь, во всех своих безыдейных проявлениях, стала понемногу отмежевываться от смерти, а также от тех, кто рядом с ней. Отмежевываться - не значит порицать. Возведение на пьедестал создает гораздо большую дистанцию при минимуме обязательств. В итоге жизнь, в лице массового обывателя, приравняла бойцов к святым, погибших - к великомученикам, а волонтеров - к монахам и, облегченно вздохнув, посчитала, что свой долг она выполнила. Денег-то все равно нет. Вернее, на себя, на жизнь - есть, а на войну - нет. Ну, вы поняли. Поэтому вот вам вместо денег и физического участия - наш почет и уважение. А вы за нас там, наверху (для кого-то - передовая, для кого-то - приемная начальника) замолвите словечко. Мы ведь тоже претендуем на спасение. Ну и все. А что, еще чего-то надо?

Это не рефлексии, а обобщенный опыт включенного наблюдения. Я постоянно провожу по всей Украине тренинги для волонтеров по повышению их безопасности, информационной гигиене и информационным противодействиям и вижу изменения за год. Эти мысли - результат встреч и разговоров с ними. Бросается в глаза следующее.

Все, безусловно, стали опытнее. Но этот опыт в высшей степени трагичен. И если год назад мы говорили, в частности, о том, как нам рационализировать драматические переживания, то сейчас разговор идет о поведении террористов в тылу и угрозах терактов. Потому что "вата" тоже стала опытнее, Минск-2 развязал ей руки, а предстоящие выборы дают шанс на реванш.

И волонтеры в основном живут либо в равнодушном, либо во вражеском окружении, если называть вещи своими именами. Уровень их психологической травмированности абсолютно соответствует боевым психологическим травмам. Есть специфика, но иногда она хуже, чем у бойцов, которые хотя бы иногда могут стрелять в ответ, для гиперкомпенсации.

Они отлично разбираются в происходящем политическом бардаке, не драматизируя и не смиряясь, но уже вообще не обращая внимания на СМИ. Создалась некая внутренняя информационная сеть, неформальная и оттого эффективная.

Волонтеры постепенно начинают раздражать политиков своей несговорчивостью. Политики искренне не могут понять, почему волонтеры не хотят поиграть в политику вместе с ними. А волонтеры не могут понять, почему политики не в состоянии быстро организовать им, например, "коридор" на таможне для быстрого прохода и растаможки уже на месте автомобилей и бусиков, направляющихся в АТО. Почему раньше можно было, а сейчас нельзя? Потому что раньше была коррупция, а сейчас порядок? А для кого он, ваш порядок?

Волонтеры - граждане со своей системой ценностей, оплаченной кровью, а не "лохторат". Жить в такой стране и не менять ее, сообразно собственным представлениям, они не будут. Купить их оптом как тренд не представляется возможным. И что с ними делать в электоральном плане традиционными способами охмурения - политикам совершенно непонятно. Им можно просто помогать, т.е. принять для себя не политическую, а гражданскую систему приоритетов и ценностей. Иначе говоря, самим становиться волонтерами. Волонтеры реагируют только на искренность и только на правду. Остальное им попросту неинтересно. Поэтому множество попыток привести волонтеров в то или иное политическое стойло не то чтобы были совсем безуспешными, но в целом на явление никак не повлияли. Попытки все это каким-либо образом сертифицировать лишь подрывают авторитет инициаторов. Ибо все знают, для чего в нашей государственной системе существует "разрешиловка".

Психологически волонтерское движение - это полный аналог добровольческого, со всеми его издержками, недостатками и динамикой.

Попытки же "заморозить" войну на Востоке сходны с попытками заставить работать на заморозку старый советский холодильник. В итоге вытекает и разливается окрест такое, о существовании чего подозревали, но еще не нюхали.

Это ревность и зависть - примитивные человеческие качества, производные базовых инстинктов, и оттого неистребимые, в лучшем случае - управляемые. Но наш украинский случай вовсе не лучший. Если говорить аналогиями распада Югославии, то он, скорее, босние-герцеговинский, чем хорватский. А колорит - Кустурица бы плакал от зависти.

В нескольких различных областях Украины, расположенных на противоположных границах, слышу идентичный текст: "За что она (он) медаль (орден, аудиенцию, телеинтервью, статью в газете) получила? Она (он) в АТО мало ездит, вообще все время в Киеве, это все понты (деньги, карьера, слава - нужное подчеркнуть), президент (премьер, министр обороны, начальник Генштаба, губернатор, мер) если бы знал правду, то никогда, а так они все там всегда! А нам даже никто спасибо не сказал".

Я говорил о том, что психологически волонтеры тождественны добровольцам. Люди войны сегодня редко славят ее публично - она дегуманизирована, к тому же лишена этики и эстетики личного поединка. Еще после Первой мировой Ремарк сетовал на то, что можно просидеть в грязной траншее год, быть разорванным на куски при артобстреле, так и не увидев в лицо противника. Но уровень всех гормонов, определяемый инстинктом сохранения вида, чрезвычайно высок. Соответственно, когда опасность ниже, гормональный фон падает. Возникает потребность организма в опасности, и как бы сознание ни объясняло это высшими потребностями, существует и потребность в волонтерском риске. Она сродни наркотической. Со всеми неизбежно возникающими бытовыми конфликтами и непониманием окружающих, как у бойцов, и желанием вернуться обратно.

Говоря о гормонах, нелишне напомнить, что концентрация тестостерона и прочих мужских энзимов-феромонов в армии традиционно высока. Не зря классики устами героинь и в позапрошлом веке вздыхали: "Ах, почему в нашем городе не стоят военные?", бросали в воздух чепчики и кричали "ура!". И понятно, что активных, порой неустроенных женщин тянет в ту среду, где они неизмеримо более востребованы. И дело вовсе не в сексе, хотя и он лишним не бывает, а вот держаться за руки и смотреть в глаза - это еще сегодня поискать. А там - есть.

Есть еще достаточно неровное отношение к людям и группам типа "Волонтерского десанта", кооптировавшимся в государственные силовые структуры. Местами - справедливое, местами - просто истерическое, но в целом - таки неровное, как к неким коллаборантам.

Здесь следует констатировать, что волонтеры, перешедшие на службы в госструктуры, волонтерами считаться по определению не могут, и по-хорошему использовать этот термин им бы не следовало. Они уже либо госслужащие, либо контрактники. Они профессионализируются, столкнувшись с заурядной бюрократией, карьерной подковерностью и прочими прелестями аппаратного быта, которым никакая война не указ. Они в процессе поглощения и переваривания Системой. И достойны больше сочувствия, чем порицания, а их оценка эффективнее будет происходить в ведомственных рамках.

Следующая проблема - это вынужденная коммерциализация процесса. Невоюющая армия разлагается, это скажет не то что каждый "капитан очевидность", но даже лейтенант запаса. Она бы естественным образом переходила к мародерству, но в украинском случае давно уже грабить нечего, да не особо-то и было. Что делает армия (в широком смысле слова - все силовики) в таком случае? Она превращается в "коллективного смотрящего", небезуспешно решая таким образом вопросы своего вещевого и пищевого довольствия.

Сразу замечу, что я не осуждаю явление, а лишь напоминаю: коррупция, как стихийный регулятор бюрократии, в этом случае компенсирует громкие заявления и обещания военного и гражданского руководства страны платить всем бойцам много-много денег и снабжать их всем необходимым по первому требованию. Что люди охраняют, то они и имеют, они больше не хотят, чтобы имели их.

А то, что экономическая совместная жизнь с врагом более, чем налаживается, уже давно все знают и в подробностях расписывали - от угля и металлолома до фур и пропусков. Бизнес есть бизнес, ничего личного.

Вот только у волонтеров это как раз точка соприкосновения очень личного с "чисто конкретным". Полностью избежать того, чтобы собранное или купленное тобой было использовано по назначению - на фронте, а не отправилось потом "Новой почтой" родственникам бойца, "на село", практически невозможно. Выход из этого - не просто адресная помощь, а прямое взаимодействие с подразделениями, где бойцы и волонтеры уже знают друг друга поименно. И волонтеры фактически представляют собой эффективную службу тыла (к огромной радости местного "зама по тылу").

Следует отметить, что бескорыстная помощь народа и самоотверженность волонтеров значительную часть военных чиновников, да и некоторых бойцов попросту развратила. Волонтер в их глазах предстал в виде некоего рога изобилия, откуда по первому требованию должны сыпаться разные блага, а если этот поток иссякал или скудел, то посредники и потребители недовольно морщили нос, одновременно подсчитывая личные финансовые потери от этого иссякания. Волонтеры не смогли заставить работать государство и демонтировать не смогли. Они его на какое-то время заменили собой. А государство за счет волонтеров получило долгожданную передышку для переформатирования своих коррупционных схем под видом реформ.

Отдельная тема - волонтеры-психологи и волонтеры-священники. Между ними вполне можно было бы поставить знак равенства. С той разницей, что церковь за тысячелетия гораздо лучше отработала схемы личной психологической защиты для капелланов, чего о психологах не скажешь. Вовлеченность в процесс гарантирует выгорание, если не профессиональное, то эмоциональное - наверняка.

Поэтому волонтеры уходят из публичного информационного пространства на войну, и когда бывают вынуждены публично обратиться к людям, то на них смотрят, как на динозавров - откуда взялись? еще живы? Это одна группа, самых истовых.

Другая, более либеральная, все же больше сотрудничает с посредниками - командирами подразделений, под местные гарантии эффективности, чтобы к их грузу не "приклеили" ярлык контрабанды или помощи сепаратистам, и не конфисковали потом - неизвестно кто и куда.

Третьих активно пытается "подобрать" Минсоцполитики (но о нем, как и о большинстве госструктур, нужно либо хорошо, либо никак), поскольку они работают в тыловом социальном пространстве, переключившись на помощь перемещенным лицам, ветеранам, инвалидам АТО. Это сейчас самый сложный сегмент, поскольку он, во-первых, быстро расширяется. Во-вторых, потому что кроме личной смелости и патриотизма он требует еще и профессионализма - понимания психологии конфликта, юриспруденции и (увы или ах) - взаимодействия с политиками как с "решалами" проблем. Таковы обстоятельства.

Ну и, конечно, есть просто уличные жулики, называющие себя "волонтерами" и собирающие деньги с простофиль. Они уже не единожды бывали физически биты, но, видимо, недостаточно больно. Впрочем, это касается многих.

В религиозном мире монашеские ордена представлены весьма широким спектром предпочтений - от предельно строгих (вроде цистерианцев) до вполне светских (в виде мальтийцев или исторических госпитальеров). Церковь дает им возможность проявляться, не конфликтуя.

Волонтеры возникли, в том числе и как потребность выполнить обет служения высшей цели для людей, действующей религией которых является Украина. Они могут пасть, как катары и альбигойцы, сражаться и проиграть, как тамплиеры или вырасти до Опус Деи. Это вопрос будущего.

Но пока их сердца сейчас горят - мы видим Путь.