ПАСЫНКИ НАШЕЙ ПАМЯТИ

Горе народам, которые побивают своих пророков каменьями.

Библия

Прохожу мимо «желтого» корпуса университета, увековеченного Булгаковым в «Белой гвардии», и - пожимаю плечами. Добротные мемориальные доски напоминают нам, что здание сие освятили присутствием особы, конечно, выдающиеся - Луначарский, Затонский... - но, увы, мало известные культурному человечеству. (Если не считать чудаков, специализирующихся на ранней советской истории.) А между тем в этом приятном на вид строении учились люди, которые давно стали «своими» в мировой культуре и науке, чьи произведения переведены на десятки языков и даже стали в кругах философствующей интеллигенции разных стран культовыми, как сейчас принято выражаться.

Не говорю уже о Булгакове и академике Е.Тарле. (Увидеть мемориальную доску на здании бывшего Кадетского корпуса, где учился Бердяев, или на доме, где жил Лев Шестов, - вообще мечтание из ряда сюрреальных.) Вспоминаются иные имена, громкие «где-то», но совершенно незнакомые не только студентам, но и - как я убедился путем беглого опроса - профессорам-преподавателям этого самого гуманитарного факультета.

Что ж, давайте потревожим дремлющую память.

Они были почти ровесниками. Яков Голосовкер родился в 1890 году, Сигизмунд Кржижановский - в 1887-м. Отец Голосовкера был известным в Киеве хирургом, отец Кржижановского служил бухгалтером на заводе Рябушинского. Киев тогда был культурной провинцией, чуть ли не ниже Одессы по неписаному рейтингу. Но именно провинция зачастую давала тогда примеры самого беззаветного служения художественному, научному, нравственному идеалу. Отсутствие освещения и грязь на улицах, за исключением Крещатика и Липок, господство в верхах общества косности и мещанского вкуса, пренебрежение в отношении собственных выдающихся сограждан - и в то же время богатейший интеллектуальный потенциал, которым была заряжена университетско-институтская, главным образом, художническая среда. Она-то и родила созвездие блестящих имен, известных ныне всему миру, кроме, увы, - нас самих.

Яков Голосовкер закончил классическую гимназию и поступил в Киевский университет на классическое отделение историко-филологического факультета. С отрочества увлекшись философией, он, оставаясь филологом, одновременно выполняет программу философского отдела и пишет сразу две работы на звание кандидата: «Жизнь (биос) и творчество Сафо, поэтессы древнегреческой VI в. до Р. Х. и новелла о Хараксе, брате Сафо, и гетере-рабыне Дорихе на рубеже VII и VI в. до Р.Х.», а также «Субъект познания в философии Риккерта». Еще студентом Голосовкер начал печатать переводы греческих поэтов, получает известность как подающий надежды философ, специализирующийся в эстетике. Чем не начало блестящей карьеры будущего светила науки?

Сигизмунд Кржижановский закончил Четвертую киевскую гимназию (как и певец А.Вертинский) и поступил на юридический факультет, одновременно занимаясь на филологическом. (У меня нет документальных свидетельств о том, когда он познакомится с Голосовкером, с которым его впоследствии связывали, как и с М.Булгаковым, устойчивые творческие контакты, но вполне логично предположить: близкие по интересам юноши наверняка «узнали» друг друга еще на студенческой скамье). Кржижановский тоже начал печататься еще студентом - стихи и путевые очерки об Италии, Австрии, Франции, Германии, плоды летних каникулярных поездок. Всего четыре года он зарабатывал на жизнь в качестве присяжного поверенного, а затем полностью отдался делу просвещения: преподавал в Киевской консерватории, театральном институте, Еврейской студии, читал публичные лекции для самой разной аудитории. Тогда же вышло в печати чуть ли не единственное его сочинение, то ли рассказ, то ли научный парадокс «Якоби и «Якобы». Сигизмунд Доминикович заложил основу до сих пор не развитого у нас жанра - научно-художественной литературы: в этом маленьком рассказе уместились-совместились и историко-филологическая статья, и философский трактат, и футурологический прогноз - в стилистически рафинированной прозе. Опять же - многообещающее начало, успешный старт судьбы.

И вот, спустя несколько лет после революции, мы уже видим и Голосовкера, и Кржижановского (так же, как и их друзей М.Булгакова и Ольгу Форш) в Москве. Почему они покинули Киев? Не сбрасывая со счетов причины сугубо прозаические (Кржижановский с женой, скажем, часто попросту голодали), «исход» талантов из вроде бы далеко не заштатного города объясним. При всей привязанности к «родным гробам», к воспоминаниям и дружбам юности, любви к красотам отчих мест, сильные и богатые натуры всегда испытывают колоссальную потребность не так в самоутверждении, как в обилии сильных впечатлений и влияний, необходимых для полнейшего саморазвития и самовыражения. Вот свидетельство Г.Нарбута: «Писання Олександра Бенуа про мистецтво тягли мене, як якесь сяйво, з рідного кутка на Глухівщині до Півночі, де великим ворогом Вкраїни був «город заложон»...»

Кржижановский, перебравшись в Москву, обретает круг новых знакомых, среди которых Н.Бердяев, В.Вернадский, режиссер Л.Таиров. Последний и пригласил его преподавать психологию творчества в студии Камерного театра. Голосовкера же пригласил преподавать в Высшем литературно-художественном институте Валерий Брюсов.

Тут-то жизненные пути Голосовкера и Кржижановского, нисколько вроде бы не разойдясь, подвергаются воле каждый своего фатума.

Голосовкер внешне разворачивается в полную силу: читает специальные курсы по теории греческой трагедии, античной эстетике, типологии античной литературы, работает как переводчик, теоретик перевода, составляет антологии, пишет философские и историко-литературные исследования и художественные произведения в стихах и прозе. И что же далее? Хотя ему не довелось исчезнуть в недрах ГУЛАГа (он провел в изоляции всего «каких-нибудь» три года - пустяк по тем временам), аресты и их перманентная угроза заставляли его уничтожать свои труды. Погибли мистерия-трилогия «Великий Романтик», роман-поэма «Запись неистребимая» (странно, но близкий по замыслу «Мастеру и Маргарите» Булгакова), большой труд о Ницше, главное философское произведение «Имагинативный абсолют» - практически все, написанное в довоенный период.

С.Кржижановский в Москве стал знаменитым. Парадоксально: человек, который никогда впоследствии практически не печатался, собирал аудитории самой интеллектуальной публики, читая свои литературные и научные опыты. Печально подсказывать сейчас читателю, что это именно он написал сценарии знаменитого «Праздника Св.Йоргена» (1929) и «Нового Гулливера» (1988). Читал он лекции и на Западном фронте. Нужны ли они были людям, которые завтра могли обратиться в прах? Убежден - нужны. Потому что человек должен знать, что он не просто пушечное мясо, а личность, которой свойственно воспринимать мир еще и философски, и эстетически.

Дальнейшая его жизнь была «сплошной паузой». Умер Кржижановский 28 декабря 1950 года. Где похоронен - неизвестно.

Голосовкер закончил свою жизнь в 1967 году.

Как свидетельствует о нем друг-поэт:

Он жил один в пустынном доме

И охранял игру теней.

Он хорошо писал о ней...

Незадолго до кончины Яков Эммануилович издал книгу «Достоевский и Кант». «Любимая» рукопись - «Имагинативный абсолют» явилась публике в отрывках через двадцать лет после смерти философа.

Труды С.Кржижановского увидели свет - и большой мир - спустя тридцать два года после ухода из жизни автора.

Судьбы обоих философов, как видим, были небогаты в событийном плане. Но благодаря чему обрели они заслуженную, хоть и изрядно запоздавшую, славу?

Говоря о Голосовкере, нельзя не отметить его титаническую работу по анализу древнегреческой мифологии («Логика мифа»), которая стала классикой даже на фоне десятков (или сотен?) тысяч трудов на эту тему. Это не просто научное исследование, читателю «открывается чужое зрение в мир странный, беспощадный, яркий и неверный, как мираж» (Н.Брагинская, автор послесловия). Благодаря ему мы понимаем, что античный миф - это не просто сказочка, а целая идеологическая система, которая помогла древним выстроить свое миропонимание. Логика и воображение могут сосуществовать, и их содружество чрезвычайно плодотворно - вот генеральная идея работ ученого. В эссе «Лирика - трагедия - музей и площадь» Голосовкер показывает влияние мифа, этого дитя чистого воображения, на последующую культуру.

Но главное, даже Главное - это, безусловно, «Имагинативный абсолют». Голосовкер совершил этой (не изданной полностью) книгой если не переворот, то огромный качественный скачок, сравнимый с прорывом Шопенгауэра с его «миром как волей» и Ницше с его «волей к власти». Голосовкер ставит во главу угла не рацио, а... воображение (имагинацию) как творческое начало человека и предлагает считать его смыслом человеческого существования в «мировом вакууме, преподнесенном человеку наукой». Академик Н.Конрад, раскрывая значение «Абсолюта», цитирует автора: «...торможение воображения, торможение его свободы познания и творчества всегда угрожает самой культуре вакуумом, пустотой. А это значит: угрожает заменой культуры техникой цивилизации, прикрываемой великими лозунгами человеческого оптимизма и самодовольства, а также сопровождаемой великой суетой в пустоте, за которой неминуемо следует ощущение бессмыслицы существования со всеми вытекающими отсюда следствиями: усталостью, поисками опьянения, скрытым страхом, нравственным безразличием и прочими продуктами цинизма и свирепости».

Голосовкер предлагает изверившемуся человечеству смысл и надежду - и в этом его величие.

«С сегодняшним днем я не в ладах, но меня любит вечность», - писал Кржижановский, этот «прозеванный гений», как назвал его поэт Шенгели. Увы, он угодил «с февральской душой да в октябрьские дела». В своих философских фантасмагориях он выявлял «абсурдность выбранных новыми хозяевами страны целей и средств, трагическое их несоответствие друг другу» (В.Перельмутер, автор предисловия к книге «Сказки для вундеркиндов»). И далее: «Подобно физикам, открывшим радиоактивность и впервые расщепившим атом, одарив человечество неисчерпаемым источником энергии, а заодно и оружием уничтожения, от которого нет реальной защиты, он «узаконил» ядро современного понимания жизни». (Есть свидетельства, что Кржижановский присутствовал на первом научном докладе о расщеплении атома.) В одной из его «научно-художественных» фантасмагорий красные кровяные тельца, разагитированные микроскопическим героем, затевают забастовку, требуя восьмичасового рабочего дня, дальше восстают, строят баррикады, закупорившие кровеносную систему, - и, естественно, гибнут вместе со всем...

Каждое произведение Кржижановского в циклах «Собиратель щелей» и «Чем люди мертвы» построено на научном парадоксе, но говорит о жизни. Можно бы сказать, «по-кафкиански», однако это было бы намеком на некую вторичность. А Кржижановский оригинален, неповторим и, по моему убеждению, отнюдь не слабее Кафки. И так же бездонен, как австрийский гений. А значит - тоже гениален. Его книги никогда не станут массовым чтением, они - для вундеркиндов. Ну и что? В потоке чтива должны возникать труднодоступные вершины, чтобы человечество не теряло чувства высоты. И в этом киевский поляк Кржижановский конгениален своему другу Голосовкеру.

Об этом не напишешь достаточно полно, что ни напишешь - будет бледно. Это нужно просто читать. И гордиться тем, что именно Киев подарил миру двух таких гигантов. К счастью, прозеванных не навек.

Р.S. Остается надеяться, что когда-нибудь их книги будут изданы и в Киеве...