Почем доброе дело?

Обычно выражение «чем хуже, тем лучше» вызывает нервную улыбку — особенно когда речь заходит о деньгах. Но когда говоришь на тему финансового кризиса с точки зрения христианской, оказывается, что эта фраза не лишена смысла. Во всяком случае слова о «духовном очищении», «возвращении к истинным ценностям в связи с потерей ложных», просто об «апокалипсических ожиданиях», усиливающихся в связи с шатанием валют и неизвестной судьбой вкладов, звучат тем чаще, чем глубже кризис. Интересное и довольно резкое суждение высказано в Апостольской столице — его можно свести к лаконичному «жрать надо меньше», обращенному к Европе. По мнению представителя Папского совета по культуре, выйти из кризиса можно путем одновременно и простым и сложным — избавившись от жадности и одержимости материальными благами, в которых погрязла современная европейская цивилизация. Люди забыли о том, что богатство — это дар Божий, и наживаются на нищете братьев из «третьего мира». Высказали свое недовольство нынешней финансовой системой — ростовщической по сути и, следовательно, безнравственной — и предстоятели всех поместных православных церквей. Но слова словами, а жить за что-то надо — всем, в том числе церкви. Вопрос «за что живет церковь» всегда был довольно пикантным. Финансовый кризис поставил его ребром.

Основным источником доходов христианской церкви в идеале яв­ляются пожертвования. Для множества протестантских церквей это четко определяемая десятина (с разной степенью доброволь­ности), для традиционных — совершенно произвольные суммы, не обязательно исчисляемые каким-то определенным процентом от уровня дохода. Как пожертвования в традиционных церквях рассматриваются любые денежные «взносы» прихожан — и денежка, брошенная в кружку «просто так» после службы или во время случайного визита, и крупные взносы бизнес-структур — на какие-то определенные нужды или «вообще на церковь», — и то, что не очень здорово называется в нынешнем украинском православии «плата за требы».

Смех смехом, а вовсе не смешно. Мне часто приходится слышать от знакомых вопрос: сколько стоит окрестить или повенчаться? Иног­да уточняется: в таком-то храме. Ответ всегда один: по идее, бесплатно. Поскольку пожертвования — это не плата, а добровольный взнос «кто сколько может». Но памятны еще времена, когда в некоторых хра­мах нашей боголюбивой сто­лицы висели прейскуранты на «священ­ные услуги». Вот и приходится читать маленькую лекцию, первая часть которой посвящается тому, что такое пожертвование, а вторая — правам и обязанностям верного. Не мое дело, я согласна, — надо отсылать прямо к священнику за такими разъяснениями. Но дело в том, что не всякий священник поспешит разубеждать паству в обязательности «платы за требы».

Не следует судить их за это. Зачастую эта «плата» или все-таки пожертвования — единственный источник дохода приходского священника. Некоторым из них везет — они попадают на богатые и «сознательные» приходы. Или на такие себе «традиционные», где вопрос о «плате за требы» даже не возникает — все и так понимают, что «святое дело». Но насколько велико количество приходов, в которых люди не спешат расставаться с копеечкой! Не беда, если у священника окажется деловая хватка и он найдет себе другие источники доходов — организует бизнес той или иной степени легальности, найдет поддержку среди местной партийно-чиновной элиты и т.п. А если нет? По идее, в этом случае следовало бы руководству епархии лишить такое село церкви — не хотите содержать приход, будете ходить за семь верст киселя хлебать. Но в условиях конфессиональной конкуренции это политически неверно: ухудшает статистику (а влиятельность церкви у нас определяется именно количеством приходов) и освобождает место «конкурирующей фирме».

Наверное, имеет смысл вспом­нить низкий уровень христианской культуры украинской церкви, выхолощенной советской идеологией как сверху, так и снизу. Это касается как священноначалия, так и всех нас, грешных — все мы прошли весьма специфическую «школу цинизма», сложившую у одних представление о служении как весьма выгодной службе, а у других — образ попа-кровопийцы. Наверное, плоды того времени мы пожинаем именно сейчас, когда вступили в эпоху свободы совести со всеми своими детскими травмами. Слово «пожертвование» мы понимаем глубоко по-своему или не понимаем вовсе. Так что лучше, возможно, и правда называть это «плата за требы». Священникам, пришедшим на «невозделанные» приходы — в села и целые регионы, чье население формировалось в советский период и потеряло (или никогда не имело) связь с религиозной традицией, приходится прибегать к подмене понятий, чтобы не остаться ни с чем. Конечно, многое зависит от личных качеств. Правда, нередко зависимость качеств деловых и духовных обратно пропорциональна. Вот и оказывается церковное руководство (в идеале) перед нелегкой дилеммой: воспитывать из семинаристов подвижников, которые будут миссионерствовать, даже умирая с голоду, или хватких батюшек, которые будут сшибать с села дань как заправские рекетиры, организуют сто­процентную явку на воскресные службы, но вряд ли воспитают в прихожанах любовь к Богу и ближнему.

Финансовая проблема церкви (в первую очередь православной) в том же, в чем проблема целого общества, которое не понимает, за что и кому платит, — в первую очередь налоги, — и которое не принимает (не может, не хочет, не знает как) участия в распределении тех благ, которые само же создает. Но церковь — все-таки не население целой страны, которое уже много-много лет никак не организуется в «общество». Она компактнее, стабильнее и в идеале мыслит категориями вечности. Это касается прежде всего ее руководства, которое должно быть кровно заинтересовано в ее развитии — институциональном изначально. В этом плане батюшки, интегрированные в местные коррумпированные элиты (не говоря уже о батюшках, интегрированных в местные криминальные структуры), немного выигрывают в тактическом смысле и сильно проигрывают в стратегическом. Потому что фактически неуправляемы — разве что у правящего архиерея есть более серьезная «подписка». Потому что элиты иногда меняются — хоть и реже, чем следовало бы. Потому что авторитет таких батюшек не имеет никакого отношения к авторитету церкви. Но зато это выгодно в сиюминутном финансовом смысле. Потому что они ничего не требуют — совсем наоборот. Они сами находят средства на строительство церкви, сами получают на это разрешения у местных властей, не говоря уже о том, что сами себя содержат — и довольно неплохо. Самое смешное, что для многих наших людей авторитет подобного батюшки куда выше, чем авторитет полуголодного подвижника, который собственной святой жизнью пытается подать пример прихожанам. Недаром один из провинциальных батюшек в ответ на вопрос о роскошной иномарке ответил, что купи он что-то поскромнее, «народ уважать перестанет». И ведь не поспоришь: народ — он такой. Не любит бедности — особенно когда сам нищий.

Однако, перефразируя классика, другого народа у нашей церкви нет — приходится делать христиан из этого. Задача, достойная института с двухтысячелетней историей. Но в наше время требующая особых хлопот и, разумеется, расходов. Финансовый кризис — хороший повод задуматься над реальной диверсификацией доходов — главное, усилении той части, которую составляют индивидуальные пожертвования верных. Особенно учитывая тот факт, что «жирные» пожертвования от бизнес-структур, переживающих нелегкие времена, поистончатся. Но это повод задуматься также о структуре расходов. Например, стоит ли так плотно покрывать столицу нашей родины золотыми куполами или имеет смысл перенаправить часть средств «благолепия» на укрепление и расширение сети приходов. Не говоря уже о социальных проектах. Предвижу упрек: снова, мол, вмешиваются во внутренние дела церкви. Но ведь у церкви нет и не может быть финансовых дел «внутренних» от ее верных. От вмешательства со стороны государства — да. От верных — нет. Потому что так же, как государство не имеет по идее права скрывать, на что тратит мои налоги, так же и церковь будет вызывать больше доверия, если не станет скрывать, как распределяет пожертвования.

Впрочем, утверждение о том, что Церковь живет с пожертвований прихожан и, соответственно, ощутит кризис настолько же, насколько и члены общины, эту церковь составляющие, хоть и верное, но не исчерпывающее. Во-первых, что иметь в виду под словом «церковь», которая в финансовом плане не является чем-то гомогенным? Каждый приход, монастырь, учебное заведение и т.п. — самостоятельное юридическое лицо и ведет свои финансовые дела независимо (де-юре, разумеется) от прочей церкви. А во-вторых, церковь как институт пропускает через себя самые разные финансовые потоки: пожертвования разнообразных организаций, благотворительные фонды, через которые средства идут на определенные социальные и культурные программы, государственные деньги, выдаваемые под строительство, реставрацию, хранение культурных ценностей, находящихся в пользовании церкви. А еще есть «околоцерковный бизнес» — как вполне легальный, вроде использования сельскохозяйственных угодий на монастырских землях, книгоиздания, продажи предметов религиозного назначения и т.п., так и разнообразные (легальные и не очень) «совместные предприятия» бизнеса и церкви. Что дает надежду на относительную стабильность церковных институтов во время кризиса в целом и никаких гарантий для отдельных структурных единиц и проектов церкви в частности.

Церковная миссия в условиях современного общества — штука затратная. Возможно, церквям стоило бы ужесточить надзор за финансовым поведением своих служителей всех без исключения уровней. Но главная проблема, по-видимому, остается та, что пожертвования на нынешнем уровне ни за что не покрывают потребностей церкви. И речь сейчас не о владыках, расширяющих свой личный автопарк за счет епархиальной кассы, — оставим это на рассмотрение канцелярий и дисциплинарных органов, — а о тех программах, которые составляют немаловажную часть церковной миссии: поддержке сирых и убогих. Творить милосердие недешево. И это обостряется, превращаясь в настоящую проблему, в кризисный период.

Хочется верить обещаниям церковников, что благотворительные программы не свернут. Что сирые и убогие, пригретые церковью, не ощутят кризиса, перед которым, как известно, нуждающиеся особенно беззащитны. Что не закроются хосписы, сиротские приюты и благотворительные столовые. Что не будут забыты тяжелобольные и одинокие.

Что мир не без добрых людей.

Что эти добрые люди — мы с вами.

Тарас АНТОШЕВСКИЙ,
директор Религиозно-информационной службы Украины:

— По определенной части украинских религиозных организаций экономический кризис ударит довольно существенно. Прежде всего кризис затронет организации, получающие финансирование из-за рубежа. Для католиков это будет проблемой, поскольку уменьшатся поступления от церковных фондов, действующих на Западе. Для протестантов это также может быть ощутимо — особенно для тех, кто получал помощь от западных друзей. Православные в лучшем положении, поскольку они меньше связаны с зарубежными институтами. Но они зависят от состояния украинской экономики, и потому кризис зацепит и их. Он ударит и по «верхам», и по «низам» иерархии. Пострадают те, кто находится на содержании большого бизнеса. То есть это почувствуют на уровне епископата — можно предположить, хотя и трудно проверить, что поступления от серьезных спонсоров, которые идут обычно через церковное руководство, уменьшатся. Причем традиционных церквей это касается так же, как и протестантских, которые тесно связаны с бизнес-структурами, — недавно уже поступила новость о крахе одной такой компании. Можно ожидать, что для относительно изолированных сельских приходов кризис будет наименее заметным. Но это не означает, что они будут жить в благосостоянии — отдаленные приходы у нас живут довольно скромно и без какого-либо кризиса. В общем на приходском уровне проблемы также будут ощутимы: уменьшаются поступления в карманы прихожан, возрастает стоимость жизни, соответственно, люди не могут давать на церковь столько пожертвований, сколько давали раньше.

Впрочем, не думаю, что кризис станет катастрофой. Нужно учесть, что вскоре начнется рождественский пост. Это время, когда люди чаще ходят в церковь, вспоминают о своих духовных потребностях, охотно дают пожертвования. К тому же есть еще одно обстоятельство кризиса, которое не объясняется сугубо экономическими законами. Во времена кризиса люди ищут авторитет. Многие находят его в церкви. Можно ожидать, что возрастет количество молитвенных обращений к церкви, активизируется поиск Бога. Полагаю, что это также частично отразится на церковном положении.

То есть нужно учесть, что кризис — время, когда церковь должна усиливать свою миссионерскую деятельность. Кстати, у нас это касается не только экономического, но и политического кризиса. Уже прозвучало несколько обращений церквей — при таких условиях они часто действуют совместно. Все подчеркивают, что во время общественного кризиса нужно еще больше совершать усилий в помощь ближнему. Соответственно церковь будет нуждаться в больших затратах — ведь, помимо всего прочего, часть людей, ее верных, оказывается в нуждах и им требуется помощь. Учитывая, что для большинства благотворительных организаций, которые живут исключительно на западные деньги или пожертвования от большого капитала, это времена нелегкие, церкви остается надеяться на благотворительность простых людей, ее верных. Придется затягивать пояс и решать, какие проекты стоит продолжать, а какие сворачивать. Полагаю, церковь прежде всего пожертвует проектами, которые не касаются помощи наиболее нуждающимся (возможно, проектами поддержки молодежи, образовательными программами), в пользу помощи тем, кто стоит на грани выживания.

Ныне очень удачное время для церковной работы. Особенно учитывая приближение праздников. Скажем, праздник Николая Чудотворца всегда был хорошим поводом помочь тем, кто в этом нуждается. В общем, при хорошей работе с людьми этот кризис может стать духовным оздоровлением общества — мы должны быть вместе, должны быть солидарны и поддерживать друг друга.