КАМЕРТОН ТРАГЕДИИ: «ВОЗВРАЩАЮТСЯ ЗНАКИ БЕДЫ»

Год тому назад умер Василь Быков. Выдающийся белорусский писатель, известный и уважаемый в СССР, лауреат Государственных премий, Герой Социалистического труда, — он прошел сквозь то деформирующее время, не покривив душой. Он считал, что «свой путь к свободе каждому суждено пройти в одиночку», и прошел его до конца. Вынужденный уехать, прожить последние свои годы в изгнании, он вернулся на родину тогда, когда уже сама смерть гарантировала ему свободу. И даже день его смерти — 22 июня — с поразительным драматизмом завершил его человеческую и творческую судьбу.

Он из тех, чьи мысли, чья жизненная позиция актуальны и поныне. Поэтому я пишу не столько статью о нем, как хочу, чтобы мы услышали его. О чем он думал, с грузом каких проблем подходил к последнему рубежу, — давайте перечитаем интервью, которое он дал газете «Известия» незадолго до своей смерти, в Праге, накануне юбилея Сталинградской битвы. У нас теперь живых писателей не слышат, так, может, хоть прислушаемся к мертвым?

К сожалению, многое придется сокращать, цитирую основное.

«Когда-то ваш роман «Знак беды» стал символом перестройки, — говорит корреспондент «Известий» Александр Архангельский. — Что, перестройка кончилась, возвращаются «знаки беды»?

Ответ: «Возвращается нечто большее, чем эти коммунистические знаки и символы. В Белоруссию уже вернулась настоящая советская власть. А в Россию возвращается имперская идея. Вот это и есть настоящий знак беды, который не хочет оставить бедную Россию в покое. В питательном бульоне этой идеи «варятся» мечты о Сталинграде (то есть о переименовании Волгограда опять в Сталинград. — Л.К.), о красном знамени, о памятнике Дзержинскому, об интеграции с Белоруссией, а дальше — о присоединении Украины и восстановлении Советского Союза».

«Да не будет никакого Советского Союза», — возражает корреспондент.

«Это правда, восстановить его не удастся, — говорит Василь Быков, — но не потому, что этого не хотят, а потому что время империй ушло».

Здесь я опускаю несколько абзацев, хотя они все очень содержательны, но интервью большое, полностью его можно прочесть в «Известиях» за 4 февраля минувшего года. Привожу только моменты типологически сходные.

Речь шла о психологии электората, о том, что в массе своей народ, в сущности, поддерживает Лукашенко. В то время как белорусская оппозиция не смогла выдвинуть лидера, который собрал бы достаточно голосов для победы на президентских выборах.

«На выборы 1994 года и Шушкевич, и Позняк шли с прекрасными идеями, — говорит Василь Быков. — Это были идеи возрождения Белоруссии. А Лукашенко говорил просто. Как Ленин в 17-м году. Запустим промышленность, посадим воров. Электорату нужны не идеи. Ему нужны батареи. Такова политическая культура народа».

Надо иметь немалое мужество, чтобы признать политическую культуру своего народа настолько низкой. Но, очевидно, нет другого выхода, пора смотреть правде в лицо.

«Между прочим, — замечает корреспондент, — в ХІХ веке чешские гуманитарии усилием интеллектуальной воли сформировали национальную идею. И — достучались до народа».

Ответ: «Да перебили белорусскую интеллигенцию, особенно в сталинские годы постарались. Но сначала, во время коллективизации, уничтожили опору национальной культуры, тех, без кого никакие интеллигенты ничего сделать не смогут, — цвет белорусского крестьянства. Город белорусский, он традиционно был или польско-, или русскоязычным. А генератором национальной культуры была деревня. Не на кого белорусской элите опираться в «толще» народной».

Наша ситуация, не так ли? С той разницей, что у нас и «толще» народной не очень есть на кого опереться.

«А дальше что?» — спрашивает корреспондент.

Василь Быков предельно откровенен. «Быть пессимистом порядочному человеку почти неприлично, — говорит он. — Но что делать — я пессимист. Не вижу ничего светлого для Белоруссии в будущем. Вот Шушкевич, которого я очень уважаю, думает, что если Россия аннексирует Белоруссию, то на очень короткое время. А я уверен, что если мы потеряем в ближайшие годы независимость, то навсегда исчезнем как государство с карты мира. Вряд ли еще когда-нибудь представится такой уникальный случай, какой выпал на нашу долю после Беловежской пущи в 91-м. Тогда вмешались какие-то силы, божественные или дьявольские, не знаю…»

«А сейчас какие вмешиваются?»

«А сейчас идет сознательный разгром национальной культуры. Расчистка. Ради будущей интеграции. Разогнан Союз писателей, заменено руководство журналов, вынуждены уехать из Белоруссии Светлана Алексиевич, бывший руководитель Союза писателей Некляев, белорусский язык, и без того превратившийся в смесь, в «трасянку» (читай: суржик. — Л.К.), власти окончательно перестали поддерживать. (…) Роль национальной культуры властно передается провинциальному варианту масскульта, всем этим «Славянским базарам».

«Но ведь народу нравится?»

«Народу — нравится».

Вот такая картина. Не правда ли, один к одному, наша украинская действительность? Включительно с развалом Союза писателей, с разными заменами и подменами, с положением языка и культуры? С засилием масскульта и попсы, российских псевдоисторических сериалов и т.д. Впрочем, я думаю, здесь не совсем корректно употреблено слово народ. Социум, может, и народен, но он неоднороден. В той части, где он плебс, он всегда жаждет «Хлеба и зрелищ», и зрелищами доволен. Народ же, в более точном смысле слова, живет своей нелегкой жизнью и, насколько я знаю, ему все это очень не нравится. Просто плебс более агрессивен и заметен на всех социальных срезах, будь то алкаш с фиолетовым носом или превалирующий теперь тип крутого хряка с мобильником.

Интервью состоит из трех разделов. В название второго вынесена строчка: «Есть разные виды изгнанничества». Здесь речь идет конкретно о судьбе самого Быкова. Но до чего же узнаваемы и симптоматичны печальные парадоксы этой судьбы!

Люди, посвятившие свою жизнь борьбе за Независимость, патриоты, вложившие душу в создание этого государства, — они теперь оттеснены и вытеснены. Они фактически опять инакомыслящие. Они думают иначе, чем хотелось бы властям. Доходит буквально до внутренней эмиграции. Или даже до прямого изгнанничества, как в случае Быкова и Алексиевич. Корреспондент спрашивает: а вот если бы раньше, «на волне успеха, демократической окрыленности, вам сказали бы, что дело кончится этим, новым диссидентством, — поверили бы?»

На что Василь Быков отвечает: «Я был готов. Вообще никогда ничего хорошего не ждал ни от каких режимов. В моей жизни был коротенький период, связанный с Горбачевым, когда мне дали вздохнуть свободно. Печатали, премии давали — даже Ленинскую, как раз за «Знак беды». А до этого? И после?»

То есть — удушье, безысходность — при любой власти, и тогда, и теперь, то ли в условиях полной несвободы, то ли в этой лукаво закамуфлированной западне. Вот и остаются разные виды изгнанничества. Для людей технических профессий выехать сознательно и навсегда, может, в какой-то мере легче. Но для писателя это нестерпимо. Поэтому, когда в тех же «Известиях» мелькнуло сообщение, что Василь Быков будто бы просил и получил в Чехии политическое убежище, — «Это заявление меня напугало, — признается Василь Быков. — В Минске спят и видят, чтобы я стал невозвращенцем. Не дождутся. Это моя, если хотите, политическая позиция — не хочу нигде просить убежища. Я ощущаю себя здесь человеком, который уехал, но надеется вернуться».

Теперь, в эту первую годовщину, когда душа Василя Быкова уже окончательно покидает этот белый свет, когда мы знаем, как достойно и торжественно, в порыве любви и всенародного уважения, несли его гроб, покрытый национальным флагом, нелишне, наверное, вспомнить, что ожидало его на родине, когда он пытался вернуться туда при жизни.

«Я обычно еду в Москву, — говорит писатель, — а оттуда, чтобы не очень светиться на границе, в Минск. Но это наивно. Все равно все известно становится властям в тот же вечер».

То есть все механизмы осведомительства те же.

Ну, вот наконец он приехал в Минск. «И в тот же вечер получил мощный информационный удар. По телевидению, в газетах объясняли, что я литературный полицай, предатель своего народа, враг России, который требует возврата Белоруссии многих российских областей — Рязанской, Смоленской, а еще от Литвы — Вильнюса, а еще от Польши — Белостоцкого края. Хотя у меня не было и быть не могло даже кулуарных высказываний на сей счет».

То есть и механизмы компромата те же самые, тот же тип инсинуаций, как и при советской власти, как и у нас здесь теперь, особенно на предвыборных этапах. И находятся же люди, которые верят.

Более того. Люди, которые охотно и добровольно подхватывают эти бредни, азартно и со смаком травят писателя, как и в приснопамятные советские времена, когда устраивались целые кампании, целые психологические облавы. «К атаке подключились мои коллеги-литераторы, — вспоминает Василь Быков. — В том числе из России. Например, Валентин Распутин. (…) Мои фронтовые друзья, однополчане, пять человек, напечатали в газете заметку: «С Быковым в разведку больше не пойдем». Оставалось только ждать всенародной просьбы к президенту посадить Быкова. И тогда мои немецкие друзья предложили срочно уехать в Германию».

Немецкие друзья, заметьте. В Германию. Это при том, что Василь Быков фронтовик, что душа его обожжена войной, что он был ранен у нас на Кировоградщине, да так, что имя его было высечено в камне среди погибших. Так что ж это получается, — фашизм так людям души не перекалечил, Германия сумела преодолеть свое тяжелое психологическое наследие, а у нас и при нашей Независимости все еще доминирует тот «новый тип человека», который в любую минуту опять может проявиться знаком беды?!

«Значит, путь домой для вас закрыт?» — спрашивает корреспондент.

Выходит, что так. И это ситуация человека, которому 79-й год, у которого со здоровьем проблемы, и, наверное же, и фронтовые раны напоминают о себе, и друзья уже ушли почти все, и рядом только его преданная, измученная такой жизнью жена, с которой я имела счастье познакомиться в Минске, на Международном форуме Пен-Центров, — они стоят у меня перед глазами, эти два удивительных человека. И чем больше думаю о них, тем глубже осознаю весь абсурд и трагедию этого ничем не оправданного изгнанничества.

«Единственное желание, — сказал Василь Быков тогда в Праге, в своем фактически последнем интервью, — умереть в собственном доме, в своей постели. Но пока такая перспектива не просматривается».

Так что же это за общества такие, что за дефицит доброты и понимания, что за нравственная глухота воцарилась на этом постсоветском пространстве, где наверняка же чуть ли не все слышали или читали Василя Быкова, но почему -то считают, что он русский писатель, и при этом его изгнанничество воспринимают совершенно индифферентно?! И когда я зашла в книжный магазин спросить, нет ли у них какой-либо из последних книг Василя Быкова, и, наткнувшись на колючий взгляд (реакция на украинский язык), сказала, что они же, должно быть, слышали, что этот большой белорусский писатель умер, продавщицу повело на сарказм: «Так он уже белорусский?» — и столько в той интонации было неприязни, столько тупой шовинистической уверенности, что все великое может быть только российским, что еще раз и еще раз, как острый приступ удушья, почувствовалось свое вечное внутреннее изгнанничесво на своей собственной земле.

При всех традиционных разговорах о трех братских народах, об общих исторических корнях — какое небратское отношение к этим двум народам, какое желание выкорчевать их язык и культуру с корнями! И кому же, как не нам, украинцам и белоруссам, понимать друг друга? И знать, что если знаки беды возвращаются, то они возвращаются ко всем народам на этой постсоветской территории.

Цинизм властей предержащих не имеет границ. Когда Василь Быков умер, президент Лукашенко заявил, что всегда уважал его и видел в нем (цитирую из «Известий») «человека, имя которого непосредственно связано со стремлением нашего народа жить в свободной и независимой стране». Была даже создана госкомиссия по организации похорон, собирались воздать почести, но не удержались от кощунства, — потребовали, чтобы гроб был покрыт официальным красно-зеленым флагом, а он был покрыт бело-красно-белым, национальным, гордым рыцарским флагом. И тогда державные мужи, несовместимые со своей нацией, заявили: «Держава уходит!» — и действительно, та, не его держава, ушла, и похороны были достойны его памяти. Это были похороны всенародные. Десятки тысяч людей пришли попрощаться со своим писателем. И главное, что много молодежи, в отличие, кстати, от Украины, где заметно выдохлась энергетика боли и солидарности. Как-то уже привычно у нас спохватываются только тогда, когда уже что-то стряслось. Начинают переживать, оплакивать, сожалеть, каяться, и так до следующего раза, пока опять кто-нибудь не умрет. Тогда опять начинают оплакивать, сожалеть и упрекать себя, до следующего раза. А ведь настанет час, когда следующего раза уже не будет. Ведь это уходят уже последние такие писатели минувшего столетия. Это уже уходит эпоха больших литературных личностей.

Новое столетие даст новый тип писателя, новую модель общественного и человеческого поведения. Не берусь утвержать, — лучший или худший, просто иной. Одно с уверенностью можно сказать, что для наций с аномальным положением в мире тот тип писателя был залогом их национального бытия.

Не хотелось бы думать безысходно. Однако нельзя же не замечать, что как меняется климат на земле, так меняется и нравственный климат общества. Соответственно меняются и критерии. Теперь большой спрос на успешность, в ходу модное понятие: успешный писатель. Оказывается, писатель должен быть успешным, даже если для этого пришлось бы пойти на сделку с совестью.

Василь Быков не был писателем успешным. Он был писателем настоящим. Без таких писателей мир будет плоским и прагматичным, и зависимым от того, от чего негоже зависеть.

«Создается впечатление, что вы совсем одиноки», — сказал корреспондент.

«Да. Но я привык к одиночеству. По природе своей я индивидуалист. И писательство к тому же подталкивает: профессия требует отъединенности. Да и то сказать: в такие-то годы я продолжаю работать. Написал две повести. Хорошо хоть печатают».

«В Белоруссии?»

«Ну, вот из Минска вчера звонили, сказали, что маленькая книжка скоро выходит. Но в основном печатаюсь в России».

И это еще один феномен. Воистину есть две России. Россия имперская, которая выгубила, депортировала, унизила народы. И Россия другая, Россия Сахарова, Аверинцева. Россия того же корреспондента, который нашел писателя в Праге, непредвзято и объективно провел интервью и напечатал в «Известиях».

Но когда Украину склоняют к интеграции, к Единому Экономическому Пространству, то это — с той первой Россией, имперской. Вслушайтесь: Единое Экономическое Пространство. Даже не общее, а — единое. И неделимое.

«Хотим мы того или нет, — говорит корреспондент, — но процесс объединения России и Белоруссии…»

«Поглощения», — уточняет Василь Быков.

«…скорее всего неостановим, — продолжает корреспондент. — И есть основания предполагать, что завершится он к середине второго путинского срока. Но объединение…»

«Поглощение», — еще раз уточняет Василь Быков.

«…дело обоюдное. Не только Россия присоединит Белоруссию, но и Белоруссия вольется в Россию. Что привнесет она в российскую жизнь? Прежде всего, политическую».

Ответ: «По большому счету, в случае интеграции Россия получит мощную инъекцию — антидемократическую, диктаторскую, кагебистскую. Да, собственно, инъекция эта уже поступает. До всякой интеграции. И спецслужбы сотрудничают, и Дума ваша не вылезает из Минска, и администрации двух президентов давно уже переплелись».

На этом я закончу цитирование. Скажу только, что последний раздел этого интервью называется: «Это и вас ждет».

Будем же благодарны этому уникально честному писателю, который и у своей смертной черты нашел силы предупредить нас. Но способны ли мы услышать этот камертон трагедии?

Знаки беды возвращаются. Они уже возвратились.