ОПРИСУТСТВОВАНИЕ НАСТОЯЩЕГО,

— Как вам пишется? Ой, это, наверное, так трудно — писать?

Почему они никогда не спрашивают, как вам живется? Как вам живется в стране, которой нет? Которая не имеет тебя? Которая не имеет себя? Которой нет вот уже восемь лет? Которой, к тому же, не было веками? Которой не было никогда? Так почему они не спрашивают, как живете в стране, которой не было никогда?

Тимофей Гаврылив. «Щоденник Одіссея»

«Без прошлого нет будущего», — говорили они. «Пусть», — говорил я и когда-то раньше соглашался, но сейчас растерянно оглядываюсь и ищу в этой схеме свое современное, сегодняшнее место.

Из собственных мыслей

…Мне хотелось выбросить никому не нужные в квартире вещи («лахи», как говорит моя бабця), да не позволила мать. Тогда я задумался: почему люди так боятся уничтожать вещи, уже принадлежащие прошлому? Что это за привычка такая — закупать и хранить разный хлам, начиная, например, с одежды и заканчивая мебелью? Моя бабушка еще 20 лет назад приготовила себе все необходимое для похорон — ложки, вилки, ножи, миски, тарелки, стаканы (стопки). К счастью (быстро постучу трижды по чему-нибудь деревянному), бабушка живет и, надеюсь, будет жить еще столько же. Конечно, такой ограниченный набор столовых приборов (следует отметить, что большинство тарелок — пластиковые, однако не те пластиковые одноразовые, а, парадокс империи, пластиковые многоразовые (sic!) объяснялся недостатком всего, чем свободно могли себе позволить пользоваться в Западной и понемногу уже в Центральной Европе и чего не существовало на 1/6 земной поверхности, поскольку это же была земля, где господствовал: дефицит пищевых продуктов и игрушек, обуви и одежды, мебели и бытовой техники; дефицит обычной (негосударственной) преступности; дефицит СПИДа, газифицированных сел, туберкулеза, улыбок, качественных дорог и стоматологического обслуживания; дефицит прав человека; дефицит свободы.

Несмотря ни на что, весь этот дефицит казался стабильным, как сама Вечность, которая, впрочем, исчезла сразу же после того, как полки магазинов начали заполняться со скоростью, обратно пропорциональной пополнению кошельков большинства населения империи и провинций. На место вечности пришло время — подвижное, динамическое и сменное. Тем не менее большинство населения никак не могло осознать, что время ЕСТЬ, большинство воспринимало его как нечто, которое только что (уже, минуту назад, когда-то, давно, вчера, при Брежневе/Хрущеве/Сталине, в эту минуту) БЫЛО. Именно поэтому за какой-то миг сформировалась способность продолжать жить вне времени, однако не с точки зрения отчуждения, а в плане несуществования времени в моменте «сейчас и теперь». Произошло так, что многие начали жить после, со временем, позднее, потом. Эта прошлость (акцент на прошлом) начала смешиваться с будущим (акцент на будущем), в котором уже живут, ведь упомянутые определения отнюдь не связаны с настоящим. Потеря восприятия времени привела к потере сегодняшнего дня и полнейшей дезориентации в будущем и прошлом.

Очень хорошо такую (п)референцию характеризует известный и милый сердцу префикс пост- (post-). Да, мы с вами живем в постсоветской стране с постсоветской властью и постсоветским обществом, искусством, культурой, сознанием, собственно — жизнью. Постукиваем в двери в Европу, поскольку друг на друга некому постукивать, и убегаем назад, под зонтик постимпериалистической России. Постепенно осуществляем экономические преобразования, которые так же постепенно проваливаются. Непонятно, между кем ищем компромиссы, и так же непонятно, кому и для чего идем на уступки. Студенты вступают в вузы, которые по уровню образования ничем не уступают вузам ЕС, однако нас последовательно не пускают на этот рынок труда как квалифицированные кадры. Распутываем клубки проблем с поставками природных ресурсов и ужасаемся старению населения. И нас ни капельки не удивляет, что нас называют «нацією, яка одвічно (постійно — перманентно після чогось) постає», но никак не может стать. Я даже начинаю думать, что именно украинский глагол «поставати» возник из префикса «пост» и теперь означает «ставати постчимось (кимось)».

Говоря о «пост-щось», обращаем внимание на чуть ли не самый современный, то есть «найпіслясучасніший» термин, который очерчивает в себе ряд взаимопротиворечивых течений и движений, возникших в странах Европы и касающихся культуры, искусства, архитектуры, музыки, общественных и гуманитарных наук (да, вы уже догадались!): постмодерность. Согласно некоторым признакам этого термина, Украину можно причислить к странам развитой постмодерности, поскольку здесь же наблюдаем: постмодерную неопределенность и случайность во внешней и внутренней политике, отсутствие центра общественных отношений и самого общества (детерминированного объединения), дестабилизацию понятий устоявшихся или сущностных истин (включая и этические, и моральные) и тому подобное. К нашей стране можно применить даже отдельные пласты постмодерности, например, движение постколониализма и афро-американские студии — стоит только изменить несколько существительных и прилагательных. Таким образом, проблематика охватит вопрос идентичности, движение за двунациорасовость (преуменьшение статуса «черной кожи» для всего украино-африканского, деконструкция нации-расы), украино-афроцентризм и т.д. (полагаю, замена частей слов с «афро-» на «украино-» абсолютно не кажется удивительной, ведь Европа уже давно приравняла нас к Алжиру или Тунису).

Вернемся теперь к нашему тряпью, которое постепенно становится объектом поклонения прошлому. На бытовом уровне можно наблюдать попытки разыскать и сохранить это тряпье. Его раскладывают по полкам и так отправляют в утраченную вечность. Оно остается, им живут, продлевая время. Весь этот коварный хлам напоминает нам о минувшем, которое уже никогда не отыскать и которое все еще для многих остается единственным реальным временно-пространством. Таким образом, многие попадают в объятия виртуального времени с его акцентом на бывшем. Это виртуальное время указывает нам на разрушенную Систему, выступая инструментом ее создания и уничтожения: она же не смогла стать конкурентом капитализма, поскольку жила в ином времени, которого попросту не существовало. Вспомните, когда-то, в 20—30-е гг., СССР был современностью (в понимании «есть»), создав ДнепроГЭС, построив огромные заводы и электрифицировав бескрайние территории. Население 1/6 начинало жить в индустриальном обществе (имею в виду больше его ощущения, нежели реальную действительность), однако уже тогда акцент на временно-мире смещался на непонятно насколько близкое и счастливое будущее (вот-вот, в скором времени). Нацеленность в будущее и его затяжное ожидание (закоренелость) превратились в стагнацию вечности, искаженную таким образом, что она не смогла конкурировать с временно-пространством Запада — динамическим и направленным на будущее, которое было/есть/будет частью всего западного (ба, более — человеческого, Божьего) Прогресса (корневищность).

Феномен нашей страны заключается в отсутствии акцента на «уже»-мгновении, а когда эта часть времени все же вспоминается, то без эмоций и душевных переживаний. Фраза «имеем то, что имеем» в наших условиях отнюдь не несет в себе позитив или негатив, а, скорее, определяет постоянно новую точку несуществующего современного, точку разрыва прошлого-будущего. Поэтому, если, по Андруховичу, «человеческих визий прошлого и будущего есть только две», то мы не имеем ни одной, поскольку право составлять такие визии принадлежит тем, кто живет в настоящем, а не в «...-будущем-прошлом-будущем...» Для полноценного функционирования языка и жизни общества нужное иное, дополненное понимание времени.

Особенность закрытых обществ — условность официальной реальности, виртуальность временно-пространства. В противоположность им гражданское общество активно участвует в созидании своего «здесь» и «сейчас». Посттоталитарное общество является промежуточным между этими «полюсами», поэтому (вспоминая и перефразируя Н.Рябчука) определенная часть или тоталитарного, или гражданского временно-мира доминирует внутри любого из нас. Характерная для такой ситуации неизбежность сосуществования в каждом из нас обоих временно-пространств.

Не знаю, как вы, но я уже устал жить в разрыве между прошлым и будущим, где хлам напоминает о том, что «было прежде» или «прежде будет». Потребность в поиске собственного «есть» требует появления новых акцентов в космосе времени, создание иных языковых средств и понятий, чтобы очертить точки настоящего присутствия. Только так можно сконструировать нужную модель развития и найти место для хлама прошлого и освободиться, а не отказываться от него. Мне не хочется жить в неосуществленном «пост-», очерчивающем определенную последовательность, однако тоже являющимся признаком маргинальности. Использование такого живучего префикса или же указывает на обманчивые перспективы наступления момента истины «после» чего-то, или же возвращает нас туда, где еще ничего, обозначенного этим «пост-», не произошло, и мы попадаем, следовательно, в зачарованный круг перманентного перехода.

Реальными примерами смены акцентов во временно-пространстве могут служить события, касающиеся Польши и Литвы, столь исторически близких нам стран. Польша, конечно, уже не является посткоммунистической страной, а несомненно принадлежит пространству Европы. Проблемы идентификации времени и во времени существовали и там, однако за сравнительно короткий период общество соседней страны наконец стало тем, чем оно есть, — обществом относительной гармонии «вчера-сегодня-завтра». Каждая времяопределяющая группа может найти здесь свое место: старшие люди достойно живут прошлым, молодежь — будущим, а те, кто более всего стремится к самоутверждению, — настоящим.

Разграничение обществ во временно-пространстве заставляет нас прибегнуть к новому витку самоидентификации, которая должна быть связана с сегодняшним днем и «уже»-мгновением. Это предусматривает заинтересованность в соответствии и ответственности реального «сейчас». Современность из абстрактности должна превратиться в абсолют ощущения присутствия, принадлежности-касательности к (...).

…К процессу создания новой собственной и Европейской Конституции, к решению проблем с коррупцией, к утверждению свободы у себя в стране и за ее пределами, к строительству дорог с Востока на Запад и наоборот, к жизни никому не нужных инвалидов и детей-сирот, к неудачам близких и успехам чужих нам людей, к...