Казак Мамай в интерьере системного кризиса

Фальсификация первого и второго туров президентских выборов переполнила, казалось, бездонную чашу терпения украинцев. Власть цинично плюнула в лицо всей стране, вызвав в качестве ответной реакции многомиллионный, яростный, непрекращающийся протест. Негодование растет, грозные революционные волны все стремительнее катятся в столицу.

Сценка у Верховной Рады: двое респектабельно и очень небедно одетых мужчин от души во весь голос орут вместе с толпой «зэка — вон!». Мимо протискивается очень пожилой интеллигент — шапка «пирожком», древние очки, потертый портфельчик. Естественно, тоже с оранжевой ленточкой. Он останавливается и советует кричащим: «Скажите им, что уже пора начинать заседание!» Мужчины снисходительно объясняют, что на митинге кричать нужно краткие и доходчивые слова, и эти — еще самые мягкие, которые они могли бы выкрикнуть в адрес Януковича. Интеллигент согласно кивает головой. Но уже через секунду, взвесив услышанное, говорит: «Но заседание-то все равно пора начинать?»

При абсолютном сходстве гражданских позиций эти люди, глядя на одно и то же, говорили о разном. В этой сценке, как в капле воды, отражается многоплановость социально-психологического портрета современного украинца. Расхожий образ «капли воды» в данном случае особо уместен, поскольку символизирует отражение не буквальное, а искаженное кривизной водной поверхности, то есть национальными особенностями психологического профиля.

Об этих особенностях написано очень много — в диапазоне между наивно-пафосной «Книгой бытия украинского народа…» Костомарова и горько-саркастическим «Чукреном» Остапа Вишни, между лубочными образами строителя коммунизма в вышиванке и неукротимого повстанца-диссидента, между теми, кто испокон веков мечтал о независимости, и ими же, тринадцать лет спустя превратившимися в безыдейных и разочарованных налогонеплательщиков.

Советский тоталитарный строй делал все, чтобы превратить украинцев в «новую историческую общность советских людей», лишив веры, традиции, языка, ощущения историзма. Но репрессии на протяжении многих поколений привели к желаемому результату лишь частично. Хребет нации был сломан. И сросся он только чудом. Однако, как водится при такого рода травмах, когда выздоровление протекает в неблагоприятных условиях, за годы становления украинцев как политической нации возникли тяжелые осложнения. Обобщая, их можно назвать вялотекущим социально-стрессовым расстройством, которое вплоть до недавнего времени, имело черты психической пандемии, то есть, с одной стороны, повального экономического и духовного обнищания, утраты идеалов, неверия в авторитеты. А с другой — обладало положительными, с точки зрения выживаемости чертами — обостренной чувствительностью, приспособляемостью и прагматизмом, легко переходящими в соглашательство, преобладание тактического мышления над стратегическим.

В социально-психологических профилях не бывает сугубо положительных или отрицательных характеристик. Эти оценки той или иной черте дает само общество в соответствии со сложившимися в данном социуме представлениями о добре и зле. Поэтому украинцы, в высшей степени склонные к саморефлексии, всегда охотно прислушивались к тому, как их характеризуют соседи, и вскоре начинали повторять эти оценки как собственное мнение. При этом зачастую усиливались негативные самохарактеристики, что дало повод говорить о мазохизме как основной составляющей загадочной украинской души.

Хотя счастливыми (в частности, по данным Украинского центра экономических и политических исследований) себя считают лишь около десяти процентов украинцев, активно действовать для изменения этого состояния до недавнего времени готовы были лишь несколько процентов. Больше всего украинцы ценят здоровье, однако семьдесят процентов никогда не занимались спортом и не осуждают тех, кто курит в день полпачки сигарет, а раз в неделю напивается. Мы ценим крепкую семью и почитаем женщин, но при этом наша страна — один из главных экспортеров мирового рынка секс-услуг. Считаем себя верующими, но посещаем церковь в среднем дважды в год. Такого рода несуразности, которые часто проявляются при сравнении различных соцопросов, тем не менее являются динамической составляющей нашего национального характера.

Его можно разделить на две части. Этот раздел, как и любой, нарушающий привычную самоидентификацию, очень болезненный и наверняка вызовет множество нареканий, так как линия раздела проходит, как говорится, «по живому». Есть внешняя, презентационная часть национального характера. Она формируется под воздействием так называемых «аттитюдов», или социальных ожиданий. Их параметры издревле задавала чуждая для украинца власть, в том числе и советская. К ней нужно было быстро приспосабливаться. Селекция несогласных, вплоть до их физического истребления, привела к возникновению особого «служивого» типа людей, охотно занимающих низшую ступень в механизме государственного управления. При этом они абсолютно не стремятся к карьерному росту, минимизируя личную ответственность и максимизируя коллективную. Это странное послушание — видоизмененное национальное стремление к справедливости, потому что в национальном характере всегда присутствовало желание (как индивида, так и группы) жить в правовом поле. Беда, что это самое поле при видимости правового уродовало сам характер. Так «Шельменко-денщик» превратился в «хохла-ефрейтора».

Вторая часть — метафизически-поэтическая, формирующая действительные мотивы поведения. В ее основе — сплав тревожности и бесшабашности, фатализм и сентиментальность. Зоны головного мозга, где происходит положительное подкрепление, в ответ на него быстро формируют механизм зависимости. Иными словами, если положительная эмоция достаточно сильна, то необходимость ее повторения может быть столь высока, что затмит все другие мотивации. К примеру: алкоголь для индейцев Северной Америки и народов Крайнего Севера оказался столь пагубен не потому, что аборигены гибли от цирроза печени, а потому, что неизвестное их предкам алкогольное опьянение действовало на нервные клетки подобно героину, сжигая их дотла. В их печени просто не предусмотрен был фермент, отвечающий за расщепление алкоголя.

Эти две части характера находятся друг с другом в таком же непрерывном взаимодействии, как Инь и Янь известного древнекитайского символа универсальности. Они вращаются, соприкасаются, но не смешиваются. И в основе каждого из этих явлений лежит его противоположность. То есть когда мы говорим о конформизме и беспринципности, то нужно понимать, что причиной этого является стремление любой ценой обрести личную свободу. Но это стремление, пробиваясь, подобно ростку травы, сквозь асфальт и ломая все на своем пути, лишается первоначальной функциональности, упиваясь самим фактом разрушения.

Так же и поэтичность мировоззрения, предпочтение поэзии чувств прозе жизни является не чем иным, как глубинным сознанием факта, что сильные, искренние эмоции — наиболее сильный и стойкий аргумент против постоянно меняющихся, социально обусловленных мотивов поведения. Иными словами, тезис о том, что любовь всегда побеждает, здесь обретает вполне конкретную мотивацию, поскольку поколение за поколением украинцы усвоили: пытаться разрушить поэтическое мировоззрение можно с тем же успехом, что и топтать муравейник — процесс вроде бы происходит, а муравьи неистребимы. По этой самой причине нация, как метафизическое понятие, выжила, надежно спрятавшись в глубинах коллективного бессознательного, да еще и вырыв там по индивидуальному глубокому окопчику.

Как отвечает украинский национальный характер на известную дилемму «быть или иметь»? В принципе, всемирно известная хозяйственность украинцев подтверждает, что предпочтительнее иметь. И что этого самого «имения» нужно не просто побольше, но оно к тому же должно быть еще и операбельным, понятным и приемлемым как для постоянного употребления, так и для передачи в наследство. Ну и, конечно, не очень громоздким и скоропортящимся, чтобы можно было спрятать на черный день.

Но по мере накопления ресурса актуализируется проблема бытия, то есть какой-то удобоваримой самопрезентации. Учитывая вышесказанное, украинец искренне хотел бы обеспечить бытие легитимным способом. Но поскольку власть, которой он вынужден был подчиняться, по сути, никогда не была украинской, то акцент делался на накоплении личного ресурса впрок (а там видно будет). Безысходность такого накопления до последнего времени состояла в том, что никакой конвертации личностного украинского ресурса — ни морального, ни интеллектуального, ни даже финансового — власть на самом деле не хотела, поскольку жила и развивалась даже не по «понятиям» (ведь это тоже своеобразное правило), а по «беспределу». Финансовый ресурс она просто отбирала, а остальное игнорировала.

Итак, мы констатировали, что украинцы, обладая демократическим сознанием как частью своего историко-культурного наследия, постоянно проигрывали сознанию варварскому, представленному властью. Миф о неких «Конрадах Валленродах», шедших в стан противника и рьяно им прислуживавших, чтобы потом ударить в самое уязвимое место, — не более чем миф, на котором активнее всего в начале 90-х паразитировала посткоммунистическая власть. Имитация востребованности народного потенциала длилась до тех пор, пока даже самые настойчивые не устали блуждать с предложениями своих возможностей и талантов по кафкианским замкам псевдоукраинской власти.

Все процессы в природе проходят по сходным законам. Циркуляция психической энергии подчиняется тем же законам гидро- и термодинамики. Невоплощенные мечты, невыразимые чаяния, генетический страх перед репрессиями и переизбыток личностного ресурса могли привести к двум сценариям. Первый, очевидно, разыгрывался действующей властью и в общих чертах состоял в том, что после некой критической точки накопления внутренних сил национальный характер переходит в состояние перенасыщенного раствора, в котором самопроизвольно происходит кристаллизация и выпадение в осадок взаимоистребляющихся компонентов.

Второй мог предполагать поэтапное включение национального психологического ресурса в поэтапно изменяемую систему отношений человек—государство. Это было бы возможным при действительном выполнении основных конституционных норм, касающихся прав личности и гражданина. Психологически отсутствие агрессии, как реализованной мести за предыдущие годы унижений, вполне объяснялось бы неким эмпатическим сочувствием к своим злейшим врагам, что наиболее полно отражает строка из украинского гимна «Згинуть наші вороженьки, як роса на сонці». То есть сами, по воле Божьей, отчего их даже слегка жаль.

Вплоть до недавнего времени политика стояла на последнем месте в системе ценностей украинцев. И это при наличии любви к стране и одновременной нелюбви к власти. Хотя подавляющее большинство до настоящего времени не принимало никакого участия в общественно-политической жизни и, по данным соцопросов, вовсе не собиралось участвовать ни в каких радикальных акциях протеста (около 90% населения), власть при этом наши сограждане характеризовали одновременно и с ненавистью, и с почтительностью.

Что же изменилось в нашем характере во время последних президентских выборов? Понятно, что долго подавляемые эмоции выплеснулись наружу, и все мы сообща участвуем в грандиозном психоаналитическом сеансе, при котором годами унижаемые и оскорбляемые люди получили подлинную возможность высказать власти и друг другу все, что они думают о ней и о себе. Вслед за этим этапом пришло осознание того, что, собственно говоря, народ и является этой самой властью. А стало быть может и должен брать на себя ответственность, которая ранее хронически перекладывалась на «вороженьків». Чем меньше в этом осознании было административного вмешательства, тем выше была степень самоорганизации, толерантности и политической ответственности граждан.

Дистанция между лидерами и народом очень сильно сократилась. Из полубогов или демонов политические деятели превратились для украинцев в обычных людей, выполняющих или же не выполняющих свои обязательства. Поскольку в коллективном характере очень весомо начало оформляться вышеупомянутое чувство ответственности, то к ответственности призвали и вождей. Пожалуй, впервые в истории не абстрактно-мифологически, а согласно Конституции Украины и Уголовно-процессуальному кодексу.

Ганс Селье, с подачи которого в повседневный обиход вошло понятие «стресс», в описании этого явления уделил очень много внимания именно его положительной роли. То, что мы наблюдаем сейчас, является безусловным положительным результатом общенационального стресса. В национальном характере исчезает чувство отверженности, безысходности. Вырабатывается принципиально новый механизм принятия групповых решений, когда группа формируется не вопреки личностным различиям, а благодаря наличию сверхидеи. Принципиально важно и то, что объединяющее начало состоит из равновеликих частей — негативистской и конструктивной, тогда как все предыдущие десятилетия (а может быть, даже столетия) преобладала борьба «против», а не «за». В то же время различные социальные слои все четче осознают себя совокупностью независимых, свободных личностей с растущим чувством гражданской ответственности.

Долгое время неформальной культурологической иконой, отражающей идеальное состояние украинской души, была известная лубочная картинка с изображением Казака Мамая. Все в ней указывало на азиатско-византийский образ мышления: поза, окружающие атрибуты, да и само татарское иго. Конь обычно пасся в необозримом далеке, что четко давало понять: ни сейчас, ни впредь казак никуда скакать не собирается, а вот так и просидит всю жизнь под деревом, музицируя и выпивая.

Психологи часто рассматривают проблему восприятия через соотношение фигуры и фона. На тестовых картинках испытуемые, в зависимости от желания, видят либо две вазы, либо два профиля, либо летящих птиц, либо плывущих рыб и так далее. Все вышеупомянутые социально-психологические составляющие украинского национального характера были отражены не только в фигуре Казака Мамая, но и во всей картине. Конь и оружие, присутствующие на картине, помещенные в интерьер системного кризиса наших дней, становятся главными символами психологических изменений. А возможно, и социальных…