Народовластие или демократия?

Содержание многих понятий с течением времени меняется. Сегодняшнее понимание термина «демократия» отличается не только от древнегреческого, но и от того смысла, который вкладывали в это слово в XVIII—XIX веках основатели американского государства и авторы его конституции, деятели французской революции и др. Изменения, произошедшие в понимании демократии, а следовательно, и в самой демократии, чрезвычайно показательны. Современные украинские и мировые реалии являются ярким свидетельством этого процесса и вместе с тем его результатом.

Демократия по-древнегречески была уникальным явлением. Благодаря определенным объективным условиям, прежде всего существованию городов-полисов с высоким уровнем самоуправления и небольшим количеством населения, власть большинства (понятно, что это большинство было условным, ведь женщины, рабы и иностранцы не считались гражданами) была реальным, а не формальным признаком демократии. Граждане имели реальные рычаги влияния на политику полиса, могли принимать участие в общем обсуждении важных проблем, а значит, были напрямую связаны с властью, ощущали свое влияние на нее. В современных условиях централизованных государств с многомиллионным населением подобная демократия невозможна по объективным причинам, а ее остатки можно увидеть лишь в попытках расширить местное самоуправление и связь населения с властями на местах.

В эпоху Просвещения демократию, конечно, понимали по-другому, однако ее ключевым компонентом была прямая связь народа с властью. Жан-Жак Руссо наделял народ исключительным правом быть источником власти, чем потом вызвал в свой адрес критику идеологов неолиберализма, настаивавших на разделении власти как на одном из основных условий демократии. Основатели американского государства определяющими признаками демократии считали признание естественных и неотъемлемых прав человека; равенство человека с рождения; подконтрольность власти, предполагавшую возможность свержения народом режима, узурпировавшего власть; баланс между ветвями власти с целью предотвращения концентрации власти в одних руках. Эти принципы и были воплощены в Декларации о независимости и конституции США. Так понимали демократию Томас Джефферсон и Бенджамин Франклин, такой она была в представлении французских просветителей, такой ее хотели видеть все, кто поддерживал американскую и французскую революции.

Совершенно очевидно, что понимание демократии в ХХ веке ощутимо изменилось, чему способствовал целый ряд факторов. Учитывая то, что любой институт является не только объективной реальностью, но и совокупностью значений, в него вкладываемых, современное представление о демократии является неотъемлемой составляющей ее сущности. Сегодня демократия видится, скорее, как определенная технология прихода к власти, комплекс условий, необходимых для того, чтобы политические силы, конкурируя между собой, имели шансы получить государственную власть. Народ, как источник власти, который контролирует власть и в случае необходимости меняет ее, постепенно исчез и из теоретического обоснования демократии, и из реальной жизни и смыслов, которыми наполняют демократию политики и население. Свободная конкуренция политических сил, плюрализм политических взглядов, стабильность и гибкость политических режимов, условия успешного проведения государственной политики — именно в таких категориях ныне обычно определяют демократию как на научном, так и на бытовом уровне. Теоретическое переосмысление демократии тесно переплелось с его реальным переосмыслением в нашем сознании. Уход от упоминания о роли народа, его способности реально влиять на власть в научном дискурсе демократии совпал с реальным уменьшением роли народа в политической жизни собственной страны. В самом деле, сфера политического становится все более отдаленной от граждан. Политика отчуждается от населения.

Что это значит? Термин «отчуждение» в его современном понимании предложил еще Карл Маркс. В своих трудах он писал об отчуждении продукта деятельности рабочих, который становится внешним по отношению к ним самим, перестает принадлежать им и в конце концов приобретает контроль над ними. Активно использовали этот термин и существенно расширили его значение представители Франкфуртской школы — философы, социологи и экономисты, творившие во второй половине ХХ века. Об отчуждении политики писал французский социолог Пьер Бурдье, анализировавший причины низкой политической активности большинства населения европейских государств в конце ХХ века. Очевидно, отчуждение политики от населения можно описать как процесс, когда власть, как продукт деятельности населения (народ в идеале является источником и создателем власти путем выборов), отделяется от него, перестает быть им контролируемой и начинает властвовать над народом. При этом совершенно теряется обратная связь. Таким образом, продукт приобретает власть над своим создателем, государственная власть — над собственным населением.

Однако даже господство государства над населением (к чему многие из нас уже привыкли) является сегодня не самой большой угрозой. Намного важнее то, что политическая сфера в целом отделяется от населения, становится замкнутой в себе, закрытой от любых влияний. Любой человек, не ставший составной частью политической сферы, остро ощущает свою непричастность, свою неспособность влиять на нее. Более того, многие уже давно смирились с таким положением вещей и соответственно относятся к политике. Многих из нас она интересует как тема для разговора, повод посмеяться или обсудить текущие события. Политика стала дополнением к телевизионным сериалам — со своим сюжетом, интригой, постоянно держащей зрителей в напряжении, не давая затосковать. Новости, которые мы читаем или смотрим, дают возможность следить за развитием политических событий и поддерживают наш интерес к ним. Политики становятся похожими на телевизионных героев, с которыми мы связаны лишь через СМИ. Даже во время публичных митингов и демонстраций политики так же недосягаемы и далеки от нас, оставаясь в тех самых «масках» персонажей политического «сериала». Реальность становится все более похожей на гиперболизированную картину из «Generation «П» В.Пелевина, где политики являются лишь искусственными образами, контролируемыми медиакорпорациями, которые создают соответствующие условия для того, чтобы в глазах населения политики выглядели реальными людьми. В конце концов, они уже давно стали больше похожими на образы или картинки, чем на обычных людей.

В чем причины таких преобразований? Одна из них заключается в том, что политика постепенно превращается в сферу экономики со всеми соответствующими последствиями. Категории прибыли, спроса и предложения уже стали составляющими любой политической деятельности. Чтобы извлечь выгоду — в виде власти или финансов, — политики прибегают к собственно экономическим методам деятельности. Взвешивание расходов и доходов, поиск путей минимизации необходимых ресурсов играют чрезвычайно важную роль в любой современной политической деятельности. Распространение рыночных отношений на все сферы жизни, о чем еще в середине ХХ века писал философ Эрих Фромм, стало реальностью и для политической сферы, хотя в зародыше политика имела совершенно иные, отличные от экономических, принципы функционирования. Негативные результаты экстраполяции принципов экономики на политику понимал и современный немецкий философ Юрген Хабермас, писавший о доминировании в политике стратегического действия (то есть направленного исключительно на достижение успеха) над действием коммуникативным (ориентированным на достижение взаимопонимания). В конце концов, самое страшное то, что разменной монетой в подобных экономических процессах часто выступает простое население, его убеждения, верования, ценности.

Пример действия экономической машины внутри политической сферы мы видели совсем недавно, на досрочных выборах 2007 года. Население Украины было разделено на определенные сегменты, каждый из которых имел свои требования, ожидания и чаяния. В соответствии с этим партии стремились создать собственное предложение в виде лозунгов, политической рекламы и агитации, которая часто формировалась лишь под выборы и не соответствовала реальным убеждениям. Эти процессы происходили в условиях относительно свободной конкуренции, когда каждая сила пыталась предложить политический товар в красивой обертке, настоящее качество которого, как и в условиях рынка, часто было значительно ниже декларируемого. Понятно, что по окончании предвыборной кампании население не обладает никакими рычагами влияния на власть и не может добиться, чтобы качество политического товара соответствовало обещанному политическими партиями.

Любопытна в этом аспекте роль социологии. Современные реалии показывают, что в какой-то степени результаты выборов определяются не в день голосования, а формируются по результатам социологических опросов, которые уже довольно давно приняли на себя легитимную роль средства отображения мнения народа. Это приводит к тому, что результаты социологических опросов автоматически экстраполируются на все население: то есть полученный результат связывается с мнением всего населения (если о таковом вообще можно говорить). Голосуя за партии, имеющие шансы пройти в парламент, и не голосуя за те, которые таких шансов не имеют в соответствии с результатами социологических опросов, мы очевидно поддаемся их влиянию. Таким образом, не только взгляды населения формируют результаты социологических опросов, но и последние формируют наши взгляды. И не возьму на себя смелость утверждать, какое из этих влияний существеннее. Выбор гражданина странным образом искажается теми, кто пытается создать все условия для противоположного.

Подобные экономические процессы наблюдаются не только во время предвыборных кампаний. Политические образы и картинки создаются все время. Каждый раз, попадая в СМИ, политик предстает не как реальный человек, а как образ, совокупность определенных качеств и характеристик, которыми пытаются привлечь внимание и симпатии населения. Потребности населения изучаются, а порой и создаются мощными средствами рекламы и массмедиа, и в результате предлагается определенный товар в виде имиджа политика. Понятно, что монополии на такую деятельность не существует. Каждая политическая сила пытается привлечь в сферу своего влияния как можно больше «клиентов», поэтому возникает серьезная конкуренция. Между тем можем наблюдать, что определенные категории населения традиционно остаются сферой влияния лишь отдельных политических сил. Очевидно, ситуация должна измениться в ближайшем будущем, когда политики будут пытаться бороться за все слои населения. Тем не менее, замена реальной политической деятельности эффектными выступлениями и игрой на публику становится угрожающей реальностью нашего времени. Именно поэтому так трудно, а порой и невозможно отличить реального политика от образа, в котором он пытается предстать, его истинные действия и высказывания от банального пиара. Даже тогда, когда политик выходит «в люди» — на массовые собрания, митинги — дистанция между ним и населением остается значительной. Так же, как и в ситуации с какой-то рок-звездой: ее можно увидеть, к ней даже можно прикоснуться, но не более того. Образ, который создают для политика его консультанты и СМИ, остается непреодолимой преградой между ним и его избирателями. Помогут ли развеять этот бутафорский туман открытые списки политических партий, действительно ли мы будем знать тех, за кого голосуем?

Тем не менее выше упомянутые процессы не стоит воспринимать как уже воплощенную реальность. Они имеют место, скорее, как определенные тенденции, интенсивность которых меняется от страны к стране, от одной конкретной ситуации к другой. В Украине, которая еще довольно далека от демократии европейского образца, процессы превращения политики в сферу экономики пока не приобрели таких «профессиональных» признаков и граничат с типично советскими процессами борьбы кланов и группировок. С другой стороны, отчуждение народа от власти хоть и прогрессирует, однако может прерываться определенными событиями, разрушающими систему или на определенное время препятствующими ее жизнедеятельности. Подобное мы могли наблюдать во время оранжевой революции, когда связь политиков и населения была тесна как никогда и каждый гражданин имел шанс почувствовать личную причастность к происходящему. Тем временем тенденции, о которых говорилось, нельзя не учитывать при рассмотрении политических процессов в нашей стране. Какой смысл бесконечно повторять о необходимости установления демократического режима, не понимая при этом, во что вырождается демократия в современном мире? Обособление властной сферы от населения уже стало реальностью даже в самых демократических странах мира. Можем ли мы надеяться, что этот процесс обойдет наше государство? В конце концов, без критического отношения даже к привычным для нас явлениям невозможно получить целостную картину реальности.

Что же делать избирателям в условиях, когда политики так отдалились от них? Как и за кого голосовать и голосовать ли вообще? Каждый должен решить это для себя самостоятельно. Однако представляется, что в процессе собственного выбора украинский гражданин должен пользоваться критерием личного опыта (что очень удачно сделала в своей предвыборной кампании одна политическая сила). Задав себе вопросы «Что сделала та или иная политическая сила?», «Как это повлияло на меня?» и «Улучшилась или ухудшилась моя жизнь?», можно делать определенные выводы. Очевидно, что украинскому избирателю полезно будет избавиться от иррациональных факторов, ведь именно они являются главной мишенью предвыборной агитации. Именно благодаря апелляции к сфере иррационального побеждают политические силы, которые не способны работать, а значит, представить практические результаты своей деятельности. Игнорирование предвыборной агитации, построенной преимущественно на апелляции к чувствам и ожиданиям избирателей, может стать залогом разумного и взвешенного выбора. Избирателям надо научиться оценивать политические силы не по навязываемым критериям, а по реальному позитиву, только тогда выбор станет действительно их выбором.