ОСЕННЕЙ МАЛИНЫ РЯБИНОВЫЙ ПРИВКУС

Полуденное село, как всегда, тихо и безлюдно. Деревенькам таким нет числа. И эту, затерявшуюся в ложбине меж двух перелесков, я не мог разглядеть даже на самом подходе. И некому было развеять сомнения - на верном ли ты пути. Нечаянно наткнувшись на сельскую улицу, все так же не нашел у кого спросить - где искать нужное подворье. Едва ли не каждая третья хата с ослепшими глазницами выбитых окон, остальные глядят на меня с равнодушием. Неожиданно выхожу прямо на кладбище и с трудом отгоняю навязчивую идею - уж не сюда ли переселилось все село... Мрачные впечатления рассеивают благодатное тепло нынешней осени, где-то рядом деловито протарахтящий трактор и внезапно бесшумно вылетевшая из-за поворота длинноногая велосипедистка, победно разметавшая по ветру шлейф пышных волос.

Занесла меня в это село давняя симпатия к человеку колоритному, по-хорошему дерзкому. Многое в его жизни показалось мне при первом, семилетней давности, знакомстве, непростым и значимым. Достоверно ощущалось, что такие, как он, знают, что и зачем делают, как надо жить с достоинством, и как бы идут на полшага впереди большинства.

К тому времени Борис Копаныця лет пять уже как забрал из Киева свое семейство, жену и трех детей, приехал в родные места, в свою Заудайку на речке Удай, что змейкой вьется через всю Прилукщину. Решил вернуться навсегда: поставить просторный, прочный дом, дать волю собственному умению работать, самому ощутить вкус плодов своего труда и односельчанам пригодиться. Дом получился действительно на славу - всю округу удивил Борис необычностью проекта. Жилище в трех уровнях округлыми своими формами напоминало присевшую на зеленой лужайке летающую тарелку. В колхозе дела ладились, положенную на неделю норму (Борис плотничал) он выполнял в два-три дня. Вокруг дома тоже немало было наворочено...

Но моему намерению рассказать о его житейских поворотах Копаныця решительно воспротивился. О чем, мол, писать-то - дом недостроен, пасека не поставлена, задуманное во многом недоделано, главное еще впереди. Вот приезжайте года через три...

Времени прошло почти вдвое больше. Да и вместило оно в себя для нас всех, наверное, добрых пару десятилетий.

И вот нашел я все-таки своего Копаныцю.

Та же просторная лужайка вокруг дома зеленеет ласкающей глаз муравой; отдельно стоящие постройки не теснятся, как в обычном сельском подворье. Под навесом вытянулись в дугу до сорока ульев с деловито жужжащими пчелами. У амбарной стены четырехколесная тележка с движком - как оказалось, самодельный трактор. В сумраке сарая виднеется грузовой мотороллер. Рядом покосился старенький «Запорожец». Под развесистой яблоней громоздится ржавыми, кажется, навек застывшими зубатыми шестернями какая-то нелепейшая конструкция.

Окруженный лающими собаками, слегка заспанный, появляется хозяин в зияющих дырами брюках, вытряхивает пыль из старого свитера, не спеша, по-медвежьи, влазит в него, вставляет босые ноги в растоптанные, просящие каши сапоги. В его мощной фигуре явно чего-то недостает. Исчезла ладность, поникли плечи, добавилось седины в волосах. Остывший взгляд - лишь мелькнет порой лукавинка в синих, в тон осеннему небу, глазах...

И опять не клеится разговор.

- О чем будем говорить!? Все это ни к чему,.. все напрасно... пропадает все за зря... - вялый взмах руки.

- Как же зря... Неужели все это ничто!? - я еще раз окидываю взглядом весь двор.

Да, все зря, все прахом идет, - решительно кивает собеседник.

Я присаживаюсь рядом, закуриваю, пытаясь взять паузу. Мучаюсь про себя - продлить внезапную дискуссию или, отделавшись парой дежурных фраз, ретироваться вообще и навсегда.

- Неужели на печь и ждать конца?

- Да. К чему жизнь усложнять, конца-то не избежать...

- Ну, - думаю, - поговорили.

- Никому ничего не надо. Слава Богу, еще колхоз есть - под ним, как под зонтиком, - категорически утверждает прежний, на сколько верно я
помню, не самый верный союзник колхозного строя.

В это время лужайку пересекает сплоченная стая серопышногрудых гусей, целеустремленно вытянувших лебединые шеи.

- Это не то, с чего тут можно было бы иметь толк, - отвечает хозяин на мое немое восхищение пернатыми красавцами. - Сейчас я должен почти даром сдать трех бычков. Разве 70 долларов им цена? Позавчера ездил в Киев - хотел узнать, что с медом дальше делать. На Бессарабке в день я от силы заработал тысяч пятьсот. Это же сколько там с ним сидеть надо!? Или за бесценок отдать - после стольких трудов, расходов!? Да и тут же две коровы, свиньи... Жена после дойки мчится в соседнее село в школу на уроки. У детей все развлечения только в работе. Им не до «Сникерсов» и «Пепси»... Да и не в этом суть. Они нормальные дети. Суть в том, что все это безнадежно. Всем все это до лампочки. Интерес просыпается, если у тебя что-то появилось. Дал мне колхоз пару гектаров земли. Соседи всполошились: «Почему дали ему, а не мне..?» За рекой десятки гектаров бурьяном заростают - никому нет дела! Заехал тут как-то земляк из Одессы. Он мне никто - ни друг, ни свояк. Закатил сюда во двор на БМВ. Говорит: «У тебя пилорама, - Борис кивает в сторону поразившей меня своей нелепостью конструкции разнокалиберных шестерен. - Леса тут много. Ты пили - я на юг возить буду». Много он мне, конечно, не дал бы. Ну, сотню долларов в месяц. Но тогда придется мне расстаться с колхозным зонтиком.

- Как так? - удивляюсь я.

- Так, - неопределенно пожимает плечами Борис, - мне этого не простят... Коллективная безопасность предполагает коллективную безответственность, - туманно завершает он фразу. Чуть погодя продолжает. - Или коллективную безынициативность. Лет десять эта махина без дела ржавела на товарной станции, теперь это моя собственность и... опять без дела.

Хозяин поднимается со скамейки, жестом приглашает меня пройтись по усадьбе.

- Угощу вас хоть чем-то напоследок, - бросает он мимоходом, намекая что мое время истекает. Нагибаясь, приподнимает грузно кренящиеся к земле пышные метровые лозины, изредка украшенные красноватыми крупными ягодами.

- Вот малина у меняредкостная - ремантантная, досталась еще от прежних, давних, хозяев. Два урожая в год дает. С первого мы варенье варим, вторым так лакомимся.

Позабытый аромат и вкус упругой ягоды, и от подзабытости этой кажущийся каким-то странным.

Возвращается из школы жена - Виктория Тихоновна - хрупкая, моложавая женщина в приталенном пиджаке - типичная сельская учительница с усталыми глазами, натруженными руками доярки. Чем-то озабоченная: то ли от школы еще не отошла, то ли уже вся в домашних делах. Хозяева ждут моего ухода - хозяев ждет бездна работы. На дорогу меня угощают консервированной телятиной, наливают чарку. Мы сидим на тщательно полированных дубовых лавках, в просторной столовой, она же кухня. Сквозь безстворчатые широкие окна, в таких же дубовых рамах, рыжими подпалинами заглядывает осень. Дубовые лестницы ведут в подвал и на второй этаж. Сплошного дуба потолок создает уютный полумрак. Деревянная обшивка как живая - так и хочется приласкать ее рукой. Но Виктория с укоризной косится на безобразные щели между дубовыми наличниками дверных проемов и стен.

- Не удалось мне переплюнуть шведов, - сокрушается Борис. И как бы оправдывая такое же зияющее несоответствие между словами и делами, хозяин раздумчиво произносит: «Жизнь наша теперешняя - сплошные арифметические действия со знаками сложения, умножения, деления и вновь умножения, сложения. Но все это в больших жирных скобках, а перед ними огромный МИНУС!

Мы наскоро прощаемся. Я ухожу таким же тихим селом. Над ним, покорно ждущим своей участи, царит оцепенение. Хочется быстрее избавиться от этого гнета. Я вспоминаю прекрасную велосипедистку, и она, как по волшебству, тут же вылетает мне навстречу. Пшеничная волна волос проносится мимо, и долго нельзя оторвать глаз от размеренного ритма слившихся воедино педалей, нежно подталкивающих маленькие ступни длинных ног. А на губах еле уловимый солоновато-горький привкус осенней малины.

Да еще чертыхался водитель попутки:

«... и кому на фиг надо, чтобы я весь белый день мотался по полям с включенными фарами. Сегодня гаишники уже дважды останавливали!»

Вспоминалась огромная, плохо одетая, полуголодная, нищая, падающая на колени страна, еще вчера из края в край мигавшая огнями включенных фар - как кричащим сигналом бедствия. Но ведь хватило ума отменить эту нелепость. Может, первый сигнал к повороту?