(Не)любовь…

«Если вы никогда
не думаете о смерти,
то загляните лучше сюда: https://www.disney.com/
Там много интересного».

Молодой врач, пожаловавшись медсестре на плохое самочувствие, попросил сделать ему внутривенную инъекцию. Шприц с раствором уже был готов. Потом он слишком поспешно вытолкал ее за дверь и закрылся на ключ — медсестра заподозрила что-то неладное. Дверь взломали, врача спасли и… уволили с работы. Никто из его теперь уже бывших коллег даже не поинтересовался, что с ним было потом… Хотя все знали, что незадолго до этой попытки расстаться с жизнью его бросила жена. Это не повод, скажете вы?

Такие или подобные истории слышал, наверное, каждый. Самоубийство вызывает у нас смешанные чувства: сожаление, чувство вины, недоумение, отвращение, желание отгородиться — из страха слишком задуматься над смыслом жизни… Их много среди нас — потенциальных и реальных самоубийц, чужаков, детей над пропастью во ржи. Тех, кто умирает от (не)любви физически, а еще больше — морально, медленно, но неотвратимо разрушая себя. Мы даже не подозреваем о том, как их много — может быть, каждый десятый. И очень мало тех, кто готов сторожить на самом краю скалы, потому что большинству людей некогда, да и просто нет до этого никакого дела…

(Не)случайности

…Она ехала в маршрутке, смотрела в окно невидящими глазами и думала о том, что жить не хочется. Именно так: не о том, что хочется умереть, а о том, что не хочется, совершенно невозможно больше жить. За спиной черной тенью тащились почти годичная безысходность, отчаяние и острое чувство одиночества, с которыми она пыталась бороться все это время, углубляясь в работу, стараясь вытащить себя и ребенка из засасывающей трясины безденежья, и чтобы не оставалось времени думать и вспоминать: быть вместе невозможно. «Ну что ж, ничего. Я что-нибудь придумаю. А если нет, то все равно жизнь продолжается, и будет что-то другое. Я выживу, я ведь сильная», — думала она днем. Но день заканчивался, наступал вечер, она шла домой и с ужасом ждала телефонного звонка. Эти его почти ежевечерние звонки сводили на нет все титанические усилия по «держанию себя на плаву»: она начинала тонуть и захлебываться, барахталась, а потом все-таки выплывала. Вчерашний звонок стал последней каплей в море боли. Утром истерика прошла, а боль осталась. Острое чувство ответственности за ребенка странным образом трансформировалось в мысль о том, что ему-то как раз без нее будет лучше. Потому что, оставаясь такой, какой была все это время, она может только навредить маленькому человечку: нанести серьезную травму и тем самым отравить будущее. Его есть кому любить… А ей нужно продумать способ и привести в порядок незавершенные дела…

Кто знает, чем закончились бы эти ее мысли, если бы не?..

Она зашла в офис, и прямо за дверью ее ждал он — не муж, не брат, и даже не друг, в том смысле, который обычно вкладывают в это слово. Скорее, хороший товарищ, светлый человек, который очень симпатичен и которого знаешь давно. «Привет. Как ты? Вчера у меня вдруг появилось сильное желание тебе позвонить. Пойдем, выпьем чайку», — сказал он.

Это было мистикой, и это ее потрясло. Как мог он — не муж, не брат и даже, в общем-то, не друг — почувствовать на расстоянии, что с ней что-то не так?! Это означало, что она — не одна, и кого-то волнует то, что с ней происходит…

Он был рядом долгие месяцы. Он всегда находил время. Сначала — почти каждый день, потом — реже. Приходил с утра, садился на подоконник. Чуть наклонив голову, смотрел на нее, внимательно прищурившись и едва улыбаясь. Он дал понять и почувствовать, что она не одна, что все неслучайно и что самую страшную неизбежность можно и нужно принять, чтобы жить дальше. Он прислал ей книгу Д.Паула «Как устоять в любви?»: «Неужели мы в повседневной жизни испытываем такой дефицит открытости в общении, доверяя только самым близким? Я начинаю понимать, что мало знаю о некоторых чувствах, и особенно мало об этом. Не в смысле теоретического знания, которого с избытком, а в смысле практического применения в жизни».

Все неслучайно. И, может быть, один из этих неслучайных смыслов для нее заключался как раз в том, чтобы рассказать, что с ней было. О том, как помог ей этот человек — не муж, не брат и даже, в общем-то, не друг, а гораздо больше. Человек, для которого не было чужой боли, потому что его огромное сердце могло вместить в себя целую Вселенную. Он погиб немногим более месяца назад. Та страшная неизбежность, которую так трудно, почти невозможно, и все же необходимо будет принять его близким.

И, может быть, один из этих неслучайных смыслов — ее долг перед ним: попытаться объяснить, что никто не должен оставаться один и очень важно дать почувствовать это другому человеку; что все неслучайно и, если попытаться принять неизбежность без агрессии и злости, то черная пелена в конце концов упадет с глаз и станет виден выход. Тогда, возможно, жизнь перестанет казаться КАМАЗом, несущимся прямо на тебя со скоростью 150 км/час, и подарит тебе шанс на встречу с Людьми и Любовью…

…Вот такая история, которую, наверное, могли бы «примерить» на себя очень многие, и привела меня в кабинет Галины Пилягиной, главного суицидолога Украины, доктора медицинских наук.

(Не)одиночество

— Галина Яковлевна, почему вас заинтересовала именно тема суицидов?

— У меня были для этого даже некоторые астрологические предпосылки. Шучу… С одной стороны, это произошло в какой-то мере случайно, с другой — ведь случай только дает шанс, а дальше с ним что-то делает сам человек.

— Вы каждый день сталкиваетесь со смертью. К этому можно привыкнуть?

— Нет, конечно. Как к этому можно привыкнуть, если перед тобой сидит человек, который день или даже два часа назад хотел умереть? Врачи в какой-то мере могут абстрагироваться – они работают с телом. А мы с историей человека – как он к этому пришел и почему. Тут абстрагироваться никак нельзя, и это очень тяжело, потому что каждый раз встречаешься с какой-то человеческой трагедией. Чаще всего люди умирают от любви… Точнее, от (не)понимания того, что любовь всегда рядом. Нужно только уметь ее увидеть, осознать, принять.

— Правда ли, что суицид совершают люди с особым складом характера, психики?

— Нет, неправда. Вернее, это и так, и не так. Если снимать всю шелуху, то, по сути, наверное, все самоубийства — от любви. У любого звука есть своя длина волны, а тембр придают обертоны. Так и здесь, обертонов может быть очень много, но суть — всегда какие-то проблемы в отношениях. Может быть, у человека жизнь не сложилась, он одинок, еще что-то, более понятное и приемлемое… Но реально все от (не)любви.

— Знаете, я провела мини-эксперимент: спрашивала своих знакомых, думали ли они когда-нибудь о самоубийстве. Многие говорили, что это невероятная глупость и что какие бы в жизни ни были сложные моменты, их можно пережить. Это гарантия того, что человек никогда к этому не придет?

— Абсолютно не гарантия.

— Что тогда происходит с ним?

— Во-первых, многие люди могут просто никогда не говорить об этом. Все, что связано с мыслями о смерти, с психологией смерти и умирания, в нашей культуре табуировано. Архетипически у нас очень выражен страх смерти. Соответственно, все, что связано с этим процессом, вызывает страх и тревогу. Чаще всего люди об этом не думают, отметая подобные разговоры, как ненужные: «Я же жив». Ребенку говорят: «Все в порядке. Все живы». На самом деле это отражение того, что человек не хочет задумываться и ощущать этого. В восточной философии, например, смерть — естественная стадия жизни, и люди там воспринимают это нормально. Но мысли о смерти и самоубийство — это совершенно разные вещи.

У меня достаточно часто брали интервью, и потому я не очень хорошо отнеслась к этому: у журналистов всегда появляется желание добавить какой-то «клубнички». Тут ее нет. Все буднично и очень серьезно. Проблема даже не в самом самоубийстве. Смерть в результате добровольного выбора человека — всего лишь вершинка айсберга. Есть ведь еще такое понятие, как саморазрушающее поведение. Например, несчастная любовь у людей-однолюбов — это, по сути, специфический эквивалент самоубийства. Человек запечатлел один образ (который, к слову, очень быстро утрачивает элементы реальности) — и все, больше не видит вокруг себя никого. Он разрушает свою жизнь и жизнь людей, находящихся рядом с ним.

— Но это психология людей особого склада?..

— Это не совсем корректный вопрос. В русском алфавите 33 буквы. В гамме семь нот. Сюжетов на самом деле очень мало. Это еще, кажется, Шекспир сказал. Но все зависит от того, в каком масштабе на эту проблему смотреть. Когда встречаешь 15—16-летнюю девочку, которая рыдая говорит, что без этого мальчика жить не может, то с высоты прожитых лет всегда хочется сказать: «Поверь, ты еще обязательно встретишь свою, настоящую любовь!» Но говорить это в тот момент, когда только что умерла первая любовь, абсолютно бессмысленно, потому что для нее — это все игры и слова. Для нее в этот момент существует только один человек и трагедия разрыва с ним. Так же бессмысленно пытаться объяснить человеку, потерявшему ребенка, мужа или жену, что его жизнь в этот момент не закончилась. Это следствие специфического, нецелесообразного отношения к жизни, когда человек сам ограничивает свои возможности и ресурсы, которое, подчеркну, ни в коем случае не является психопатологией или же психическим расстройством. Но именно оно (саморазрушающее отношение к жизни как неумение осознать, что пока человек жив, любую ситуацию можно преодолеть, а к любому состоянию приспособиться) приводит в тупик, в котором решение добровольно уйти из жизни видится единственным выходом, что есть, как минимум, балансированием на грани психопатологии, а часто приводит к серьезным психическим расстройствам.

— Ошибаться может даже тот, кто говорит, что никогда не способен этого сделать, потому что самоубийство — глупость?

— Абсолютно правильно. И это вещи известные, доказанные. Человек может находиться в группе риска самоубийства по многим критериям: например, иметь хроническое серьезное заболевание, быть социально одиноким, безработным, не иметь достаточного образования или нормального материального обеспечения. Но даже имея весь этот набор, далеко не все пытаются что-то с собой сделать. И наоборот: не имея ни одного из этих критериев риска, человек совершает попытку самоубийства. Реальные критерии риска чаще всего — это сам человек и его окружение. Поэтому можно говорить о том, что все от любви. И самая главная проблема — отношения, независимо от того, в каком возрасте человек совершает подобные действия (самоубийство, попытку или любые другие). В 5, 15, 40 или 50 лет чаще всего — это отношения с родителями. Все закладывается в семье. Просто чем старше человек, тем больше эти проблемы сглаживаются и как-то меняются. Но чем младше, тем больше попытка самоубийства связана с отношениями в семье. Причем речь идет не об отсутствии любви, что принципиально важно, а о ее специфических искажениях, переизбытке и неадекватных формах.

Например, по мнению родителей, их ребенок должен быть самым лучшим (так называемый перфекционизм по отношению к детям). Нередко за этой идеей, чаще всего основанной на всеобъемлющей и всепоглощающей любви, самого человечка, его реальных интересов родители не видят. Когда кто-то говорит, что хочет сделать другого счастливым и точно знает как, это означает, что он совсем не собирается обращать на этого другого внимания – на то, в чем заключается его счастье. И это самая большая проблема, следствием которой является невозможность формировать нормальные, близкие партнерские отношения в более взрослом возрасте.

— Считается, что самоубийства очень часто происходят в армии и тюрьме…

— Статистики я не знаю. Недавно произошли три случая — две коллективные попытки и одно самоубийство. Во-первых, это закрытые коллективы, в которых существует своя специфика отношений. Во-вторых, понятно, что в системе исполнения наказаний у нас существует много унижений. То, что много манипуляций, — это тоже факт. Сказать, что там много самоубийств, я не могу. Но тем не менее эта проблема, конечно же, существует. И тоже связана с любовью.

— Какая же тут любовь, когда человек уходит из жизни, не вынеся унижений?

— Любовь к власти у того, кто унижает. И отсутствие возможностей и умения справляться с проблемой у того, кого унижают. В любом социуме существует определенная иерархия, и есть люди, которые будут находиться на ее нижних ступенях. Хотя в армии иерархия соблюдается не для того, чтобы унижать нижестоящего, а чтобы система существовала и работала.

— В таком случае, наверное, должно проводиться какое-то тестирование призывников?

— Работают комиссии. Но их задача – определить, здоровы ли призывники психически. Степень психического здоровья призывников никто не определяет, как зачастую и их начальников…

— В каком возрасте чаще кончают жизнь самоубийством?

— В Украине — пожилые люди и мужчины в возрасте от 30 до 50 лет. Попытки чаще совершают женщины и более молодые — с 17 до 40 лет.

— А почему так различают — попытка и самоубийство? Это говорит о неистинности намерений?

— Нельзя говорить о неистинном намерении. Когда у человека возникает нежелание жить или, тем более, желание добровольно умереть, то чаще всего это свидетельствует о том, что человек находится в экзистенциальном кризисе, то есть кризисе существования. Проявляется он по-разному и зависит от многих причин. Любой человек, хочет он того или нет, переживает какие-то свои кризисы, возрастные в том числе. Но реагирует каждый по-разному. Например, алкоголизм или наркомания — это ведь тоже медленное самоубийство. Саморазрушение — понятие очень большое. Самоубийство — только те действия, которые закончились смертью. Для популяции, для общества значительно большей является проблема саморазрушающего поведения в целом.

С 1988 года Украина входит в число стран с высоким уровнем самоубийств (это свыше 20 самоубийств на 100 тысяч человек). Ежегодно таким образом умирало 14—14,5 тысячи человек. С 2001 года эта цифра стала несколько уменьшаться. В 2004-м в нашей стране добровольно ушли из жизни свыше 11 тысяч человек. Умножьте эту цифру на 20—30 попыток, которые в среднем приходятся на одно самоубийство, а потом еще на порядок или два (что уже относится к различным тяжелым хроническим психическим нарушениям, включая алкоголизм, наркоманию, некомпенсируемые невротические и личностные расстройства) — и это будут эквиваленты саморазрушения. То есть три-четыре миллиона человек, испытывающих на себе только прямые действия саморазрушения. Добавьте к этому работоголизм, эмоциональную зависимость, экстремальные хобби, не являющиеся прямыми предшественниками самоубийства. Нельзя говорить о работоголике (кстати, самом одобряемом социумом варианте саморазрушающего поведения), что он — самоубийца. Но это явно поведение, которое чаще всего свидетельствует о том (опять-таки про любовь), что человек не умеет налаживать отношения, прежде всего в семье, пытаясь заместить их работой. Оно может стать основой разрушения как отношений, так и самого человека, поскольку результатом работоголизма, конечно, не сразу и не напрямую, станут болезни, которые укорачивают жизнь.

(Не)избежности

— Так все-таки, уменьшилось или увеличилось количество самоубийств в Украине, если говорить в столь широком смысле?

— Собственно самоубийств несколько уменьшилось. С точки зрения саморазрушающего поведения — их количество увеличивается. Во всем мире, не только у нас. Точнее, во всем мире, который мы называем цивилизованным. Потому что у нас очень мало данных, например, по Африке или Южной Америке. Но там, где ведется статистика, можно говорить, что саморазрушение — проблема цивилизации. В этом есть какой-то биологический аспект — ведь не может население увеличиваться до бесконечности.

— То есть вы хотите сказать, что это своеобразная форма естественного отбора?

— Нельзя сказать так прямо. Но какой-то элемент этого есть. У клетки имеется система, которая называется апоптоз. В определенный момент клетка, выполнив свою функцию, должна умереть, и тогда включается система обязательного и естественного самоуничтожения. Правда, нужно добавить, что на смену умершей клетке рождается новая: при взрослении – всегда, при угасании – по необходимости. Поэтому можно утверждать, что чем активнее и адаптивнее позиция человека, тем лучше и дольше воспроизводятся клетки и, соответственно, живет человек.

Еще один факт. Известны данные о том, что человеческое сердце запрограммировано на определенное количество ударов, после чего смерть наступает естественным путем. Это приблизительно 100—120 лет жизни. В Украине средний показатель жизни почти вдвое меньше. Возможно, это в какой-то степени отражает уровень саморазрушения, которое есть в нашей популяции. Потому что проблема саморазрушения, в свою очередь, отражает прежде всего то, что происходит с обществом как во всем мире, так и у нас в частности. Можно сказать одно, за последние 50—70 лет с глобальной информатизацией общества качество отношений резко ухудшилось: они меняются в сторону виртуальных. И, судя по всему, это очень серьезно влияет на человечество. Люди теряют умение общаться. И пока непонятно, что из этого выйдет.

Славянский этнос находится в более выгодной ситуации. Во-первых, потому что эти процессы у нас происходят не так давно, во-вторых, потому что эмоционально мы более открыты. Но, может быть, именно это – основа высокого уровня эквивалентов саморазрушения, связанного с алкоголизацией, например. Если эмоциональность не реализуется адекватно — в отношениях (что сейчас сделать сложно), то ее же надо чем-то замещать.

— Почему-то считается, что творческие люди больше расположены к самоубийствам…

— Это не совсем так. Просто творческие, известные люди больше на виду. Пожалуй, им больше свойственна проблема саморазрушения. Это люди, которые слишком отдают себя, альтруистичные по своей сути. А это один из процессов саморазрушения, биологически закономерных, если я отдаю кому-то, не оставляя себе ничего. Но, к сожалению, в общей массе людей, которые берут гораздо больше, чем отдают, сейчас значительно больше. Это так называемое потребительское отношение. Оно опять-таки связано с мегапроцессами в человеческой популяции в целом, в частности с информатизацией. Мы уходим от естественного пути добывания пищи, естественного желания работы. Хочется иметь все, причем сразу. Любовь подразумевает обоюдный, биологически закономерный и очень важный процесс для продолжения человеческого вида: «Я отдаю и получаю». Но прежде всего отдаю. А психология потребительства, которой даже название придумали — консьюмеризм, исключает адекватную любовь: когда «мне должны», а «я нет», любовь умирает, не родившись. И кризис молодых людей очень часто связан именно с этим. Например, популярная в девичестве теория «принца на белом коне» — все неким чудесным образом, без каких-либо усилий и только в желаемом варианте. Но любовь — это работа. Есть хорошее выражение: «Легко быть героем один раз, и трудно быть хорошим человеком каждый день».

— И что, философия потребительства — причина огромного количества одиноких женщин?

— Конечно. Это философия чудесного. Что каким-то сказочным образом, непонятно как все само по себе устроится и сразу. «Чтобы стать генеральшей, надо выйти замуж за лейтенанта». Отношения в браке нужно выращивать. Но этого не хотят ни мужчина, ни женщина. Вступая в брак, каждый хочет, чтобы ему доставалось больше. Это даже не эгоизм, а эгоцентризм — саморазрушающая позиция.

— Самоубийства часто связывают с депрессиями… Я прочитала где-то, что депрессия служит своеобразным защитным механизмом: в этом состоянии человек не думает о самоубийстве.

— Они связаны, но не напрямую. Это один из факторов. Если говорить об очень тяжелых формах — психотической депрессии, то в таком состоянии человек действительно вообще ничего не может делать, в том числе совершить самоубийство. Но не при так называемой субдепрессии, когда существует некая тоска и безрадостность, печаль…

— Беспричинные?

— А причина одна — неудовлетворенность жизнью, причем чаще всего глобальная. Схема простая. Родители, воспитывая ребенка, дают ему неверное, искаженное представление о любви. Например, они его просто балуют. Он получает избыток любви дома. Потом идет в школу, где такой любви уже не получает, где ему не столько дают, сколько требуют от него. И у ребенка начинается экзистенциальный кризис, который в дальнейшем обязательно найдет свое конкретное саморазрушающее воплощение, потому что он не готов отдавать, и только потом получать. Чем дальше, тем больше.

Очень часто спекулируют на том, что неудовлетворенность жизнью связана с экономической ситуацией в стране. Напрямую — нет. Косвенно — да, потому что это основа самоощущения и самореализации человека в социуме, в котором он живет. Одним из самых важнейших аспектов самореализации является все, что связано с любовью и взаимоотношениями в самых разнообразных аспектах — профессия, семья, личность, здоровье. Как только в одной из сфер возникает серьезный перекос (например, работоголизм — перекос в профессиональную сферу, эмоциональная зависимость — во взаимоотношениях), то из этого вытекают совершенно конкретные группы риска. Основная проблема нашего социума — это одиночество, когда общество проявляет (не)любовь к конкретному человеку. Люди нередко остаются один на один со своими, часто весьма серьезными проблемами, особенно в пожилом возрасте (это одна из самых уязвимых групп в Украине).

— Что чувствует человек, когда принимает решение уйти из жизни?

— Безысходность, безнадежность… Все, что связано с приставкой «без». От неумения видеть и понимать себя и мир. Это «без…», это (не)умение и есть (не)любовь. Оно очень глобально и имеет свои конкретные проявления — в одиночестве, бессмысленности существования, безвыходности, нереализованности, неудовлетворенности. А далее следует какая-то конкретная ситуация, которая может послужить пусковым моментом.

— Но разве не страшно расставаться с жизнью?

— У нас есть очень мощный механизм психологической анестезии. В этот момент человек не думает. Случается, что попытку самоубийства совершают молодые мамы, находящиеся в декрете. Или же дети-подростки. Первая реакция на это кого-то: «Как ты не подумала о своем ребенке? О своих родителях?» Не думает человек в этот момент ни о ком, и ни о чем, потому что ему настолько плохо… И это «катастрофически плохо» — не всегда проявление депрессии, но всегда результат длительной саморазрушающей позиции.

— Может быть, человек думает о последствиях, но каким-то образом оправдывает?

— Да там все что угодно — и оправдание, и злость, и протест, и гнев, и тоска, и агрессия. Дело же не в том, чтобы все это свести к одному конкретному слову или наименованию. Это никогда не что-то конкретное. У Чехова в «Иванове» есть замечательная ремарка. Там все говорят, говорят, говорят и ничего не происходит. Потом ремарка: Иванов отбежал и застрелился. По сути, ведь ничего не происходило: никто никого не оскорблял, ничего не делал, не было никаких трагических событий. Но взрослый и умный человек не смог больше жить — отбежал и застрелился. Это очень хороший пример того, что внешне бывает совершенно непонятным, почему человек это делает, — вроде бы все хорошо. Внутренняя сторона таких действий очень часто остается за кадром. И неспециалистам, даже психологам и психиатрам очень сложно работать с такими пациентами. Это специфическая категория людей.

— Человек, который думает о смерти или собирается покончить жизнь самоубийством, подает окружающим какие-то сигналы?

— Да. Обязательно. Опять возвращаемся к любви, и к тому, что близкие просто не замечают этого. Для папы, который бегает на пять работ, пытаясь заработать, главная проблема — деньги. Он не думает о том, что в это время у его сына первая любовь и, возможно, он не знает, как себя вести с девушкой. Контакта нет, и молодому человеку не у кого спросить совета.

Вот история. Девушка, которая в 19 лет совершила попытку самоубийства, рассказала, что в 12 лет ее изнасиловали. Причем это не асоциальный человек, а очень хорошая, симпатичная и жизнелюбивая девушка. Она описывает те события: «Я год после этого проходила, как в черном тумане». У нее была шоковая реакция, депрессия. А мама этого даже не заметила. Девочка не сказала ей. Что это за степень доверия, когда при такой трагической для подростка ситуации он не может рассказать об этом матери? Причем семья благополучная. Никакие не бомжи, не пьяницы. Обычная, нормальная рабочая семья. Мама и папа работают, дети сыты, обуты, одеты, в школу ходят, учатся нормально — все. Это тоже пример психологии потребительства, потому что реально то, что происходит внутри у близкого человека, никого не интересует.

— Может, она просто стеснялась?

— Не просто стеснялась, а боялась. Случается, такие факты предаются всеобщему семейному остракизму и выносятся на всеобщий суд, а потом всю жизнь подростка (так как после этого она может закончиться очень быстро и добровольно) называют такими словами, самое хорошее из которых «проститутка»…

— Но мы же говорим о благополучной семье…

— К сожалению… Это ведь делается из любви. Ну хорошо. Давайте возьмем не изнасилование, а ранние сексуальные отношения. Почему, кстати, это происходит? Чаще всего потому, что подросток не находит адекватного взаимопонимания в семье и ищет его на стороне.

Девочка, о которой я рассказала, не доверяла своим родителям не потому, что они плохие люди. Наоборот. Ничего плохого она о них не говорила. Но у нее не было с ними контакта, доверия, основанного на теплоте, возможности открыть какую-то свою тайну. И этой истории недоверия ведь не один день, ей много лет. Получается, что когда человек доходит до последней черты и ему очень плохо, он никому не может об этом рассказать. Одним из самых простых и естественных способов пережить суицидальный кризис, например, после смерти близкого человека, является просто физическое присутствие другого человека в твоем жизненном пространстве. Это не исключает, но серьезно уменьшает риск совершения попытки самоубийства.

— Но когда у человека депрессия, он старается остаться один…

— Да не сводите вы все к депрессиям! Ведь большая часть людей первый и, слава Богу, единственный раз совершают попытки, остаются живы, и у них нет никакой депрессии. На следующий день у них вообще не выявляются никакие психические расстройства. Только транзиторные, которые и длятся-то час-два, полдня на фоне острой обиды и несправедливости. Зато у всех есть выраженный экзистенциальный кризис («я так жить не могу»), у которого серьезная психологическая основа — нарушение взаимоотношений: с собой, с миром, неверие в себя, в мир, в любовь. Одним из патологических проявлений этого кризиса является депрессия. Но это отнюдь не единственный и даже не основной фактор совершения самоубийств. Депрессии сейчас просто достаточно модная тема. Но чаще всего человек категорически не может перенести какую-то конкретную, длительную или одномоментную ситуацию, настолько переворачивающую все его представления о том, как жить, что он не выдерживает этого: ему не хватает умения приспосабливаться к изменениям жизни, умения искать и находить любовь. Наша задача помочь такому человеку понять, что, оставшись в живых, несмотря на возможно реальную трагичность ситуации, он получил шанс изменить свое отношение к жизни, и тогда все будет в порядке…

— А как распознать сигнал, когда человек может задуматься о самоубийстве?

— Прежде всего по тому, что человек тревожится, его что-то не устраивает, у него что-то не получается в течение длительного времени, например, нескольких недель — особенно у детей и подростков. Когда возникает какой-то острый конфликт. К сожалению, если возникает конфликт в классе, то вместо того, чтобы сфокусировать свое внимание и попытаться понять, что происходит с ребенком, родители часто считают, что он сам виноват, и доверяют при этом кому угодно, но только не своему ребенку.

Один из мифов суицидиологии — если человек говорит о самоубийстве, то это значит, что он ничего не сделает. Это неправда. Перед любым саморазрушением человек об этом говорит — иногда не прямо, а косвенно, например, раздает свои вещи, завершает какие-то дела…

Очень часто попытка самоубийства — это единственный способ привлечь внимание близких, потому что иначе это не удается.

— Как можно помочь?

— Профессионально и по-человечески. Человеку нужно внимание. Попытка понять, что с ним происходит. Понимание другого человека снимает тяжесть одиночества в этой проблеме. Это очень важно и возможно только тогда, когда человек готов понять и принять другого человека, настроен на эту волну.

— Как вы относитесь к «специальным» сайтам в Интернете?

— «Сто способов самоубийства»? Если говорить с точки зрения конкретного человека, то один — посмеется, другой подумает, что это очень интересно, а третий станет искать веревку или таблетки. Все зависит от конкретного человека. Если говорить о популяции, то это одно из проявлений высокого уровня агрессии. Много агрессии — значит, много аутоагрессии. Чтобы человек зашел на такой сайт и посмеялся, удивился или взял оттуда какую-то полезную информацию, у него должен быть иммунитет. Если родители смогут воспитать у ребенка этот иммунитет к агрессии и разрушению, существующим в мире, то все будет в порядке. С самого раннего возраста он будет чувствовать любовь, понимать, что нужно для выстраивания длительных отношений. Когда этого нет, человек очень слаб — против любого проявления агрессии у него нет ни малейшей защиты.

Например, рок-музыка — достаточно жизнеутверждающа. И в то же время в ней много агрессии и разрушения. Результатом этого могут стать и различные формы саморазрушения. Но ведь из-за этого не стоит запрещать музыку, фильмы, газеты... Высокая агрессивность в обществе – факт реальности. И нужно понять, где его место, что от этого хорошего, а что плохого.

— Какова роль телефонов доверия?

— Телефоны доверия работают во всех крупных областных центрах, и это очень важно. Проблема в том, что у нас нет национальной программы по превенции не только саморазрушающего поведения в целом, но даже проблемы самоубийств в частности. Все наши попытки что-то делать и обращения в Минздрав упираются в отсутствие денег. Тем не менее в прошлом году представители Минздрава Украины подписали конвенцию в Хельсинки. Предотвращение самоубийств — это одна из основных 12 задач, которые ЕС ставит в области охраны здоровья, в частности психического. В тех странах, где уровень самоубийств значительно ниже, чем в Украине, а уровень жизни — значительно выше, этой проблеме уделяется гораздо большее внимание. Судя по всему, власти предержащие не понимают или не считают это важным. Прямо по Сталину: «Нет человека — нет проблемы». А в результате самоубийства человека уже нет. Не осознается тот факт, что нужно сместить акценты и смотреть на проблему даже не с точки зрения самоубийства (хотя это страшно, это смерть), а с точки зрения проблемы саморазрушения в целом. Потому что, по-моему, в какой-то мере это — проблема национальной безопасности.

— Что изменилось в этой теме за 10 лет?

— С точки зрения исследований — очень много. У нас достаточно серьезное международное сотрудничество, в чем-то мы обгоняем ближайшего соседа и конкурента Россию. А вот с точки зрения помощи населению — довольно мало. У нас нет системы подготовки кадров. У нас нет профессии «суицидолог». Я — человек несуществующей профессии. Я психиатр. Людей, которые профессионально занимаются проблемой суицидов, в Украине единицы. Здесь есть своя специфика — работа с пациентом, находящимся в данный момент на грани жизни и смерти. И далеко не все психиатры, психотерапевты и психологи берутся за работу с такими пациентами, часто очень тяжелыми, которые нуждаются в достаточно длительной поддержке и сопровождении. Нередко это люди, которые не могут позволить себе хорошую длительную психотерапевтическую помощь. Человек, совершивший попытку самоубийства, попадает чаще всего в больницу скорой помощи, где получает неотложную помощь. Выйдя из нее он не пойдет к психиатру в психоневрологический диспансер, он окажется нигде… и в конце концов, возможно, — опять у нас…