Короли могут не все

Человек привыкает ко всему. К тому, что обещания кандидата во власть - пустой звук. К тому, что законы пишутся, как романы, - чтобы место на полке не пустовало. Что любая проблема - лечение, образование, самозащита, транспортное сообщение - личная проблема каждого. Каждый решает ее, как может, - едет лечиться или учиться за границу. Или собирает деньги на свадьбу вмес­то обучения и на похороны вместо лечения. Сложнее с самодеятельным выполнением функций безопасности. Порядочный полицейский - не шпроты, из Польши не привезешь. Хотя глухие слухи из Карпатского региона о внезапных кончинах неадекватных врачей и лесничих наводят на мысль, что и в том направлении социальные эксперименты идут.

Общество задыхается, оказавшись в вакууме - ценностном, социальном, политическом, правовом. Национальный проект, призванный сменить тоталитарное государство, за двадцать лет не стал не то что успешным - даже сколько-нибудь внятным. Государственные структуры, призванные охранять правопорядок, заботиться о здоровье, строить дороги и поддерживать фундаментальную науку, вместо этого «осваивают средства». За этим с безразличием наблюдает власть, собирающая немалые налоги и утверждающая, что строит «национальное государство». На это с апатией смотрят граждане, которые заслуженно не верят власти, но ог­раничиваются добыванием на­­сущ­ного хлеба и редкими вспышками политической активности, если и приводящими к сменам элит, то никак не сказывающимися на их, элит, образе жизни и манерах поведения.

С ослаблением в украинском общественном сознании национального то ли мифа, то ли надежды, то ли вовсе мечты могут возникнуть (и уже возникают) структуры, более соответствующие потребностям и интересам человека. Они зарождаются повсеместно - по географическим признакам, интересам, кругу чтения или геймерским предпоч­тениям, без всякой географической или культурной привязки. Эти сообщества могут быть как совершенно материальными (как ОСМД или сельские общины), так и чисто виртуальными. Независимо от этого они имеют свои законы, способы обмена и поддержки своей сети, а в некоторых случаях даже зачатки собственных систем безопасности.

На смену государственным структурам, которые практически перестали функционировать, в Украину должно прийти что-то новое. Иначе - медленный или не очень демографический коллапс. Попросту смерть.

Что именно это будет - сказать практически невозможно. Можно предположить, что на востоке и западе страны структуры, замещающие государственную власть, получатся разные.

Если на востоке олигархический капитал продемонстрирует желание позаботиться о людях, работающих на шахтах и в цехах - по минимуму, чтобы немного медленнее вымирали, - создав для них надлежащую социальную поддержку, получится что-то вроде нового феодализма, только объединенного не вокруг господского замка, а вок­руг господских заводов. На западе страны, где крупного производст­венного капитала меньше, шансами на развитие и поддержание социальной стабильности располагает система семейно-дружеских кланов, различные члены которых имеют относительно узкую специализацию, способствующую общему выживанию клана.

Некоторые модели ныне уже действуют или по меньшей мере формируются, хотя, может, и не осознаются пока в качестве альтернативы исчерпавшему себя «государственному проекту». Они различаются по степени тотальности: одни имеют достаточно сил и амби­ций, чтобы поглотить всю или хотя бы большую часть функций государства, став его заменителем для членов своего комьюнити. Другие поглощают лишь часть этих функций, но их много, они связаны между собой, и членство в любом из этих сообществ не мешает получать преимущества от членства в других.

Образцом тотальной модели может быть, например, крупное предприятие. Прототипы этой модели можно усмотреть в японских «семейных корпорациях» или плотной корпоративной опеке над личной жизнью работников заводов Форда. Это - смелые социальные эксперименты, не более того. Аме­риканские рабочие, которые попадали в искусственную общественную реальность, вполне могли прожить и без нее, поскольку могли надеяться еще и на государственную социальную программу. Иное дело Украина. Здесь предприимчивый владелец крупного промышленного объединения пока всеми силами старается обеспечить себе крепкое лобби или, лучше, собственное кресло в высоком кабинете. Он вынужден вступать в политические игры и платить - как правило, очень много - просто за то, чтобы его бизнес не пострадал от «политических раскладов». Рано или поздно простая идея о том, что платить рэкетиру, в роли которого в данном случае выступают те, кто называет себя «государственной властью», менее надежно, а может, и менее выгодно, чем организовать собст­венное квазигосударство.

Эта модель не выглядит такой уж фантастической. Крупное предприятие как правило имеет возможность обеспечить ве­домст­венные шко­лы, контракты в вузах, медицинское обслуживание в ведомст­венных лечебных учреждениях или частных клиниках, имеет собственную систему безопасности, которая при желании может быть расширена до формата отрядов по надзору за общественным порядком, свой юр­идический отдел. В идеале любой рабочий предприятия при необ­ходимости набирает не «102» или «103», а телефоны своего отдела бе­зопаснос­ти, ведомственной клиники или фирм, с которыми предприя­тие заключило договор. Т.е. все то, чем пользуются топ-менеджеры может быть распространено (пус­кай в скромной степени) на каждого работника предприятия. Это будет зат­­ратно, но, возможно, не более чем удовлетворение аппетитов государства. А на случай противостоя­ния обеспечит владельцу возможность весьма эффективно защищаться - ведь его гарантии куда реальнее для масс, чем «национальный проект», существующий лишь в качестве медийного мифа, на кото­рый опирается государст­венная власть.

На самом деле где-то в «цивилизованном мире» такие фирмы с широкими гарантиями для своих работников и теперь успешно существуют, но там никому в голову не приходит отказаться при этом от институтов государственных, потому что эти институты также старательно выполняют свои функции. Это структуры параллельные, не взаимоисключающие. Потому что фирма заинтересована в сущест­вовании государства как арбитра и гаранта законности.

Такая модель, видимо, могла бы состояться в индустриальных регио­нах Украины. В неиндустриальных существуют в зародыше иные сис­темы интеграции, которые вполне можно назвать «клановыми». Наи­более четко они проступают в социальной структуре Западной Ук­раины. Здесь успешная украинская «ячейка общества» обрастает паутиной семейно-дружественных связей. И вместо того, чтобы трудолюбиво создавать добавочную стоимость на предприятиях хозяев жизни, превращается в непростую и гиб­кую систему выживания с максимальным сохранением средств внутри сети. Она весьма широка гео­графически и профессионально, можно сказать, чем шире сеть, тем больше шансы каждого ее члена на успешное решение своих задач и проблем. Одни участники подобной системы зарабатывают деньги в Португалии или Польше, другие работают дома, но на благо заграничных заказчиков, третьи ищут лазейки в законодательстве, пытаясь получить социальные льготы, а четвертые трудятся, к примеру, в здравоохранении или «правоохранении», обеспечивая при необходимости соответствующие услуги «своим». Иногда эту кооперацию расценивают как коррупцию. Воз­можно, с точки зрения «национального государства» так и есть. Но где это «национальное государство»? Зато клановые структуры весьма реальны. Кому из нас не приходилось лечиться «по знакомству»? Устра­и­вать ребенка в приличную школу, ссылаясь на знакомых общих знакомых? Кому из нас не приходилось оказывать кому-то услугу, делать одолжение? Не обязательно с корыстной целью «потом воспользоваться», но бессознательно накапливая тем самым собственную «карму», которая не даст пойти на дно в трудную минуту.

Это неосознанное существование в «сфере услуг» становится совершенно четким и осознанным в клановой системе выживания. Сис­теме весьма сложной, запутанной, максимально децентрализованной (в отличие, скажем, от описанной выше модели центра-предприятия) и оттого почти совершенно неуязвимой. Вся эта структура прошита информационными и финансовыми связями, реализованными с помощью личного общения, электронной почты, Skype, Western Union и прочих благ цивилизации, почти не контролируемых государственной машиной. И государственная машина в сегодняшнем виде становится для подобных систем либо чем-то вытесненным на периферию, либо, чаще, обузой, избавиться от которой тем или иным способом было бы самым разумным.

Некоторые модели возможного отрыва гражданина от государственной структуры сущест­вуют совершенно легально и пока что неплохо интегрированы в эту самую государственную структуру. Один из самых рельеф­ных примеров - церковь. Ее возможности в этом плане проявлены историей. Надго­сударст­венная структура с колоссальным потенциалом мобилизации, не только не подпадающая под власть земных владык, но сама влия­ющая на решения владык и судьбы их стран. Не удивительно, что так много сил было потрачено на дискредитацию церковных инс­титутов, на попытки сделать церковь частью государственного проекта и государственной машины. Т.е. на то, чтобы сделать ее безопасной для государства.

В идеале церковь охватывает максимум проявлений человеческой жизни. Она имеет достаточно средств (пожертвования - аналог налога, только без прямого принуждения) на образовательные прог­раммы и программы социальной поддержки. А тот, кто воспитывает, имеет почти неограниченное влияние на умы. Церковь, несмотря ни на что, даже в Украине имеет высокий уровень доверия населения. Возможно, со временем она сумеет этим кредитом распорядиться. И финансово - церковные страховые компании и пенсионные фонды наверняка могут иметь успех при определенной организации дела, - и идеологически. Пока украинские церкви слишком скованы своей ролью в национальном государственном проекте - в нем они ищут самооправдание и основания для интеграции. Но идеи «национального христианства» уже сейчас кажутся довольно надуманными. А стоит церкви упустить «нацио­нальную идею» и найти другие, более соответствующие церкви способы интеграции, и связь с «государственным проектом» будет разорвана. Как ни смешно, наиболее близко к этой идее подобралась РПЦ со своим «Рус­ским миром». Прикрываясь «под­держкой российской государст­венности», она стремится сформировать что-то вроде параллельной квазигосударственной структуры, которая защищает русскую идею лучше, чем прогнившее и заплывшее жиром государство. Вернее, государства, поскольку проект сверхгосударственный. Проблема только в одном - малом доверии к нынешней элите РПЦ как внутри страны, так и в странах потенциального «русского мира».

Предупреждая обвинения в сепаратизме, можно смело утверждать, что условное разделение на «преимущественно восточную» и «преимущественно западную» модели не приведет к «расколу страны», которым нас так любят пугать. Оно приведет либо к тому, что «страна» вообще перестанет быть интересной даже собственному населению и, следовательно, перестанет существовать, либо единство все-таки удастся сохранить цент­ральной власти. В том случае, разу­меется, если она сумеет найти оп­равдание своему существованию. Только уже не как казначея, который «все собирает» и потом «все де­лит», попутно сгружая все, что к рукам прилипло, в глубокие карманы. А в качестве связующего звена, в существовании которого будут заинтересованы все и любые сооб­щест­ва, существующие на территории страны.

Все описанное выше - общие модели «параллельных» квазигосударственных реальностей, которые могли бы восполнить вакуум, образовавшийся в Украине на том мес­те, где положено быть государству со всем набором его функций и обязанностей в отношении своих граждан. На самом деле типов комьюнити может быть множество, и способы их сотрудничества и функционирования тоже могут быть самыми разными. Все, о чем говорилось, слабо касается, например, чисто информационных виртуальных сообществ, которые формируются по самым неожиданным принципам (лю­бители трип-хопа, фандом «Гар­ри Поттера», любители велотуров по Карпатам, заводчики африканс­ких цихлид, разработчики промышленного дизайна), являются одновременно членами других комьюни­ти (как виртуальных, так и реальных) и склонны своей «настоящей» жизнью считать именно коммуникацию. Виртуализация человеческой жизни и способов интеграции рано или поздно должна привести к новым формам взаимодействия людей и сообществ, а старые формы, при их очевидной бесполезности для человека и сообщества, или того хуже - их репрессивной позиции, будут отмирать. В информаци­онном поле для этого не надо даже попу от кресла отрывать, не говоря уже о баррикадах и прочих страшных вещах - здесь тот, кого игнори­рует большинство, просто бессилен.

Не то чтобы мир такого раньше не видел и не предполагал. Социальные сети уже давно пробуют на вкус виртуальные «города» и даже целые «страны». А во вполне реальном мире отдельные районы уже не просто «не контролируются полицией», но получают автономный статус, и в границах своего гетто живут по своим законам и сами обеспечивают законность (недавно такой статус получила датская община хиппи, например, ради легализации в границах своего района легких наркотиков).

Возможно, какие-то подвижки в изменении социального уклада могут произойти где угодно. В первую очередь, казалось бы, в развитой части мира - ведь огромную роль в этом переходе должен играть эффективный обмен информацией. Да, огромную, но не решающую. В мире, где государство справляется со своими функциями - хотя бы некоторыми - достаточно эффективно, подобный переход может осуществляться либо в рамках игры (еще на заре Интернета в англоязычной среде появилось понятие netizen, якобы приходящее на смену традиционному citizen, но идея эта так и не получила с тех пор сколько-нибудь серьезного развития), либо каких-то маргинальных проектов вроде упомянутой общины хиппи.

Собственно, почти ничего оригинального. Чуть подретушированное глобализацией Средневековье, о котором долго - еще с прош­лого века - говорили кибербольшевики.

Но мы все думали, что это снова случится не у нас. Что мы просто подхватим, как обычно, чужую тенденцию и будем спорить только о том, как и возможно ли адаптировать ее под нашу особенную духовность и неповторимую традицию. Мы не были готовы к тому, что наше - дурацкое, как нам кажется, - положение вытолкнет нас, возможно, на передний край социальной эволюции. Зачем проводить социальные эксперименты какому-нибудь западному бюргеру, уверенному и в налогах, и в социальном обеспечении? Впрочем, как показывают последние события, и с бюргерами не все просто, но в массе своей они пока к социальным экспериментам относятся прохладно - их и так неплохо кормят. В отличие от их устоявшегося (хотя местами и пошатнувшегося в пос­леднее время) «общества всеобщего достатка», в суровой украинской реальности власть обеспечивает исключительно собственные деловые интересы и интересы своих партнеров по бизнесу. Государство не выполняет своих функций, а может, в реальности и вовсе не существует помимо сбора денег под любым предлогом. Все остальное - инерция, паллиатив или имитация. Инерция рано или поздно заканчивается (обычно это называют «инфраструктурным коллапсом»), паллиативы случайно проявляются и так же неожиданно канут в Лету, имитации, в силу убогости воображения имитаторов, быстро приедаются. Миф о «сильном государстве» с «границей на замке», «приоритетом национальных интересов» и «социальной программой» еще кое-как действует на умы телезрителей. Хотя бы исключительно в качестве несбыточной мечты. Но мифом сыт не будешь - рано или поздно люди, которые хотят выжить, будут вынуждены искать альтернативные формы кооперации.

Что делать государству, желающему сохранить само себя перед вызовом, который готовит ему собственный народ? Вызовом не «атомизации», т.е. одиночества человека перед чем-то большим и нечеловеческим - Идеей, Народом или хотя бы бюрократической машиной, в которую для «маленького человека» в прошлом превращалось Государство. С этим маленьким человеком, чей голос, как известно, «тоньше писка», государству было по-своему просто. Но что делать с «молекуляризацией» - этим распадом гипотетического «народа», «нации» на сообщества держащихся вместе «своих», чьи узы крепки иногда без оглядки на географические расстояния, а принадлежность к «своим» определяется сугубо внут­ренним алгоритмом?

Средневековье само и подает модель того, чем государство могло бы стать. Роль короля, чье королевство было зачастую меньше, чем лен какого-нибудь барона, обычно сводилась к арбитражу и мобилизации. Благодаря одному интересному качеству, которое обретает новое звучание в современных условиях - доверию. Пока они им обладали, они оставались арбитрами в имущественных спорах, вершителями политических судеб и т.п. Лишившись доверия, некоторые из них лишались заодно и головы.

В «молекулярной» системе разбросанных по огромной территории сообществ снова обретает истощившуюся было плоть идея о том, что власть и доверие - неразрывная связь. Помимо доверия власти нет. То есть любой машине, несущей толь­ко функцию сбивания денег с населения - каковой теперь являет­ся наше государство, например, - мож­но и нужно противостоять любыми способами. От простого эконо­мического ухода «в тень» и социального эскапизма тех, кто не желает иметь дело «со всем этим цирком», до оказания физической поддержки «организациям доверия», которые сумеют это доверие приобрести и чье место пока что вакантно.