МОЛЧА УЛЫБАЮЩИЙСЯ ФИЛОСОФ

Не разумел он ничего,

И слаб, и робок был, как дети:

Чужие люди за него

Зверей и рыб ловили в сети.

Александр Пушкин

К сожалению, история не сохранила для нас ни имени, ни фамилии этого замечательного философа. Одни отождествляли его с Гераклитом, другие - с Демокритом, третьи - с Плотином. Однако ни то, ни другое неверно, ибо он не плакал и не смеялся, а смотрел и молчал, молчал и улыбался. Поэтому многие считали его безумным, жалели его. Но он не всегда был таким.

Рассказывают, что в молодые годы он, обуянный жаждой славы, со всем пылом нерастраченных жизненных сил набросился на риторику и со временем так преуспел в красноречии, что во всей Элладе не было ему равных. Имя его упоминалось в одном ряду с именами Пиндара, Гомера и Демокрита. Он мог говорить часами на самые разнообразные темы - увлеченно, убедительно, красиво. В любой стилистической манере, в любой повествовательной тональности, в любой модальности. Толпы учеников со всех концов страны стекались к нему с одной-единственной целью - увидеть и услышать его. Словно солнце в зените, сияла слава этого человека на земле.

И вот тут-то случилось нечто почти невероятное. На гребне успеха и славы он неожиданно умолк, стал сторониться людей. Люди, знавшие его и преклонявшиеся перед ним, видя все это, отдалились от него, забыли о нем. Вероятно, они обиделись, поэтому мы и не знаем ни имени, ни фамилии этого человека.

Покинутый всеми, бродил он с непокрытой головой и в зной, и в холод по узким улочкам родного города и, как безумный, размахивал руками. Люди при встрече с ним невольно останавливались, смотрели ему вслед. И всякий раз у них создавалось впечатление, будто он все время отбивается от роя мух или пчел, кружащих над ним. Но ни мух, ни пчел не было видно. Люди сокрушенно качали головами, пожимали плечами, тяжко вздыхали, раздумывая о превратностях судьбы и горькой участи этого человека. И шли себе дальше. Что же с ним приключилось? Почему он стал таким?

А произошло вот что. Однажды этот замечательный человек, будучи в зените славы, сияя ярче тысячи солнц, вдруг обнаружил, что попался в искусно расставленные силки слов, что они полностью завладели его сознанием, поселились в нем, словно у себя дома, и чувствуют себя весьма вольготно. Он понял, что давно уже не принадлежит себе, не может, как любой смертный, вот так, запросто, собраться и пойти в баню, или на агору, или на дружескую пирушку, или в театр. Он стал рабом слов, попался в сети. Все время он только то и делал, что или произносил речи, или к ним готовился, или их записывал. И самое удивительное - однажды он с ослепительной ясностью увидел, что ни одно произнесенное им слово не соответствует истинному состоянию его сознания. Вот тогда-то философ и умолк, и стал ожесточенно отбиваться от роя букв, слов и предложений, которые по старой памяти то и дело настырно и назойливо пытались проникнуть в его бедную голову и, как прежде, завладеть ею. С жужжанием и свистом обрушивались они на него, а он, слабый и робкий, едва успевал отбиваться, неуклюже размахивая руками. При этом в глубине его сумеречного сознания брезжило и мерцало лишь одно слово, даже не слово, а нечто отдаленно похожее на наше неадекватно. Отмахиваясь от роя наседавших на него звуков, он упорно бубнил себе под нос: «Неадекватно, неадекватно!»

Так и бродил он с непокрытой головой и в зной, и в холод по улицам родного города, как безумный, размахивая руками, пока не случилось одно поистине чудесное событие, которое привело его если и не к полному выздоровлению, то по меньшей мере освободило от унизительной зависимости от речи рабской. Что это было? Очищение? Трудно сказать.

А дело было так или примерно так. Он машинально по привычке взмахнул рукою, пытаясь отогнать какую-то особенно назойливую букву или слово, и вдруг услышал в зажатом кулаке жужжание. Прислушался - жужжит. Не веря своим ушам, он поманил пальцем оказавшегося поблизости мальчонку и, когда тот приблизился, поднес кулак к его уху. Тот долго и внимательно слушал, затем уверенно сказал: «Муха».

Тогда философ разжал кулак и увидел, как из его открытой ладони вылетела маленькая черная муха. Философ страшно удивился и снова взмахнул рукой и снова зажал ее в кулак.

- А теперь? Попробуй угадать, - обратился он к ребенку.

Тот наклонился, прислушался и сказал: «Пчела».

Философ разжал кулак и увидел, как из его открытой ладони, жужжа и сверкая, поднялась золотая пчела.

Мудрец опешил и в третий раз взмахнул рукой, и в третий раз сжал ее в кулак.

- На сей раз ни за что не угадаешь, - запальчиво воскликнул он.

Мальчик прислушался, подумал и сказал: «Ласточка».

Философ разжал кулак и увидел, как из его открытой ладони взмыла к ясному небу серебристая ласточка.

Философ бесконечно удивился и пробормотал себе под нос: «Действительно, ласточка, Психея. Адекватно, кажется, адекватно».

И мальчонка, передразнивая его, закричал: «Адекватно! Адекватно!» Затем бросился со всех ног наутек, бежал и кричал: «Адекватно! Адекватно!»

А философ сидел на песке и молча улыбался.

Может быть, это был все-таки Плотин? А может быть, даже Дионисий Ареопагит. Впрочем, Бог их знает.