Лина Костенко: «Поезжайте туда, где умерла Украина»

Приближается двадцатая годовщина чернобыльской трагедии. Привычно отчитаются все, кому это полагается делать «по долгу службы», и те, у кого нет ни малейшего представления о положении вещей в зоне. В СМИ прокатится лавина так называемых «датских» публикаций с кульминацией-апофеозом 26 апреля. На какое-то время интерес проявит Запад (и там есть люди, не инфицированные духовным СПИДом), для которого «и риски завышены, и количество потерпевших». Снова ерунду напишут чиновники и эксперты уже «нобелевского» МАГАТЭ, ВОЗ и ООН, «прославившиеся» на весь мир, - а чувствует ли вообще эту боль мир? - своим сентябрьским отчетом (см. предыдущий номер «ЗН»), в котором поглумились над памятью погибших, искалеченных самой крупной техногенной и, не в меньшей степени, гуманитарной катастрофой. И все - до следующей годовщины?..

Техногенные аспекты катастрофы пусть исследуют специалисты. Обратимся к теме, в центре которой человек. В Украине и сегодня не представляют последствий катастрофы этого «клочка» земли в 4000 кв. км, в самом центре славянского мира. На глазах исчезает целый ареал древней культуры полищуков (это касается и их соседей с крайнего юга Беларуси), непоправимый удар причинен всему, что мы так часто патетически называем «культура и духовность». Но ведь «гуманитарный» - буквально - от слова «человечество».

Более 80 отселенных сел - это настоящая трагедия опустошенной, выжженной земли. Люди вернулись в зону «отчуждения» (слово вот какое, а для аборигенов это - родная матушка-земля, без которой трудно представить существование во времени и пространстве) и ни в какую не хотят оставлять ее. Но на «самоселов» - еще одно порождение канцелярско-отчужденного чиновничества - уже и внимания не обращают. Есть еще несколько сотен людей, работающих в зоне... За кулисами политико-экономических кризисов и пертурбаций, разборок «непримиримых» врагов в Верховной Раде и политических баталий, выплескивающихся время от времени на улицы городов, человеку вроде бы и места уже нет. Для многих наших соотечественников Чернобыль и зона находятся, скорее, на Марсе, а не совсем рядом с нами, не так ли?

«Никакое МАГАТЭ не поймет трагедии
этого народа»

Так не считают в Центре защиты культурного наследия от чрезвычайных ситуаций (при Министерстве по чрезвычайным ситуациям), возглавляемом Ростиславом Андреевичем Омеляшко. Редакция «Зеркала недели» получила приглашение от чернобыльской берегини Лины Васильевны Костенко провести один день в зоне вместе с ее старыми и проверенными в десятках экспедиций друзьями из центра.

«И это так страшно, когда людей, живущих здесь испокон веков, - полищуков - сейчас называют «самоселами», и после ликвидаторов они подбирают крошки хлеба. Была здесь женщина, явно горожанка, так она подбирала для собак. Здесь собаки такие, что иногда на них страшно смотреть: волк-собака, собака-волк. Женщина была немного не в своем уме, их кормила и разговаривала с ними как с детьми. Одна селянка мне говорит: «У нас нет талончика чаю выпить». Я ей - идите, все берите, это все ваше».

«Сколько я говорю, - продолжает дальше Лина Васильевна, - не называйте этих людей самоселами, а называют. Тут по улице (вся наша группа стоит рядом с бывшим кинотеатром, где работники Центра хранят краеведческие экспонаты. - С.М.) идет какой-то парень. У него бутылочка, они там выпивают. Я спрашиваю: «Какая это улица?» - «Не знаю». Потому что люди временные приехали и здесь работают. А коренных выселили, переселили, а куда? Вот ребята ловят щуку весной. Идет щука, аж плавники над водой... А я в этой камуфляжке. Господи, как они испугались! Я говорю: ребята, меня не бойтесь. «Так мы же не браконьеры, я же здесь вырос». Он, бедненький, приедет половить эту рыбу, а их считают самоселами. Это грех, это преступление. Того, что сделано, нельзя было делать. Этих людей нельзя подводить, их нужно жалеть. Никакое МАГАТЭ не поймет трагедии этого народа.

Эта зона - Полесский, Народицкий районы, Овруцкий (19 мертвых сел), далее Коростенщина, на Ривненщине шесть сел еще подлежат выселению, и они, сволочи, еще собираются строить блоки!»

В крайне тяжелых условиях, на зараженной и инфицированной человеческим равнодушием земле настоящие подвижники собирают экспонаты, материалы духовной культуры полищуков. «Регулярные комплексные экспедиции работают в зоне с 1994 года, - рассказывает Ростислав Омеляшко. - Мы застали теплые дома (вторую зону отселяли в 1991-1992 годах), кое-где люди, носители аутентичной культуры, еще жили. Экспедиции включают 20-25 человек; и всем хватает работы.

Охватывается очень широкий спектр народоведения: народное жилье, сакральное строительство, традиционная одежда, традиционная пища, промыслы, ремесла, хозяйственные занятия, традиционное животноводство, земледелие, пчеловодство (старинное бортничество), рыболовство, охота, собирательство, деревообрабатывающие промыслы, гончарство, плетение. А также обычаи, верования, календарные и семейные обряды, фольклор прозаический, поэтический и музыкальный; народное творчество, общественный и семейный быт, народная медицина. Практически в 1994 году мы «накрыли», село в село, Полесский район Киевской области. А уже в 1995 году - Овруцкий, в 1996-м - Народицкий, в 1997-м - Олевский... Очень много научных сотрудников - через зону прошло более 100 человек - по трудовым соглашениям постоянно вливаются в творческий коллектив. За 11 лет мы собрали 10 тысяч экспонатов. Как визуально представить? Надо загрузить 18 КамАЗов, чтобы перевезти все то, что хранится в трех хранилищах: в Киеве (полностью дезактивированные экспонаты), Иванкове и здесь, в Чернобыле, в бывшем кинотеатре. Конечно, предметы изобразительного искусства, иконы, особые ценности - это все в Киеве. Вся же этнография - в Иванкове и Чернобыле.

Также собрано, по предварительным расчетам, 110 тысяч единиц архивных научных документов, 50 тысяч фотонегативов; записано более 1600 часов аудиоматериала, 350 часов видеоматериала, до 15 тысяч архивных единиц просто по домам в зоне (в сельсоветах, различных учреждениях, в хатах - фотографии, документы). Встречаются уникальные вещи - целые семейные архивы. Так, возле печки мы обнаружили историю целого поколения: фотографию начала XX века, документы о репрессированном человеке, письма из заключения, а также документы о реабилитации...

Работаем мы пока на хозрасчетных началах. Центр выполняет договорные работы по заказу МЧС. Поскольку план в этом году (и ранее такая же ситуация прослеживалась) был подписан только в августе, времени на заключение договоров очень мало. Центр зависит от заключения договоров. Вот и представьте себе - до августа мы без зарплаты... Только энтузиасты остаются. Наконец уже есть поручение президента Украины о реорганизации центра в научно-бюджетное учреждение. К сожалению, отраслевая наука никого не интересует. Ясно, что люди работают круглый год с музейным фондом, но ведь комплексные экспедиционные работы нельзя вести без финансирования. А каждая экспедиция - это транспорт, деньги на командировку 25-30 человек на 16-18 дней».

«У нас сейчас конституционный процесс»

Именно в 1995 году Лина Костенко, которая еще с начала 90-х неоднократно ездила в зону, стала постоянным участником экспедиций центра. «Кто-то любит Украину, а кто-то не любит. Одни угробили Полесье, а другие лазят по селам и спасают все, что можно. Когда ребята тянут разные бодни, кадки или любимые старинные сундуки Ростислава Омеляшко, я говорю: «Ребята, там уже ничего нет». Дом такой несчастный, окна маленькие, и вынести трудно сундук или бодню, которая там была поставлена еще когда та баба девкой была. Но как они ее тянут, через окно, это страшно!.. Причем это же публика какая? Научные сотрудники, кандидаты наук, интеллигенция всякая несчастная, которая ходит по этим селам. Ни одного депутата мне не удалось привезти. В Толстом Лесу сгорела церковь (я знала, что она сгорит, потому что в мертвом селе стояла, везде сухо, искра - и все, а пока еще пожарники подъедут). А церкви лет триста! Удивительная церковь была. Позвонила одному депутату (кстати, хороший мой знакомый) и говорю - у вас там комиссия духовности и культуры. Нет, говорит: культуры и духовности. Это очень существенно! Вот такая церковь есть, она сгорит, поедем и что-то сделаем. Есть раствор огнеупорный, которым можно ее обработать. Или у Ростислава Андреевича была такая прекрасная идея - все ценное из тех сел перенести и сделать музей над дорогой... Чтоб на виду это все было.

И депутат мне отвечает: «У нас сейчас конституционный процесс». Я говорю: «А своего заместителя?» «Нет, он тоже не может»... Церковь сгорела - почти на десятилетие чернобыльской катастрофы - 24 апреля 1996 года. Мы приехали с Сергеем Марченко, еще дымок струится, два села выгорели - такой вот черный тоннель. Новая Красница и Толстый Лес. Часть Речицы сгорела. Звоню я тому депутату: «Так церковь в Толстом Лесу сгорела». А он говорит: «А у нас в Верховной Раде говорят, что только часть леса сгорела». «Это не лес, а Толстый Лес - так село называется!»... Все, никто и палец о палец не ударил. Больше я к нему не обращалась. А церковь можно было спасти. Она загорелась, но когда приехали пожарники, подступиться уже нельзя было. Там такой хороший брус был».

Ростислав Омеляшко с некоторым оптимизмом дополняет: «Но мы успели видеозапись сделать, архитектор сделала предварительный обмер этой церкви. Можем ее восстановить по чертежам, фотографиям. Интересная деталь: церковь сгорела, когда люди приехали на проводы. Возвращаются к своим домам, а село уже горит! И церковь (снимал Сергей Марченко) горела изнутри, не снаружи. Видимо, был поджог. Мы переселенцев расспрашивали, на камеру отсняли свидетельские показания. Летали какие-то вертолеты в тот день, что-то там бросали... От всего села осталась двухэтажная амбулатория и часть клуба».

Кинотеатр в Чернобыле - прообраз музея этнографии северного Полесья

Когда наша небольшая группа въезжала в первые села 30-километровой зоны, мы практически не видели улиц, которые шли от трассы. В Залесье, большом селе, которое буквально рядом с Чернобылем, около двух десятков улиц - это сплошные джунгли. Трудно не то что пройти, но и сфотографировать. Змеи, дикие кабаны, волки, преступники, бомжи... Экспедиции работают зимой. Как говорит Ростислав Омеляшко, «когда листвы еще нет или уже нет». Экспедиция идет по зоне, впереди всегда автоматчик-милиционер, который держит в поле зрения всю группу. Никто не имеет права зайти в дом в одиночку, здесь можно и в колодец упасть, и под пол провалиться - никто не услышит, не найдет. Плюс радиация. До Чернобыля более или менее чисто, а через три километра, за Лелевом, в заприпятских селах - и 1500, и 2000 микрорентген. В Чернобыле - 35-50, а в Киеве для сравнения - до 25 микрорентген».

В чернобыльском кинотеатре находятся экспонаты, которые участники экспедиции спасли от небытия, вытащили из мертвых сел. Они и являются фрагментами будущего музея, который должен смоделировать историю и культуру северного Полесья до катастрофы. Первое впечатление: я подумал о тех тысячах рук, которые все это когда-то - десятки, сотни лет назад - создали, чувствуется - с любовью. Все кануло в Лету?

Лина Костенко так не считает: «Почему мы журналистов позвали? Это ведь экспедиция, которой нет цены. Приближается двадцатилетие чернобыльской катастрофы. Из Парижа приезжает женщина, интересующаяся этим вопросом, желающая записать программу на радио. Звонят из Германии зеленые, депутаты Европарламента - хотят посмотреть, что у нас здесь творится, подготовить конференцию о Чернобыле. Зеленые Европарламента интересуются, из Парижа звонят, кто-то проводит конференцию, кто-то выставку, а у нас - ни гу-гу. А придет двадцатилетие, и будут писать в общем плане: о техногенных аспектах, о том, что МАГАТЭ сказало - не хватает денег, чтобы превратить в экологически чистый объект саркофаг. Такими темпами и с таким подходом они ничего не «превратят». Вот литовцы закрывают Игналинскую АЭС до 2030 года поэтапно, и через 25 лет у них будет экологически чистый участок земли - у них это все по сантиметру, потому что они любят свою землю. А у нас до 2030 года собираются достроить еще 11 блоков, все засорить, загадить, потом принимать из Европы отходы и здесь же все валить через наши головы. И вы знаете, мне почему-то кажется - и не только мне, я думаю, у Ростислава Андреевича давно такая мысль вызрела, - эта экспедиция преобразовывается в научный центр по спасению и сохранению культурного наследия Полесья, и не только Полесья, а всего того, что находится под угрозой (и что можно спасти превентивно), что погибло в Украине. Это все из мертвых сел повытаскивали. И разве нельзя гуманитарный аспект катастрофы поставить на научную основу? В экспедиции столько разработок, столько написано, снято, сфотографировано. 27 книг издано! Три тома языка только одного села Машево! Вот такие толстые три тома - язык одного села. Это удивительно!

Думаю, необходимо задать новую тональность самому представлению о чернобыльской катастрофе. Нельзя так, как наши говорят - дайте денег на саркофаг. Этот подход, культурологический, гуманитарный, наш человеческий подход, дает совсем другое понимание этой проблемы. Нужно отслеживать эту тему. А главная сенсация - в мертвом городе раскопали древнее городище. Приближается двадцатилетие чернобыльской катастрофы. Весной все заговорят, 27 апреля забудут. Как изучают здесь Украину, нигде не изучишь!»

«Тропа сталкеров» привела к 900-летнему Чернобылю

Археологи, работающие с центром на договорных началах, несколько недель назад обнаружили поселение конца XI - начала XII века на высокой горе, почти в самом центре Чернобыля. Молодые ребята, в основном луганчане (есть и один киевлянин), искали средневековый Чернобыль возле Ильинской церкви, неподалеку от Центрального парка города. Но нашли еще одно высокое место в бывшей жилой зоне и все-таки им улыбнулась удача. Мы пробирались по чащам между домов к месту раскопки, и один из археологов сказал: ежедневный поход напоминает ему путешествие по «тропе сталкеров».

Этот город впервые упоминается в Ипатьевской летописи 1193 года: князь охотился здесь на туров. В 1993 году отмечали 800-летие Чернобыля.

Пласт XII века свидетельствует: в городище жили непростые люди. Во-первых, костей домашнего скота найдено не так уж и много, а в основном кости лосей, оленей, возможно - предварительно - и туров (это все признаки, что здесь был город). На этом месте прослеживается жизнь, характерная для древнерусской крепости.

Во-вторых, чрезвычайное количество стеклянных браслетов. Это уже индикатор городской жизни, в селе таких находок не бывает. Археологи обнаружили их уже несколько сотен! Браслеты находят, как правило, на месте жилищ. Среди находок - железные фибулы XI века скандинавского происхождения. Не забывайте, что рядом с Чернобылем проходил знаменитый путь «из варяг в греки». Прослеживаются даже заборы XII века, отделявшие одну усадьбу от другой. Городище было сожжено, скорее всего во времена княжеских междоусобных войн, которые велись в Киевской Руси периода раздробленности. Чернобыль - это крайний север Киевской земли, недалеко от границ и Турово-Пинского княжества, и Черниговского, и Смоленского, и Полоцкого княжеств.

«Каменные стражи мертвых сел»,
или «Никто не забыт, ничто не забыто»

Как и по всей Украине, в селе Толстый Лес стоит памятник солдатам Великой Отечественной, с которым связана невыразимо тяжелая для восприятия история. «Здесь памятники солдатам не такие, как в других местах, потому что там более стереотипные, - рассказывает Лина Васильевна. - А здесь они не очень умелые и потому везде разные. Я их называю «каменные стражи мертвых сел». Молодые ребята, из страшных зарослей выглядывающие. Он может быть в зарослях, а на него осыпается весной вишневый цвет... Это удивительные памятники. Причем один уже проваливается, второй весь в цвету. А там в Толстом Лесе молодой парень стоит между двух деревьев. Когда был пожар, деревья горели, и этот памятник настолько был раскален, что у него наискось треснула грудь. На это страшно смотреть. Когда мы приехали, дымок шел из оставшихся печей... «Никто не забыт, ничто не забыто». Все обгорело, почернело, а стоит солдат между двух обгоревших деревьев, и грудь треснула, как на войне. Символично и так страшно. И тогда мы еще нашли какую-то жестянку в луже воды и нарвали цветочков беленьких. И поставили этому солдату.

У нас депутаты ругаются, я была украинской буржуазной националисткой при советской власти, а сейчас «в эмиграцию еду». Я не буду бежать в Европу или в Америку. У меня своя эмиграция. Слава Богу, благодаря экспедиции они меня приютили, так я в своей эмиграции здесь нахожусь. И никто не видел, что несколько людей ищут ту жестянку, чтобы поставить тому солдату, а у солдата треснула грудь.

И здесь же рядом амбулатория, больница, где сохранились документы. Боже мой, какие документы! Там эти маленькие книжечки на новорожденных: как патронажная сестра обходила их всех и как они росли сызмальства. Здесь же - кресло гинекологическое (на нем рожали женщины, за которых этот солдат боролся), и тетрадь «Алкоголики села», и тетрадь, в которой аборты. И вот я начала изучать и ту, и другую тетради. Какие хотите болезни: шизофреники, олигофрены; у одной селянки какая-то меланхолия, кого-то укусил клещ... Но больше всего шизофреников и олигофренов. Смотрю, где алкоголики: он же и алкоголик, и шизофреник, он же и олигофрен. Дальше, как их лечили: такому-то прописано то-то, какая-то терапия, такой-то выехал, такой-то умер. Олигофрен - забрали в армию. Приношу тетради в автобус. Спрашиваю: «Слышали что-то подобное?» Девочка с телевидения говорит: «Наверное, «вялотекущая» была...» Олигофрен - «вялотекущий»... А потом, когда я слышала по телевизору, как какой-то старшина-олигофрен забил насмерть солдата, так это вам и картина. Понимаете, это же история. Представляете себе! Но когда принесла тетради в машину, дозиметрист велел их выбросить. Говорит: «Я за вас отвечаю». Я не разрешала их выбрасывать, а он их выхватил и выбросил в дождь. В экспедиции есть настоящий, по образованию, архивист, и я тоже занимаюсь архивами». Это микроистория, из которой кирпич за кирпичом строится настоящая история народа. Где еще писатель найдет такую подпитку? А Лина Васильевна уже завершает работу над повестью о зоне.

«Села нет, а панорамное фото - есть!»

«В Залесье работаем, - рассказывает Ростислав Омеляшко. - Слышим, собака где-то лает. Это значит, что человек здесь есть. В пустых селах нет ни котов, ни собак. Их отстреливали сразу после катастрофы - «косили», чтобы не разносили радиацию. Мы уже во дворе, выходит мужчина в фуфайке. Представился: Николай Филоненко. Оказалось, работает на станции, приезжает на вахту и живет в хате своей жены. А родом из села Копачи, давно уже закопанного в землю. Там лишь курган остался.

Разговорились, выносит фотографию Копачей 1972 года. Его родственник вылез на высокую грушу, на месте, где когда-то церковь стояла, и с этой позиции сделал три (панорамные) фотографии. Представляете - села нет, а фото - есть! И Николай дал нам эти фотографии. Пойти в мертвое село Залесье, чтобы найти там живые Копачи! Потом мы поехали в Лыхнивку Барышевского района, где живут переселенцы из Копачей. Люди сбежались, рассказывали: это - улица Гагарина, здесь такая-то бабка жила, а здесь вот дед жил, а здесь вот такая семья. Словом - Копачи ожили. Мы фотографии просканировали, сделали большую панораму».

«Сквозь порошу зимнюю выносили Митю»,
или «Пляски смерти»

«Ликвидировать аварию нельзя, - продолжает Лина Костенко. - Что-то одно почистят, другое загрязнят. Сколько здесь всего украдено. Все железо вывезли. Село может быть мертвое, высоченная трава и сорняк, зато провода сняли. Там к столбам приставлены лестницы - в домах берут... Говорю, это же преступление! А мне отвечают, не беспокойтесь - пункты приема в самом Чернобыле есть. Как говорят «блатные» - «все схвачено». Абсолютно.

А эти бедненькие патриоты собирают все то, что руками человеческими создано. Все, что крестьяне делали, какие-то вилы, бодни, кадубы (эти кадубы имеют имена - где-то у нас Митя есть, тот, что из села Залесье). Вы бы увидели, как они выносят эти кадубы из села. Метет снег, а ребята несут на плечах этого Митю. Я думаю: Боже, пляска смерти. И они несут как гроб Украины. Я думаю, где же кино, чтобы все это снять! Понимаете, как они сквозь порошу зимнюю в Залесье выносили Митю... А сбоку смотрю - ну точно как гроб выносят. И слышу пляски смерти. И на каждом шагу подобные кадры. А позже они что-то нашли и загородили мне дорогу, не пускают. Я ломлюсь в сарай, а они не хотят мне экспонат показать. А потом признались, что там голова козы... Значит, кто-то промышляет, кто-то козочку там прибил.

Дальше - снег, окна открытые, разбитые. Мы заходим, я вижу - снежком припорошены фотографии людей. Наклоняюсь, руки мерзнут, я начинаю оттирать человеческие лица от снега. И вижу свои руки, стирающие снег с человеческих лиц, и думаю - Лина, что ты делаешь? Кому это нужно? Никому не нужно! Но мне это нужно! Расскажи нашим депутатам, они не поймут, чем мы здесь занимаемся. Стоит Раиса Владимировна Чугай (доктор наук из Львова) в мертвом селе, асфальт давно уже расплавился, зарос уже мхом, и она увидела наличники. Мы все в камуфляже. Кто-то даже здесь не знает, в Чернобыле, чем мы занимаемся: «Какая-то интеллигенция странная приехала, в камуфляже ходит». Она мне говорит: смотрите, какие наличники! Читает мне лекцию в мертвом селе о наличниках Полесья. Она разворачивает настоящую научную полемику: говорит - а такой-то на конференции сказал, что здесь нет наличников. А я им скажу... Она проводит для меня конференцию в мертвом селе. Я вам скажу - так можно жить! Меня, например, такая эмиграция устраивает».

«Куда вы нас привезли?», или Лакмусовая бумажка

«Мы привезли в Чернобыль украинцев диаспоры, - продолжает Лина Костенко. - Это когда Всемирный форум украинцев проходил в Киеве. Склонив голову, запоют «Ще не вмерла Україна». Я им и говорю: «Поезжайте туда, где она умерла». Зачем же здесь молиться, поезжайте туда, где Украина умерла. И Ростислав Омеляшко организовал два автобуса. Мы тех украинцев привезли в зону. Администрация их накормила хорошим обедом. Приготовили им борщ с пампушками. Они так развеселились, что один захотел, чтобы я стихи читала, а второй подарил букет цветов. Он какой-то иностранец, и ему подарили... Я цитирую Драча: «Поцілувала квітку в цезій». Но он даже не понял ничего. Им прочитали лекцию в клубе, и они решили, что все, надо уже и в Киев ехать. Но их привезли к саркофагу. Здесь они задумались, пофотографировались, и половина из них захотела возвращаться. Одна сказала: «Я физик, я знаю, это опасно!». Слушайте, они устроили скандал: «Куда вы нас привезли!» Представляете, они хотели дать деру. Мы не знали, что делать. Здесь как раз нужно еще по селам ехать, а они хотят убегать. Причем кое-кто претензии предъявил и мне, из-за того, что здешние люди, работающие в Чернобыле, зачастую русскоязычные. Если я выступаю перед людьми, которые знают только русский, то и говорю по-русски. «Пани Лина, почему вы с ними разговариваете на русском языке?». Мне только еще не хватало в зоне права качать!

Поскольку те украинцы так сильно хотели драпать оттуда, мы один автобус отправили в Киев. Они даже не поблагодарили человека, который здесь им все показывал. Зато оставшиеся пошли за нами в огонь и воду.

«Не дайте пропасть народу. Мы полищуки,
и нас погубили»

«Село Ладыжичи за Припятью. Село большое - на два крыла. Так теперь в одном крыле бобры живут, а во втором, то тут то там - человек. И вот мы туда попали именно в такое время, когда они пахали под плуг (картофель садят под плуг). И у одного мужчины есть лошадка, и вот он всем тем аборигенам пропашет, посадят картофель, потом выпьют что-нибудь, закусят и запоют. И вот мы тогда даже немножко им помогли... Они пели, мы записывали. Потом поехали, и вдруг меня догоняет какой-то мужчина. Такой интересный, динамичный. Ему кто-то сказал, что я писательница (я люблю здесь ходить инкогнито, поскольку так больше узнаешь). Но в Ладыжичах меня почему-то узнали. Догоняет меня и говорит: «Вы не бойтесь - мы украинцы». Я говорю: «Будьте кем хотите». -«Нет, - говорит, - мы полищуки. Мы полищуки, и нас погубили. Помогите, не дайте пропасть народу». Никогда не забуду: «не дайте пропасть народу!»

А речь какая! Особенный народ эти полищуки. Там, где архаика (левый берег Припяти), вы бы увидели, какие там люди. И им больше помогают японцы, нежели свои. А наши экспедиции они любят почему? Потому что мы слушаем. Приезжаем, начинаем расспрашивать. И они все рассказывают. А для меня самое ценное - я слышу такой язык... Меня часто спрашивают: Лина Васильевна, откуда у вас такой язык? Я людей слушаю.

Центр издает замечательные книги, но они же нигде не продаются. Маленькие тиражи, для специалистов, в библиотеки и все. Это вам не «100 знаменитых любовников».

Участники постоянно действующей экспедиции - настоящие санитары душ Чернобыльщины, постепенно превращающейся в Атлантиду в каких-то ста километрах от Крещатика.

«Они работают не напоказ, они не суетные. Тот, кто не знает зону, тот очень много об Украине не знает», - сказала Лина Васильевна Костенко.