Леонид Быков: «Война преходяща, а музыка вечна!»

С Леонидом Федоровичем я впервые познакомился летом 1971 года на киностудии «Киевнаучфильм». Я как раз собирался ехать в Одессу, откуда вместе с китобойной флотилией должен был почти на год отправиться в Антарктику снимать документальный фильм о полярном промысле китов. Мы разговорились, и Бык в шутку попросил привезти ему китенка или хотя бы китовый ус. Я пообещал. Следующая наша встреча опять-таки была случайной — спустя почти два года мы столкнулись нос к носу у большого павильона Киностудии им.А.Довженко.

— Здоров, китобой! — улыбаясь, протянул он мне руку. — А где же обещанный китовый ус?

— Дома лежит, ждет вас.

— Как Антарктида? Снял что-нибудь? Принеси, хоть покажи! И ус не забудь!

На следующий день в директорской просмотровой я показал Леониду копию одного из двух отснятых фильмов — «Вижу кита!» Он смотрел очень внимательно, сразу после просмотра спросил меня, на чем там летал. Я ответил, что налетал 84 часа на вертолете МИ-5. Быков стал расспрашивать подробнее, а потом предложил мне стать оператором его нового фильма о военных летчиках «В бой идут одни «старики». Я, конечно же, согласился...

Фильм получился, как говорится, по высшему разряду: легкий, изящный, веселый и в то же время серьезный и драматический. До сих пор вокруг него ходит множество слухов. Говорят, например, что денег на фильм выделили так мало, что приходилось снимать один-единственный самолет, на одном борту которого были нарисованы звезды и ноты, на другом — дракон со свастиками, а остальные машины были лишь макетами из фанеры.

Действительно, бюджет картины был невелик, но «игровые» самолеты нужны были позарез. Причем такие, чтобы могли по-настоящему летать. Быков отправился в Москву и добился встречи с председателем ДОСААФ, трижды Героем Советского Союза, маршалом авиации Александром Ивановичем Покрышкиным. Выслушав просьбу, тот обещал подумать и попросил оставить сценарий на пару дней. Однако так много времени ему не понадобилось, в тот же вечер он прочел сценарий на одном дыхании. Легендарного аса растрогали романтизм и правдивость будущего фильма, а в главном герое — комэске Титаренко — он увидел самого себя. На следующий же день Покрышкин распорядился передать на баланс киностудии Довженко пять самолетов из тех, что уже вылетали ресурс. Так были найдены «крылатые актеры» — четыре истребителя Як-18 и чехословацкий ЗЭТ-326, внешне очень похожий за «Мессершмитт-109».

В первый съемочный день на киевском аэродроме «Чайка» мы снимали воздушные бои «яков» и «мессеров». По старой киношной традиции после того, как были отсняты первые кадры нового фильма, вдребезги разбили большую тарелку. Каждому члену съемочной группы досталось по осколку. Потом, когда фильм был уже сдан, мы все собрались в ресторане и сложили ее. Но это было позже.

Я придумал устройство, которое крепилось между первой и второй кабинами и позволяло установить камеру для съемок актера крупным планом прямо во время полета. Быков мое изобретение одобрил и тут же первым поднялся в воздух, чтобы испытать его в деле. Начались съемки. Пилот выписывал в небе бочки и мертвые петли, нырял в штопор и делал серии энергичных разворотов, а Леонид Федорович включал камеру, давил на гашетку и кричал в объектив: «Серега, прикрой! Атакую!!!» После нескольких дублей самолет садился, я менял кассету с пленкой, и машина снова поднималась в небо. В конце съемочного дня Быков буквально вывалился из самолета и плюхнулся на зеленую траву аэродрома. «Ну, как дела?» — спросил я и услышал в ответ: «Проявим пленку — увидим».

Через несколько дней из музея в подмосковном Монино на «Чайку» привезли в разобранном виде настоящий фронтовой «кукурузник». На нем должны были летать Оля Матешко и Женечка Симонова. Прибыл и летчик-фронтовик, который должен был собрать и опробовать на аэродроме «летающую этажерку». После того как этот эпизод был успешно отснят, съемки на «Чайке» закончились и вся группа отправилась в Чернигов, где неподалеку от города нам предстояло снять основные, наземные сцены фильма.

Место для полевого аэродрома «второй поющей» мы с Леонидом Федоровичем и художником-постановщиком Григорием Прокопцом подобрали еще в мае, до начала съемки. Нам повезло, и мы довольно быстро нашли подходящую поляну, где могли садиться и взлетать самолеты. Рядом — лес и берег Десны. Быков обожал рыбалку и при первой же возможности с огромным удовольствием удил рыбу...

Итак, мы прибыли в Чернигов. Нас разместили в «Украине» — лучшей гостинице. Все были в сборе. Самолеты должны были привезти на грузовиках. Прошло насколько дней, а самолетов все не было. Мы начали волноваться, стали названивать в Киев, слать срочные телеграммы, но все тщетно. Среди актеров пополз слушок: мол, картину закрывают. Тогда Быков в срочном порядке собрал нас на экстренный совет. Пришли к общему мнению: нужно срочно менять директора картины. Это было, конечно же, проще решить, чем сделать, но мы своего добились. Вскоре из Киева приехал новый директор, Николай Золоневский, да не один, а с заместителем. Дела пошли споро, самолеты наконец прибыли, и съемки продолжились.

Однако в кино редко все бывает гладко. Буквально с середины картины ушел Анатолий Матешко, актер, начавший сниматься в роли «Смуглянки». Его «переманили», предложив главную роль в другой картине. Это было для всех полной неожиданностью, ведь как раз в эти дни мы снимали эпизоды с его участием.

Приезжаем на съемочную площадку, а тут как раз ассистент режиссера привез из Киева «желторотиков» — студентов театрального института, только что окончивших первый курс. Быков осмотрел их профессиональным взглядом, выискивая нового «Смуглянку», и остановился на 19-летнем пареньке Сереже Подгорном. Эта роль стала для него действительно судьбоносной.

Кстати, Быков в своем фильме выдал «путевки в жизнь» не только молодым актерам, таким как Сергей Иванов (Кузнечик) или Евгения Симонова (Маша), но и песне — о смуглянке-молдаванке. Она была написана в 1943 году композитором Анатолием Новиковым на слова Якова Шведова и впервые исполнена по радио известным оперным певцом. Приняли ее почему-то холодно, и она легла «на полку». И только через три десятка лет песня буквально родилась во второй раз в «Стариках». После этого ее запела вся страна.

Быков не любил, когда его дублировали, и все трюки старался делать сам. Однажды во время съемок он не рассчитал курс, и правое колесо попало в яму от пиротехнического взрыва. Самолет клюнул носом; полетели лопасти пропеллера, заднее колесо отломилось вместе со стойкой. Быков набил на лбу здоровенную шишку и очень расстроился — еще бы, ведь это был «комэсковский» «Як» с нарисованными на борту нотами и скрипичным ключом. Съемки приостановили.

Мы с авиамехаником осмотрели самолет, прикинули варианты. Везти его для ремонта в Киев долго, потеряем уйму драгоценного времени. Решили ремонтировать на месте, своими силами. Благо предусмотрительный механик захватил из Киева несколько запасных лопастей, которые тут же установили на поврежденную машину. А вот что делать с задним шасси? Без сварки тут не обойтись... Я положил его в багажник своего «жигуленка» и поехал в Чернигов на станцию юных техников. Там у меня были друзья — незадолго до своей антарктической экспедиции я снимал у них документальный фильм о картингистах «Большие гонки». Узнав, что мы снимаем кино о фронтовых летчиках, ребята с радостью согласились нам помочь. Стойку заварили, и на следующее утро самолет был снова готов к «полетам».

В августе мы вернулись в Киев. Там, в шестом павильоне киностудии Довженко, была построена декорация хаты, в которой «вторая поющая» давала концерт для милых летчиц. А уже через год фильм «В бои идут одни «старики» вышел на экраны. Сдача фильма состоялась перед самым Новым Годом — 27 декабря 1973-го. Когда в зале зажгли свет, все заметили, что Покрышкин вытирает слезы. Стояла тишина — ждали решения комиссии по приемке фильма. Замечаний не было. Зал взорвался бурными аплодисментами!

Это был, как сказали бы сейчас, блокбастер — за пять месяцев его посмотрели в кинотеатрах страны более 54 миллионов зрителей. Фильм приняли на ура и, что особенно лестно для нас как для создателей, его очень высоко оценили в первую очередь летчики.

Летом 1976 года Быков запускает в производство новую ленту о войне — «Аты-баты, шли солдаты». До поздней осени шла подготовка к съемкам. И вот в конце ноября съемочная группа картины выехала в киноэкспедицию в подмосковный Загорск. По просьбе Комитета кинематографии СССР в распоряжение киногруппы были выделены несколько армейских взводов и боевая техника: танки, артиллерия, автомобили... За месяц было отснято более полутора километров цветной кинопленки. Так уж вышло, что все это время материал не проявляли. Когда масштабные батальные сцены были отсняты, коробки с пленкой отправили в Киев на проявку. Все с нетерпением ждали результата. Звонок из Киева: весь снятый материал — абсолютный брак. Оказывается, когда на студии готовили камеру в экспедицию, то забыли поменять рамку с обычного кадра на широкоэкранный. Что делать? План студии горит, а переснять материал невозможно — идет съезд профсоюзов СССР, и вся армия в состоянии «готовности номер один».

Леонид Федорович срочно отправляется в Москву, пробивается на прием к министру обороны маршалу Гречко. Тому уже доложили о ЧП на съемках нового фильма. Не успел Быков перешагнуть порог его кабинета, как Гречко заорал: «А-а, явился! Что, Министерство обороны для вас — лакей?! Бюро добрых услуг?! Да вы все...» Во время всей этой «вступительной речи» маршала Быков стоял по стойке смирно — и то бледнел, то краснел. Наконец министр закашлялся и сел за стол. Быков воспользовался паузой, тихо и очень вежливо извинился и попросил, чтобы Гречко его выслушал. Тот немного поутих, закурил. После долгого разговора «по душам» министр вызвал своего помощника и поручил ему разобраться «с этими горе-киношниками».

Мне об этой «задушевной беседе» Леонид Федорович рассказал спустя полгода, на студии. А тогда, по возвращении в Загорск, у Быкова случился первый инфаркт. В больнице, куда его забрали по «скорой», он и написал свое письмо-завещание, в котором просил друзей в случае чего позаботиться о его близких. Депрессия усугублялась опасением, что из-за случившегося картину могут передать другому режиссеру. Вскоре к Быкову в больницу приехала из Киева редактор студии Эмилия Косничук. Она рассказала ему все новости, успокоила, заверила, что никто его с картины не снимет — коллектив не позволит. Они говорили несколько часов кряду, и Быков отдал ей на хранение конверт с тем самым письмом. Конверт пролежал у нее в столе более двух лет...

Быкова перевезли в Киев, и он еще месяц пробыл в Феофании в реанимационном отделении. Все это время группа строила декорации, готовилась продолжать съемки. И когда Быков наконец вышел из больницы, все было готово к дальнейшей работе.

В первый же день он несказанно удивил и даже немножко напугал всех, назначив назавтра съемку эпизода «Цыганочка с выходом». И это после инфаркта!

Закончился съемочный период. За монтажным столом Быков каждый день проводил по полторы смены, наверстывая упущенное время. Но пока он корпел в монтажной, судьба готовила новый, самый сильный удар. Сын режиссера Олесь свел дружбу с сомнительными ребятами. Однажды новые друзья попросили его покатать их на отцовской «Волге». Олесь пришел прямо на монтаж и попросил у отца ключи от гаража и машины, сказав, что хочет помыть ее, а заодно прокатиться, чтобы восстановить водительские навыки. Леонид Федорович отдал ему ключи, крикнув вдогонку, чтобы сын не задерживался допоздна. Веселая же компания предложила Олесю поехать на Березняки. Там остановились у одного ювелирного магазина. Дружки заставили Быкова-младшего оставаться в машине, а сами пошли «на дело». Когда Леонид Федорович узнал, что его сын арестован за соучастие в ограблении, у него случился второй инфаркт. Однако лечь в больницу Быков отказался.

Как раз в это время актеру и режиссеру Л.Быкову присудили Государственную премию имени Шевченко за фильмы «В бой идут одни «старики» и «Аты-баты, шли солдаты». Но Леонид Федорович сказал, что недостоин столь высокой награды, на вручение не приехал. Когда об этом доложили первому секретарю ЦК КПУ В.Щербицкому, обожавшему Быкова, тот распорядился: раз лауреат не может забрать премию из-за тяжелого состояния здоровья, то ее нужно доставить на дом. Так и поступили — Быков получил премию прямо в постели, и на все его возражения ответ был один: «Таково пожелание товарища Щербицкого, который вас любит и ценит».

Состоялся суд. Неудавшимся «медвежатникам» дали по 15 лет, а Олеся на год поместили в психиатрическую больницу. Быков тяжело перенес эти события. Когда он наконец встал на ноги и пришел на киностудию, то выглядел на добрый десяток лет старше. А через несколько дней мы узнали, что он подал заявление об уходе. Директор киностудии отказался принять это заявление, но Леонид Федорович отдал его секретарю под роспись. Об этом доложили Щербицкому. Он пожелал встретиться с Быковым. Никто, кроме них двоих, не знал, о чем они говорили, но Быков заявление забрал. Тем временем в Комитете кинематографии СССР был подобран для Быкова сценарий — легкая философская комедия «Пришелец». Актеру предстояло сыграть сразу две роли — непохожих, но близких по духу «двойников» из параллельных миров. Сценарий был передан на киностудию Довженко. 10 апреля 1979 года кинопробы приняли без замечаний, а Леонида утвердили на главную роль.

На следующий день он отправился на своей машине на дачу, которая находилась в Страхолесье, неподалеку от Дымера. Дочь Марина настаивала, чтобы он взял ее с собой, но Леонид уехал на дачу один. Обратно он не вернулся. Немного не доехав до Дымера, Быков прямо за рулем потерял сознание и уже не мог выключить передачу или зажигание. Причина — третий инфаркт. Машина выскочила на встречную полосу, по которой как раз ехал груженный тавровым железом ГАЗ. Шофер грузовика решил, что водитель «Волги» уснул за рулем, но ни звуковые сигналы, ни свет фар не могли уже «разбудить» Леонида Федоровича...

Много говорили о странной смерти, о тайне, окутавшей его уход из жизни: о самоубийстве или о подстроенном под несчастный случай убийстве. Я как человек, говоривший с ним буквально накануне вечером после сдачи кинопроб «Пришельца», и как водитель с сорокалетним стажем могу утверждать: авария случилась из-за остановки сердца. Большого, горячего сердца, не выдержавшего свалившихся в последние годы бед.

Быков не хотел пышных похорон. Так его и хоронили — как солдата, без больших речей и процессии. Но от самого дома до Байкового кладбища за похоронным катафалком ехала длинная вереница машин. А на кладбище в тот день я шел перед гробом и нес большую фотографию, на которой был изображен самолет с нотами и скрипичным ключом на борту, а из открытого фонаря кабины смотрел капитан Титаренко — дорогой наш Леонид Быков. Над открытым гробом «вторая поющая эскадрилья» «врезала» «Смуглянку»…