О Януше Корчаке, Стивене Спилберге, Василии Сидине и театре «Тимур»

Защитник: Вам известно, какие средства выделяют Неизвестные Отцы на борьбу с детской преступностью?

Обвиняемый: Не совсем вас понимаю. Что такое «детская преступность»? Преступления против детей?

Защитник: Нет, преступления, совершаемые детьми.

Обвиняемый: Не понимаю, дети не могут совершать преступлений...

Аркадий и Борис Стругацкие. «Обитаемый остров»

Вот непонятно, для чего все это ему нужно. Далеко не самому молодому, с не самым крепким здоровьем. Но нет. Ломится и ломится. Назойливо мозолит глаза занятым людям, облеченным властью и важными делами. Рассказывает о каких-то своих проблемах, называя их почему-то государственными. Причем не просто государственными, а наи­более важными среди прочих государственных проблем. Хотя откуда ему знать, что в государстве наиболее важное, а что, извините, нет.

К тому же еще и пишет. Не по инстанциям, не жалуется. А все больше как бы для себя. Ну какой нормальный человек стал бы тратить время и адресовать свои письма городу? Не начальнику управления, не мэру, не губернатору, а сразу целому городу…

Ну, вот, например: «Ноябрь 2006 г. Вот и кончился очередной трудовой день, мой родной город. Как ты красив в сумерках — земля укрыта осенним желто-багряным покрывалом. На которое медленно падают первые снежинки. Как красив этот танец в свете зажигающихся фонарей. На город опускается ночь. Город будет отдыхать от суеты. На небе появляются первые звезды. Я стою на балконе, курю, и меня одолевают тысячи почему, на которые я буду пробовать найти ответы. Почему в нашей стране до сих пор нет условий для гармонии, покоя и развития? Почему за последние годы я все реже слышу слово «культура» и не могу добиться от чиновников от культуры ее определения, ее целей и задач, и какую культуру исповедуем мы? Мы шоу-бизнес, или мы обслуга, или мы за гармоничное развитие личности, за культуру, задача которой во все времена была — смягчение нравов? И как тут обойтись без веры, ведь ходить под Богом — это отвечать за свой собственный уровень. Гоголь считал, назначение культуры — быть ступенью к храму…

…Почему в Украине каждые 20 минут появляется беспризорный ребенок? А ведь у большинства из них есть родители. Почему на вопрос: «Что такое семья?» некоторые дети отвечают: «Это там, где кормят!»

Да, Василий Сидин пишет письма городу. Называется этот город Харьков. Хотя на самом деле адресатами могли бы быть и Киев, и Львов, и Донецк, и Ивано-Франковск, и Одесса, и вся Украина. А почему нет? «Вот и закончился очередной трудовой день, моя родная страна. Как ты красива в сумерках…»

А еще Сидин — головная боль нескольких поколений харьковских чиновников. Головная боль с тридцатидвухлетним стажем. Именно столько Сидин руководит театром. Детским театром, который он сам и создал. И тянет эту лямку все это время. Невзирая на развал империй, смену эпох, тысячелетий и общественно-политических строев. Как там у Шевчука — «Потерялся я среди этих строев, но дороги не найду хоть тресни…» Театр, правда, называется «Тимур». Для тех, кто постарше, от этого названия веет чем-то подзабытым, старорежимным. Навевает какие-то размытые воспоминания. О пионерских линейках и шефстве над одинокими пенсионерами. О добровольно-принудительном сборе макулатуры и металлолома. О пионерских лагерях, военно-патриотической игре «Зарница» и непреложной истине «За детство счастливое наше спасибо, родная страна»…

Для тех же, кто родился и растет в эпоху украинских перемен, слово «Тимур» в принципе стерильно. Пионеров нет, октябрят — тем более. Из одиноких беспомощных стариков можно составить население мегаполиса. Металлолом стал синонимом конвертируемой валюты. А дети, наоборот, перестали быть главной ценностью государства. Но театр «Тимур», несмотря ни на что, живет. Правда, полноценной театральной жизнью это назвать сложно. Но ничего. Пусть нет своего помещения, целевого финансирования, пусть пробежки с протянутой рукой по богатым офисам стали нормой бытия. Зато есть его величество Дух. Который, как известно, дышит, где хочет. Хотя вот это чиновникам и не нравится. Дух должен дышать там, где ему будет предписано свыше. В смысле из профильных министерств. Там лучше знают, где, кому и как надлежит дышать, что, кому и как надлежит делать. Там сидят ответственные дяди и тети, которые не за просто так получают государственную зарплату. Там хорошо известно, что детьми официально нужно заниматься по утвержденному плану-графику применительно к конкретным датам. Первого января, первого июня и первого сентября. Т.е. Новый год, Международный день защиты детей и День знаний. В эти дни чиновникам от власти предписано проводить торжественные мероприятия. Которые и демонстрируют народу неизбывную любовь и заботу государственного аппарата о подрастающем поколении. В эти дни чиновники рэкетируют спонсоров. А потом едут по детским садам, школам и интернатам, где раздают награбленное под прицелом телекамер и умилительное «уси-пуси». Что потом отражается в квартальных отчетах: «В подведомственном районе к первому июня заботой охвачено: сирот — сто двадцать человек, детей из неблагополучных семей — семьдесят семь, детей из неполных семей — девяносто четыре, детей-инвалидов — двадцать шесть…»

Кстати, интересно, кто решил, что в Международный день защиты детей подрастающее поколение нужно задабривать конфетами и дармовыми аттракционами? Почему бы к этому дню не обнародовать списки тех, кто получает за заботу о детях бюджетные деньги, но на самом деле ничего для них не делает? Или приурочивать к празднику судебные процессы. По тому же поводу. Речь ведь идет о защите, а не о подачках… Но это так, к слову. Поскольку ни к «Тимуру», ни к Сидину, ни к его питомцам это никакого отношения не имеет. Миссия не привязана ни к датам, ни к циркулярам. Хотя к датам, точнее, к временам года все же привязка есть. Ибо Сидин вот уже который год каждое лето затевает вывоз своих подопечных за город. На дачу, как он говорит. Потому что слово «лагерь» с тех самых советских времен хороших ассоциаций не вызывает. Дача эта называется «Ковчег». Постоянной дислокации, в отличие, скажем, от «Артека», не имеет. И штата оплаченных воспитателей в «Ковчеге» нет. Все как-то больше на добровольных началах. На кухне — волонтеры-родители. Вожатые — волонтеры из своих же выпускников. Да и путевки туда не продают. Все бесплатно. И питание пять раз в день. И свежий воздух, и река, и медицина. Не говоря, естественно, о любви и заботе. Это Ною было легко: он свой ковчег построил всего один раз. Сидин же открывает свою верфь уже двенадцатый год. Правда, чего ему это стоит, знает только он сам. Ну, и его жена Лена — дет­ский врач, главная опора и единомышленник по совместительству. А в гости к ним едут не гастрольные тусовщики, которые каждый сезон делают чес по лагерям, подсаживая детей на попсу. Лидер группы «Пятnizza» Сергей Бабкин или московский искусствовед Ирина Языкова, композитор Юрий Пастернак или Лиля Чичибабина, кукольный волшебник Евгений Гимельфарб или автор знаменитой «Глупой лошади» Вадим Левин — это настоящее. И сотрудники художественного музея, университетского музея природы или планетария, которые тоже бесплатно везут свои знания в «Ковчег» — это тоже настоящее. Не говоря уже о священниках различных конфессий, которые приезжают в «Ковчег» с подарками не в роли ловцов душ, но с разговорами о Боге и любви.

Нет, ну для чего Сидину нужно все это? Для чего вывозить на дачу еще и двадцать пять интернатских сирот, больных ДЦП? Для чего нужно возрождать к жизни тех, кто отчаялся, потому что с дет­ства знает, что он изгой по определению? Почему у него дети-инвалиды забывают о своей неполноценности и играют, нет, служат в театре наравне с остальными? А тот же харьковский Театр юного зрителя уже давно удушен за ненадобностью…

Последняя премьера «Тимура» — спектакль «Зеленое знамя надежды». Пьеса о Януше Корчаке и воспитанниках его варшавского «Дома сирот». О враче, писателе и педагоге, который вместе с детьми погиб в концлагере Треблинка. Хотя ему в порядке исключения немцы даровали жизнь. Сорок сидинских актеров, детей Украины двадцать первого века, играют своих сверстников из века двадцатого. Хотя «играют» здесь — весьма условное понятие. Ибо что такое для ребенка войти в образ маленького еврейского сироты, которого отправляют в газовую камеру Треблинки? Прочувствовать, что это такое — в пять, семь, десять лет сесть в поезд и поехать за город: не на дачу, не на экскурсию, а для того, чтобы умереть по указке свыше. Просто всем вместе взять и умереть… Пропустить через себя, как ток, слова Корчака: «Я просто должен был подготовить детей достойно встретить смерть»… И дети парами уходят со сцены (в небытие), напоследок оглянувшись в зал.

Помните, у Галича: «К своему последнему вагону, к своему чистилищу-вагону, к пахнущему хлоркою вагону с песнею подходит «Дом сирот»…

Сидин перед спектаклем просит зрителей не аплодировать. Он не заигрывает перед публикой, рассчитывая на обратный эффект. Ведь время, отведенное на аплодисменты, можно потратить с большей пользой. Например, на то, чтобы осмыслить увиденное и задуматься. И зал встает и молчит. Осмысливает, думает. И не скрывает слез. И это стоит самых бурных оваций…

В финале фильма Стивена Спилберга «Список Шиндлера» есть потрясающий эпизод. Когда Шиндлер, глядя на сотни спасенных им людей, говорит о том, что он виноват. Что можно было спасти еще больше. Что дорогой перстень у него на пальце, который он мог сунуть как взятку какому-нибудь эсэсовцу — это чья-то утраченная жизнь. Что его «Мерседес» можно было обменять на жизнь трех или четырех человек. А он этого вовремя не сделал, и теперь вина лежит только на нем.

Может быть, пора вернуться к такому счету. Применительно к «майбахам», «бентли», «порше» и «хаммерам» наших чиновников. Но, увы. Они ходят аплодировать на другие спектакли и никогда не пишут письма ни своему городу, ни своей стране…