Сегодня в деревне свадьба. Невеста, закутанная в парчу, слегка покачивается под тяжестью украшений из жемчуга, кораллов, бирюзы и серебра.
«Что-то вид у нее больно нерадостный», — шепчу я соседке. «Ты бы тоже не очень радовалась, если бы тебе пришлось выходить за пятерых братьев сразу», — отвечает девушка и протягивает мне деревянную чашу с серебряными краями, наполненную темно-желтым самодельным пивом.
Обычай выдавать невесту не только за одного парня, но и за всех его братьев, сколько бы их ни было, стар, как Гималаи. Но лишь в долине, где живут ниинба, этот вид брака и по сей день остается единственным.
Пема, сестра женихов, не в восторге от традиций своего народа: «Я сбегу, прежде чем достигну возраста, когда меня пора будет выдавать замуж. Я хочу учиться. Девушки, вышедшие замуж, уже не поют и не танцуют. Они только работают». Пема добавляет с недетской серьезностью: «Иметь пять мужей — это большая нагрузка. Лучше родиться мальчиком».
Пятеро мужей! Старшему — 20, остальным —15, 10, 7 и 6 лет. Рядком сидят они в белых покрывалах из овечьей шерсти у своего дома, в часе ходьбы от деревни, где живет невеста. Позади покрытые снегом горы высотой до 8 тысяч метров. Рядом шумят и танцуют 150 деревенских жителей.
По щекам матери невесты текут слезы. «Конечно, — говорит она, всхлипывая, — мне не хотелось бы отдавать мою девочку за пятерых». А затем добавляет — уже без эмоций: «В этой скудной местности только очень богатый мужчина в состоянии прокормить жену в одиночку. Несколько мужей — это как система социального обеспечения. Моя дочь будет жить гораздо лучше, если ее возьмут на содержание пять мужчин». Да у матери и самой трое мужей...
«Значит, вы подбираете себе пару в зависимости от количества денег у мужчины?» — спрашиваю я. Женщина смотрит мне прямо в лицо. «Ты училась и можешь сама зарабатывать на жизнь, — говорит она чуть ли не обвинительным тоном. — А у нас другого выхода нет. Мы не смотрим, симпатичный мужчина, обходительный или нет. Когда речь идет о выживании, все решают деньги».
«А как же она будет управляться со всеми братьями сразу — от двадцатилетнего парня до шестилетнего крошки?» Отец женихов, смеясь, отвечает: «Раньше меньшему из братьев полагалось уходить в монастырь до тех пор, пока он не повзрослеет. Сегодня такого строгого обычая нет. Старший брат имеет право первой ночи. А другие, когда им позволит возраст, просят у него разрешения войти в спальню жены. Но кого пустить к себе на ночь, а кого нет — это решает сама женщина. Только она. Если она будет относиться ко всем братьям с равной симпатией, семья не развалится. Если нет — мужья помоложе найдут себе подруг на мельнице».
В каменных домиках у реки, в получасе ходьбы от деревни, девушки по вечерам мелют зерно, а парни после захода солнца заворачивают его в свои толстые одежды, чтобы защитить от холода. Пема говорит: «Мельница — это наша дискотека. Там мы поем песни, которые нам не разрешают петь в деревне. Старики говорят, что от таких песен можно тронуться».
В языке местных жителей нет слова, которое обозначало бы понятие «любовь». Но амурные приключения здесь не редкость. Молодые люди зачастую на долгие месяцы покидают родные места. В далеких краях, нередко и за границей, они занимаются торговлей или пасут овец. Один деревенский житель сказал мне: «У нас каждый мужчина имеет подругу в Тибете». До Тибета отсюда — три дня ходьбы. Он лежит за горами. Когда мужья уходят, женщины тоже предаются удовольствиям. «Только не рассказывают об этом», — шепчет Пема, закрывая лицо рукой.