НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ПОДВИГ ПОДПОЛКОВНИКА ШТАУФФЕНБЕРГА

Пятьдесят лет назад, 20 июля 1944 года, группа заговорщиков - генералов и офицеров немецкой армии, понимая неизбежность скорого военного поражения Германии, предприняла отчаянную попытку убить фюрера. Они полагали, что устранение Гитлера может привести к заключению сепаратного мира с Англией и США и спасти «фатерланд» от неминуемой оккупации и национального унижения, какого Германия еще не знала.

Высшее офицерство готовило покушение на Гитлера долго и основательно, а недовольство его авантюристической политикой многие генералы выражали - правда, лишь в частных разговорах еще с довоенных времен.

Генерал Людвиг Бек стал антинацистом с того самого дня, когда он в знак протеста против планов Гитлера аннексировать Чехословакию ушел с поста начальника Генерального штаба вооруженных сил. В течение нескольких лет он, соблюдая предельную осторожность, формировал группу высокопоставленных военных, разделявших его взгляды. Главным политическим вдохновителем этой группы стал бывший бургомистр Лейпцига Карл Герделер, а самым активным и влиятельным сторонником Бека в войсках - начальник штаба группы армий «Центр» на Восточном фронте генерал Хеннинг фон Тресков. «Дипломатический» сектор группы заговорщиков представлял бывший немецкий пос.ол в Италии Ульрих фон Хассель. В группу Бека входило множество генералов и офицеров высшего, среднего и низшего армейских эшелонов. Неоценимую поддержку оказал командир военной разведки (абвер) адмирал Вильгельм Канарис, давно ненавидевший Гитлера и людей из его ближайшего окружения - Геббельса, Геринга, Гиммлера. Готов был выступить на стороне заговорщиков и начальник берлинской полиции граф Вольф фон Гельдорф.

Политическая группа Бека была консервативной. Ее главной целью было устранение Гитлера и - в конечном счете - установление в Германии монархии дома Гогенцоллернов по типу британской. Заговорщики надеялиеь на заключение перемирия на Западном фронте, но собирались продолжать войну на Восточном.

В начале марта 1943 года генерал фон Тресков и один из его офицеров, Фабиан фон Шлабрендорф, решили, что настала пора действовать. Сотрудники адмирала Канариса снабдили их взрывным устройством с часовым механизмом английского производства. Принцип действия бомбы был прост: при нажатии кнопки внутри разбивалась капсула с кислотой, которая проедала тонкую стальную проволку, державшую пружину, фиксирующую детонатор. Шлабрендорфу удалось пронести эту бомбу, выполненную в виде коньячной бутылки, на борт самолета, который должен был 13 марта доставить фюрера из Смоленска в Восточную Пруссию. Все вроде бы складывалось удачно, но по невыясненным причинам детонатор не сработал.

21 марта была предпринята еще одна попытка. На сей раз это должна была быть миссия самоубийцы. Полковник фон Герсдорф, начальник разведотдела группы армий «Центр», согласился спрятать две миниатюрные бомбы в карманах своей шинели. План состоял в том, что во время осмотра Гитлером в Берлине трофеев с Восточного фронта полковник должен был прыгнуть на фюрера и взорваться вместе с ним. Ничего не вышло и на этот раз. Гитлер изменил график и маршрут своей поездки. Впоследствии, по разным причинам, оказались безуспешными еще несколько попыток. Казалось, сама судьба благоволила тогда к фюреру.

Самым известным, но, увы, тоже безуспешным покушением на Гитлера была предпринятая летом 1944 года акция начальника штаба так называемой «домашней армии» подполковника графа Клауса Филиппа Шенка фон Штауффенберга, человека, обладавшего многими качествами - умом, мужеством, чувством долга и личным бесстрашием.

Клаус фон Штауффенберг родился в 1907 году в южной Германии в аристократической католической семье. Он получил блестящее образование, а выдающиеся успехов Берлинской военной академии, где он учился с 1936 по 1938 год, привлекли к нему внимание командования вооруженных сил, «К этому времени, однако, - пишет исследователь истории гитлеровской Германии Роберт Голдстон, - фон Штауффенберг уже был убежденным противником нацизма, и не последнюю роль в формировании его мировоззрения сыграла так называемая «Хрустальная ночь» - общегерманский еврейский погром». Фон Штауффенберг, тем не менее, безупречно служил в Польше, Франции и России, хотя, как пишет Голдстон, его антинацистские чувства усиливались «при виде страданий населения оккупированных территорий, которых фашисты методично превращали в животных».

7 апреля 1943 года в Тунисе, где Штауффенберг служил тогда в корпусе генерала Роммеля, его машина подорвалась на английской мине. Граф потерял левый глаз, кисть правой руки и два пальца на левой. Врачи мюнхенского госпиталя, куда его отправили, несколько недель полагали, что подполковник вообще лишится зрения. Правый глаз, однако, удалось спасти. Позже, уже находясь дома, фон Штауффенберг сказал своей жене, графине Нине, что он просто обязан что-то предпринять для спасения Германии, а офицерам Генерального штаба предстоит разделить с ним ответственность за успех того, что он задумывает.

В октябре 1943 года фон Штауффенберг возвращается в Берлин, где получает высокую должность при штабе «домашней армии». А в феврале 1944 года заговорщики неожиданно для себя обрели могучего и влиятельного союзника. В группу Бека вступил один из самых популярных в Германии военачальников - боевой генерал (теперь уже фельдмаршал) Эрвин Роммель. После поражения корпуса Роммеля в Африке Гитлер перевел его во Францию, поручив ему надзор за сооружением Атлантического вала - на французском побережье ожидалась высадка англоамериканских войск. Раздраженный дилетантизмом Гитлера в ведении боевых действий и отвергший нацистский режим по моральным соображениям, Ром-мель планировал арест всех гестаповцев и эсэсовцев во Франции, заключение перемирия с Англией и США и отвод войск отсюда в Германию для оказания поддержки новому правительству, которое, как он надеялся, возглавят лидеры подпольного Сопротивления. Все это, однако, стало бы возможным в случае успеха операции фон Штауффенберга по устранению Гитлера и захвата контроля над Берлином.

Успех заговорщиков в Берлине зависел от оперативности их действий. В течение двух часов после убийства Гитлера они должны были взять под контроль части СС и гестапо, геринговских зенитчиков и рейхс-министров с их сотрудниками. Затем планировалось захватить столичное радио и все центры связи. Переворот должен был быть осуществлен силами «домашней армии» и полицейскими графа Вольфа фон Гельдорфа.

К июню 1944 года план был разработан вплоть до мелких деталей. 6 июня произошло событие, которое заставило заговорщиков форсировать свою деятельность. Англичане и американцы высадились в Нормандии, на Восточном фронте начали наступление советские армии, и возникла непосредственная опасность того, что впервые с наполеоновских времен военные действия переместятся в пределы Германии.

Роммель безуспешно призывал Гитлера пойти на любые меры, чтобы завершить войну, ставшую бессмысленной, но фюрер не желал ничего слушать.

Фельдмаршал окончательно понял, что смерть Гитлера - единственный выход из сложившейся ситуации. Однако 17 июля машина, в которой фельдмаршал возвращался на линию фронта, была обстреляна с низко летящего английского или американского истребителя. Роммель был тяжело ранен и временно потерян для заговора. Это было тяжелым ударом для Бека и Штауффенберга, но они решили продолжать начатое. Генерал фон Тресков твердил: «Попытка убийства должна быть предпринята во что бы то ни стало. Даже если она провалится, мы все же попытаемся захватить контроль над столицей. Мы должны доказать миру и грядущим поколениям-, что участники немецкого Сопротивления пошли на решительные действия, рискуя собственными жизнями. Все остальное в сравнении с поставленной нами целью не имеет принципиального значения».

В начале одиннадцатого 20 июля 1944 года подполковник фон Штауффенберг прибыл в «Вольфшанце» («Волчье логово») - ставку Гитлера в Восточной Пруссии. Его вызвали туда для доклада о положении дел в «домашней армии», штаб которой он возглавлял. В его портфеле вместе с бумагами лежала бомба - копия той, что была, получена от Канариса Шлабрендорфом. Незадолго до 12.30 Штауффенберга вызвали в конференц-зал для доклада фюреру. Граф нажал на кнопку, активизирующую бомбу, и вошел в зал. В его распоряжении было 10 минут. С совершенно невозмутимым видом граф приветствовал фюрера и уселся за дубовый стол рядом с ним, поставив портфель между своим креслом и креслом Гитлера. Прошло четыре минуты. Присутствовавшие обсуждали плохие новости с Восточного фронта. Раздался телефонный звонок: один из помощников Штауффенберга вызывал своего шефа для срочного сообщения. Так было договорено заранее. Подполковник извинился и вышел из зала. Ему удалось покинуть здание, и он направился в кабинет генерала Эриха Фельгибеля, отвечавшего за связь «Волчьего логова» с внешним миром. Сразу после гибели Гитлера Фельгибель должен был полностью отключить все линии связи.

В 12 часов 42 минуты мощный взрыв потряс здание «Вольфшайце». Из окон помещения повалил суетой дым. У Штауффенберга и Фельгибеля не было ни малейшего сомнения в том, что все находившиеся в конференц-зале, включая Гитлера, погибли. Штауффенберг поспешил к ожидавшему его самолету, чтобы вылететь в Берлин. Фельгибель, как и обещал, отключил связь. Миновав три поста охраны, Штауффенберг добрался до самолета и в час дня вылетел в столицу. Фельгибель дал знать об успехе предприятия берлинским заговорщикам. Три часа, проведенные в самолете, летящем в Берлин, подполковник молился, чтобы все прошло по намеченному плану.

Надеждам этим не суждено было сбыться. Прилетев в Берлин в 4 часа 10 минут, фон Штауффенберг к своему ужасу узнал, что люди Бека не проявили необходимой в столь критический момент решительности. Они захватили военное министерство, но не изолировали гестаповцев и эсэсовцев. Незахваченной осталась и берлинская радиостанция. Не были арестованы Геббельс и другие министры...

Основной причиной этой нерешительности, как выяснил фон Щтауффенберг, было поступившее в Берлин известие о том, что Гитлер остался жив. Бомба, взорвавшаяся всего в метре от фюрера, лишь повредила его барабанные перепонки. Как потом выяснилось, сразу же после того, как фон Штауффенберг вышел из зала, какой-то офицер совершенно машинально передвинул портфель, прислонив его к одной из массивных опор дубового стола. Эта опора, а также и сам стол смягчили удар. Звонивший в Берлин Фельгибель сообщил, что Гитлер не убит. Это сообщение обескуражило многих участников заговора.

Фон Штауффенберг предпринял отчаянные попытки продолжить борьбу за захват власти, но заговор уже был обречен. Несколько офицеров с запозданием явились в геббельсовское министерство, чтобы арестовать министра пропаганды, но тому удалось убедить заговорщиков, что у них нет шансов на успех. Геббельс дозвонился до Гитлера и получил инструкции, а также все полномочия, чтобы безжалостно расправиться с «предателями». К этому времени эсэсовцы начали действовать даже без прямых приказов. В 9 часов вечера фон Штауффенберг к своему ужасу узнал, что позже вечером фюрер сам обратился по радио к немецкому народу. В 10 часов 30 минут вечера верные Гитлеру офицеры заняли здание военного министерства и арестовали Штауффенберга, Бека и других. Этими офицерами руководил непосредственный начальник фон Штауффенберга, командующий «домашней армией» генерал Фридрих Фромм: он был посвящен в заговор, но узнав, что Гитлер остался в живых, принялся что называется замаливать грехи. Вскоре после полуночи 21 июля все арестованные были расстреляны из пулемета во дворе военного министерства. Перед смертью фон Штауффенберг воскликнул: «Да здравствует свободная Германия!».

Месть Гитлера была ужасной. Были арестованы и подверглись допросам и пыткам в гестапо практически все заговорщики. Их родных и даже друзей отправили в концентрационные лагеря. Главных участников заговора судил так называемый «народный суд» в Берлине. Все они были приговорены к смертной казни. Всего же было казнено более пяти тысяч человек - в том числе и те, кто, как генерал Фромм, сами приняли участие в разгроме заговора. Садистская фантазия Гитлера подсказала ему и никогда ранее не применявшиеся способы казни. Некоторым заговорщикам продлили предсмертную агонию: их подвесили, зацепив за ребра, на крюках, обычно использующихся при разделке мясных туш. Других повесили на фортепьянных струнах. Фельдмаршала Роммеля, национального героя, Гитлер заставил покончить самоубийством, пригрозив в противном случае отправить в концлагерь его семью. Люди Гиммлера казнили всех руководителей заговора: генерал-полковника Бека, генерал-майора Остера, адмирала Канариса, Ульриха фон Хасселя, Карла Герделера, которого заговорщики намечали на пост рейхсканцлера вместо Гитлера... Лучшую эпитафию им произнес генерал фон Тресков перед тем, как покончить с собой 21 июля.

«Я продолжаю быть непоколебимо уверенным в том, что мы поступили правильно, - сказал генерал. - Гитлер не только архивраг Германии. Он - архивраг всего человечества. Через несколько часов я предстану перед Господом и буду держать ответ за свои действия и за свои ошибки. В том, что я делал против Гитлера, моя совесть чиста. Человек чего-то стоит лишь тогда, когда он готов пожертвовать жизнью за свои убеждения...»

19 июля с.г. «Нью-Йорк таймс» поместила два больших материала, посвященных 50-летию со дня неудачного покушения на Гитлера. Первый - «Немцы нуждаются в собственных мучениках» - написан юристом Дональдом Коблицем, занимавшим пост юридического советника госдепартамента с 1985 па 1989 год.

Коблиц отмечает, что годовщину будут отмечать «не марксисты или арабские террористы, а респектабельный германский истеблишмент, которому, помимо блестящих экономических показателей современной Германии, остро необходимо и чувство гордости хотя бы за часть истории своей страны в 20 веке. Им хочется доказать себе и всему миру, что не все немцы запятнали свои руки невинной кровью и что, помимо антифашистской эмиграции (Манн, Ремарк и другие), на роль героев могут претендовать участники заговора против Гитлера, хотя их мотивы далеко не всегда безупречны, а послужной список многих даже заставляет отнести их к разряду военных преступников».

Конечно, намерения этих людей, как отмечает Коблиц, были весьма достойными, и сопутствуй им удача, сотни тысяч солдат держав антигитлеровской коалиции и миллионы немцев, включая гражданское население, остались бы в живых, Советы не оккупировали бы всю Восточную Европу, да и Британская империя просуществовала бы на несколько лет дольше.

Сам же граф фон Штауффенберг, как пишет Коблиц, был военным аристократом-консерватором и пришел в лагерь оппозиции лишь после сталинградской катастрофы, когда стало ясно, что война проиграна: «Нам не надо знать, - замечает Коблиц, - как бы он повел себя, если бы немцам удалось форсировать Волгу и взять Москву».

Большинство заговорщиков ничего не имели против оккупации Польши и Чехословакии и не протестовали против уничтожения европейских евреев. В военные годы само понятие Сопротивление носило в Германии весьма условный характер: несмотря на действия группы генерала Бека, действительного движения Сопротивления попросту не существовало. Большинство немцев в послевоенные годы с известной долей презрения относились к соотечественникам, нашедшим в себе мужество выступить против Гитлера как в Германии, так и за ее пределами. Вилли Брандту пришлось, например, выслушать немало упреков и даже оскорблений в связи с тем, что в военное время он «повернулся спиной к отечеству» и принимал участие в норвежском Сопротивлении.

Так или иначе, заговор Бека - Штауффенберга, действительно, позволяет немцам заявить, что у немецкого народа были собственные мученики, погибшие в борьбе с нацизмом.

Официально заговорщики считались в Германии героями уже в первые послевоенные годы. В 1952 году, например, федеральный суд приговорил к трем месяцам тюрьмы одного из палачей 1944 года генерала Отто Ремера лишь за то, что он назвал графа фон Штауффенберга и его товарищей изменниками. В судебном решении по делу Ремера заговорщики были прямо названы героями.

Очень нелегко пришлось, как известно, членам семей казненных: крах рейха освободил их из концлагеря, но остракизм нацистской эры перекочевал и в послевоенные времена. Только после вынесения приговора генералу Ремеру вдовы казненных начали получать за мужей положенную им военную пенсию. Но лишь в самое последнее время, благодаря смене поколений и всей национальной психологии, которая из немецкой превращается в европейскую, имена участников заговора начали произносится в этой стране с искренним уважением.

В бывшей ГДР пропагандистская машина всячески выпячивала значение маргинального совершенно ничтожного коммунистического подполья в нацистские времена; теперь, когда хвалить коммунистов по любому поводу считается недопустимым, на щит поднимается незначительная антифашистская студенческая группа «Белая роза». У западных же немцев долгое время вообще не было своих «героев нацистских времен», - и вот теперь эту историческую лакуну призвана заполнить группа Бека -Штауффенберга, заключает Коблиц.

Второй таймсовский материал принадлежит перу писателя Томаса Флеминга и называется «Создание трагедии». В статье Флеминга тоже упоминается о явном пренебрежении, с каким державы антигитлеровской коалиции относились к немецкому Сопротивлению, не считая его в войне сколько-либо значительным фактором.

В то же время Флеминг обращает внимание вот на что. Победа заговорщиков сохранила бы жизни двух миллионов солдат и трех миллионов евреев - гражданских лиц, а Восточная Германия и большинство стран Восточной Европы смогли бы избежать более чем 40-летней коммунистической тирании.

Заговорщики-военные, наиболее влиятельным из которых был начальник абвера адмирал Канарис, в течение трех лет (!) безуспешно посылали своих эмиссаров, в нейтральные страны - Турцию, Испанию, Швецию и Швейцарию, надеясь вступить в прямой контакт с англичанами и американцами. Еще в 1940 году люди Канариса сообщили голландцам о планах Гитлера вторгнуться в Нидерланды, Бельгию и Францию. Голландцы передали информацию англичанам, но в Лондоне ее сочли провокацией. Лондон спохватился, лишь когда самолеты Люфтваффе разрушили Антверпен, а солдаты вермахта вошли в Брюссель и Париж.

В дальнейшем на конференции в Касабланке, в январе 1943-го, во многом по инициативе президента США Рузвельта, была принята союзная декларация о прекращении войны только в случае полной сдачи Германии на милость победителей - безоговорочной капитуляции. Рузвельтом при этом руководило желание успокоить Сталина, который всегда подозревал своих западных союзников в двурушничестве, но какими бы ни были рузвельтовские мотивы, сама декларация была золотой жилой для геббельсовского министерства пропаганды. Геббельс теперь мог утверждать, что Германия прижата к стене, что поражение в войне будет означать полный произвол врага, уничтожение страны и ее народа.

Тезис «безоговорочной капитуляции» в разное время подвергался критике таких влиятельных военных и политиков, как американские генералы Маршалл и Эйзенхауэр, государственный секретарь США Корделл Хэлл и даже премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль.

В Касабланке Рузвельт утверждал, что фраза о «безоговорочной капитуляции» случайно пришла ему в голову, однако, возможно, тут сказалось влияние просталински ориентированого Гарри Гопкинса - главного рузвельтовского политического советника.

Флеминг пишет также, что, не к чести Рузвельта, американский президент считал: «хороших немцев» вообще не бывает. Он возлагал вину за агрессию на всю нацию, хотя, разумеется, весь народ просто не может быть преступником. Любой народ.

По мнению Флеминга, прояви Рузвельт с Черчиллем хоть минимальную гибкость после неудачного покушения на Гитлера 20 июля 1944 года, большинство немецких генералов во Франции сдались бы англо-американскому командованию, несмотря даже на то, что фюрер остался жив.

Рузвельт с Черчиллем, однако, промолчали, притом британский премьер охарактеризовал взрыв в «Вольфшанце» 20 июля всего лишь как «незначительный сбой в германской военной машине». Любопытно, что похвальное слово о заговорщиках сказали только советские пропагандисты. «Генералы, офицеры и солдаты, - говорилось в обращении московского радио к немецкой армии, - прекращайте огонь и поворачивайте ваше оружие против Гитлера! Будьте достойны этих мужественных людей (заговорщиков. - Б.Х.)...»

Американцы же сделали вид, что вообще ничего не произошло. Корреспондент Ассошиэйтед Пресс в Париже Луис Лохнер, лично знавший многих участников заговора, попытался написать о нем для американской прессы, но армейский цензор заявил Лохнеру, что эта тема запрещена для печати по личному распоряжению президента.

Рузвельт был одержим в общем-то понятной идеей сохранения жизней как можно большего числа американских солдат и поэтому считал, что вступление СССР в войну с Японией заметно ускорит победу и на этом театре военных действий. Исходя из этого, президент даже в мелочах не хотел досаждать Сталину. Любые тайные переговоры с немецкими генералами, пусть и настроенными против Гитлера, были бы, конечно, расценены в Москве как предательство «общего дела союзников».

Черчилль не был столь твердолобым. К концу войны он понял, что с заговорщиками 1944 года стоило бы установить и поддерживать контакт. Уже после войны, выступая в парламенте, Черчилль назвал Канариса, фон Штауффенберга и их товарищей «благороднейшими и величайшими представителями антинацистского Сопротивления из всех когда-либо существовавших».

Наверное, многое бы изменилось в судьбах войны, приди он к этому убеждению годом или двумя раньше...