О ЧЕМ ГОВОРЯТ КЛЕЙНОДЫ МЫСЛИ ПО ПОВОДУ ЭКСПОЗИЦИИ РЕЛИКВИЙ БОГДАНА ХМЕЛЬНИЦКОГО

Тысячи украинских граждан увидели за последние месяцы атрибуты гетманской власти и личные вещи Богдана Хмельницкого, попавшие к нам из-за рубежа благодаря неутомимой деятельности председателя фонда «Украина — XXI век», народного депутата Богдана Губского. Личный флаг Хмельницкого, его булава, сабля, нагайка, два кубка, водосвятная чаша, шапка. Заметно попорченные временем вещи, о назначении и символическом смысле которых мы имеем уже нечеткие представления. Вещи из музеев и коллекций, на возвращение которых в наши музеи (навсегда) мы надеемся.

Вещь в музее мы рассматриваем с уважением, помня, что она — не просто вещь. Она вырвана из древнего окружения, из контекста забытого прошлого, но этот контекст всегда ощутим. Кроме материальной сущности, формы, украшений, надписей, вещь — историческое свидетельство — несет в себе какой-то скрытый смысл. Кажется, прижмешь к ней ухо и услышишь, словно в морской раковине, невыразительные шумы — отголоски далеких битв, звона сабель, боевых кличей, предсмертных вскриков.

Об Украине тех далеких времен польский историк Ян Быстронь сказал едва ли не лучше всех: «Грозный мир! Люди не были спокойны ни дня, ни часа, всегда ходили с оружием; в Украине строились только укрепления и под охраной жолнеров велось хозяйство, и много времени прошло, пока шляхтич начал спокойно спать в поместье и пока без опасений начали (под конец XVIII века) строить каменные дворцы. Смерть никому не была страшна, т.к. постоянно заглядывала в глаза; боялись, скорее, предсмертных мук, поскольку жестоко господин наказывал взбунтованного холопа и не менее жестоко мстил холоп за свою обиду. Но руины зарастали травой, память о могилах угасала, и новая жизнь расцветала на полях брани».

Так зачем шевелить прошлое, оживлять память о тяжких душевных ранах, пробуждать непримиримую ненависть предков? К сожалению, жизнь нас об этом не спрашивает. В польской, еврейской, российской, украинской, татарской исторической памяти образы того прошлого сложились очень по-разному, да и в представлениях любого народа, в частности украинцев, оценки непрерывно пересматриваются.

Накануне 2004 года, когда Украина будет отмечать 350-летие Переяславской Рады, нелегко свести воедино образы двух Богданов — предводителя всенародного восстания и инициатора переяславской присяги на верность московскому царю. Во всяком случае можно сказать, что если мысленно перенестись через три с половиной века назад — или, что то же самое, перенося на современные улицы и площади украинских городов, на поля Украины XXI века тогдашние кровавые побоища, — мы ничего не поймем, а только потеряем нажитую веками мудрость.

... Завершая свой роман об еще одной великой Руине нашей земли, революции и гражданской войне, Михаил Булгаков писал: «Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звезды останутся. ...Так почему же мы не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?» Писатель намекал на знаменитую фразу великого Канта: «Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благословением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, — это звезды неба надо мной и нравственный закон во мне». Кант говорил о вечности в двух ее ипостасях — природной (звезды) и человеческой (нравственность). В обоих случаях это — «небо надо мною», так как добро и зло так же вечны, так же «надо мною», как и законы, размещающие звезды над нами в определенном порядке. И, глядя на небо, каждый соотносит себя и свои поступки с мерами вечности, мерами добра и зла.

Вещи, которые мы увидели на выставках, организованных Фондом «Украина — XXI век», говорят больше, чем заросшие травой руины. Они уподобляются небу над нами, поскольку являются символами какой-то небесной, вечной Украины, которой не коснулись смерть и печаль, ненасытность и предательство.

Не романтическая ли это глупость? Можно ли говорить подобные вещи в наше время, время торжества науки и техники? О какой вечности может идти речь тогда, когда мы понимаем, что все относительно в этом быстротечном мире, где все течет и все, решительно все изменяется?

Современники тех минувших событий, учившиеся в тогдашних школах, а особенно в иезуитских (в таковой учился и Богдан Хмельницкий), возможно, лучше поняли бы, о чем речь. Ведь для церкви — как католической, так и православной, — всегда существовала проблема зла. Как может всеблагой Господь допустить жуткие человеческие страдания, которыми преисполнен был тот кошмарный век? И века более ранние, и более поздние? Тогдашним мудрецам казалось наиболее убедительным объяснение, опиравшееся на различение сущностей вещей и их существования. Бог, учили схоласты, не отвечает за все то зло, которое встречается на нашем жизненном пути. Бог дает вещам и существам только существование в этом мире. А дальше все происходит в соответствии с их сущностью. Бог дал людям жизнь — каждому в определенное время. А дальше все зависит от каждого — в соответствии с его сущностью, с его волей, с его способностью различать добро и зло и действовать соответственно этому.

Возможно, это покажется не слишком убедительным. Возможно, это иллюзии, взятые из общественных обстоятельств, с человеческой жизни. Человек действительно сначала должен родиться, быть, а потом уже сформируются его характер и судьба. Жизнь действительно отделяет от нас условия нашего существования, словно символически переселяя их на небо. Гетманские клейноды говорили, что Украина существует. А дальше все зависит от нас.

Не принимая во внимание «небесное», символическое значение определенных вещей и событий, мы не сможем оценить прошлое так, чтобы эта оценка не разделяла нас и наших соседей — потомков участников тех кровавых событий нашей общей истории.

Учтем то, что XVII век был эпохой кровавых религиозных войн. В Западной Европе они закончились Вестфальским миром именно в тот 1648 год, когда у нас разразилась Хмельнитчина. Восстание Богдана Хмельницкого переросло в войну, которая была одновременно религиозной, межэтнической и гражданской (крестьянской, как и в Германии).

Подобный сплав страстей, где классовая ненависть слита с этническими предрассудками и освящена религией, и в Западной Европе, и в Украине привел к взрыву с настолько жуткими последствиями, что они чувствовались в течение веков и не забыты до сих пор. Волевой, умный, образованный, жестокий и коварный гетман Богдан-Зиновий был сыном своего времени, и это вовсе не следует скрывать. Дело потомков — склонить головы над всеми могилами.

Когда речь идет о политическом выборе, то следует отметить, что Богдан избрал одну из обсуждаемых тогда альтернатив. В первой половине века, казалось, реализовался иной путь — путь западнической ориентации Украины-Руси, за который выступали не только униаты, но и такой православный деятель, как Петр Могила. На противоположных позициях стояли консервативно настроенные православные иерархи, а именно Исайя Копинский, Лубенский владыка. Консервативное крыло ориентировалось на Москву. Естественно, что симпатии крестьянской стихии были на стороне этих последних, поскольку крупные землевладельцы — как польские, так и украинские («русские») — ориентировались на запад. Катастрофа началась вскоре после смерти митрополита Петра Могилы, и виновной в этом, можно сказать, была непримиримая позиция шляхты и Ватикана.

Богдан Хмельницкий не просто «пошел под Москву», а осуществил шаги, которые казались решением суверенного властителя. На знамени, экспонируемом среди прочих атрибутов гетманской власти, есть надпись, которая расшифровывается так: «Богдан Хмельницкий Гетман Его Королевской милости Войска Запорожского». В разгар восстания Богдан-Зиновий признает королевскую руку над собой. Иначе и невозможно было мыслить в те времена, когда властная харизма представлялась производной от богопомазанной монаршей власти. Для Хмельницкого полная независимость была бы возможной только как установление монархии, чему, собственно, и служила бы наследственность гетманской власти. Подобная ситуация сложилась в Украине через полвека, когда окружение верного императрице Екатерине гетмана Кирилла Розумовского надумало сделать его пост наследственным. Это немедленно привело к ликвидации гетманата, т.к. наводило на мысли о суверенной монархии. Сыновья Хмельницкого были, таким образом, символами возможного преобразования Украины в независимое государство. Но, не претендуя пока формально на богопомазанный суверенитет, гетман Богдан делал Украину суверенной фактически, меняя своего сюзерена по собственной воле и по собственной воле идя «под руку» московского властителя.

Кстати, именно этой цели — демонстрации собственной воли — служила и Переяславская присяга. Никакого соглашения с московским самодержцем гетман Войска Запорожского заключать не мог, и присяга была задумана им как хитрый дипломатический шаг. Проведя в Переяславе присягу (несмотря на заметное сопротивление старшины и церкви), гетман начал торговаться с Москвой о каком-то соответствующем шаге с российской стороны. Наконец подобием такого шага стала формула «царь повелел, а бояре приговорили», придававшая решению о присоединении Украины к России несколько конвенциональный характер.

О реальном содержании и реальных последствиях «Переяславского соглашения» не стоит много говорить. Несомненно, Украина проиграла.

Но именно слово «соглашение», как и вся совокупность суверенных действий Богдана Хмельницкого, остались свидетельствами того, что Украина существует.

А дальше все зависит от нас.

Вот почему вещи, увиденные на выставке, организованной Фондом Губского, не следует рассматривать как свидетельства времени, вырванные из контекста истории, как бытовые предметы, как предметы военно-политического быта. Для нас это вообще не вещи. Место таких предметов — не просто в музее, а в «нашем небе», их символическое значение состояло в том, что они создавали новое политическое пространство. Становились координатами, точками отсчета, с которыми мы соотносим себя.

Юбилеи нужны не для того, чтобы идеализировать события и персонажей далекой или недавней истории. Люди — это всего лишь люди, земные и грешные даже тогда, когда превращаются в символы. Но если им удается сделать или хотя бы задумать что-то такое, что возносит их на небеса вековечных ценностей, — они словно выходят из течения истории во вневременье.

Хотелось бы навсегда вернуть гетманские клейноды и личные вещи домой, в Украину.

Хотелось бы, чтобы мы относились к ним не как к иллюстрациям к учебнику истории, а как к сегодняшним святыням.

Начало бытию Украины как государства давным-давно положили те люди, от которых остались попорченные временем вещи. Украина существует. Хотелось бы, чтобы всем ее гражданам можно было в ней жить, а не искать счастья на чужбине.