ИВАН САМОЙЛОВИЧ: ЗАЛОЖНИК «МОСКОВСКОГО ВЕКТОРА»

«Від Богдана до Івана не було гетьмана». В этой народной поговорке не только проявление уважения к великим украинским гетманам — Богдану Хмельницкому и Ивану Мазепе, но и приговор историческим деятелям эпохи Руины, большинство из которых оказались или орудием в чужих руках (Юрий Хмельницкий, Павел Тетеря), или заложниками обстоятельств (Демьян Многогришный). Впрочем, судьба Ивана Самойловича, гетмана Левобережья, опровергает народную поговорку. Он властвовал 15 лет (более какого-либо другого его предшественника в ХVІІ веке!) — и это в то время, когда Украину опустошали ее соседи, подписанные договора легко нарушались, а вчерашние враги становились союзниками. Так долго и в таких условиях управлять государством могла только неординарная личность.

Происхождение Ивана Самойловича не предвещало ему политической карьеры — будущий гетман родился ориентировочно в начале 1630-х годов в семье священника в Ходоркове. Это обстоятельство со временем станет причиной появления прозвища «Попович»; летом 2003 года в этом селе на Житомирщине был открыт памятник знаменитому земляку. После учебы в Киевском коллегиуме Иван удивил родителей — вступил в казацкое войско. Начав службу в должности сотенного писаря в городке Красный Колядин на Черниговщине (туда семья Самойловичей переехала в 1650-е годы), способный и образованный юноша довольно быстро начал продвигаться по карьерной лестнице: сотник Веприцкой сотни Гадяцкого полка, сотник Красноколядинской сотни Черниговского полка, полковой есаул, судья и приказный полковник Черниговского полка (1668).

Первые шаги Самойловича в большой политике трудно назвать удачными: он поддержал выступление против Москвы гетмана Ивана Брюховецкого, запутавшегося в своих популистских и своевластных поступках, за что и поплатился головой. Впрочем, Самойловичу простили поддержку бунтовщика. Даже более того: когда в марте 1669 года в Глухове гетманом Левобережья избрали Демьяна Многогришного, тот сразу же предложил на пост генерального судьи именно Самойловича. Разве мог тогда знать Многогришный, что его протеже в скором времени окажется среди мятежников, которые лишат гетмана должности? А пока что Самойлович — один из авторов Глуховских статей, сохраняющих за Украиной государственную автономию; он же презентовал договор в Москве. Статьи, несмотря на безусловный позитив для Украины некоторых их пунктов (уменьшалось количество царских воевод, а их деятельность ограничивалась лишь военными вопросами), довольно существенно сузили рамки компромисса между Гетманщиной и Московией: у гетмана не было права на самостоятельную внешнюю политику, казацкий реестр уменьшался вдвое — до 30 тысяч человек, возвращались крестьяне-беглецы, присоединившиеся к казакам. Но по просьбе гетмана представители казацкой политической элиты могли получать дворянские титулы.

Кроме безусловной практической и имиджевой пользы, этот пункт Глуховских статей не оставлял старшине поля деятельности для маневра, все более переориентируя ее в сторону Кремля. По-видимому, эту опасность роста аппетитов старшины чувствовал и Многогришный, и три года его правления были обозначены демонстративной самовластностью. Такая решительная централизаторская политика в условиях Руины была, по-видимому, единственным способом сохранить целостность Гетманщины. Старшина терпеть «свободу движений» гетмана уже не желала. Поэтому снятие Многогришного с должности 13 марта 1672 года прошло четко и слаженно. Среди мятежников были наивысшие чины Гетманщины: два генеральных судьи (один из них — Иван Самойлович), генеральный писарь, три полковника и генеральный обозный. Дальнейшая судьба экс-гетмана — пытки в Москве и ссылка в Сибирь.

С выбором нового гетмана старшина не спешила, готовя почву к ограничению полномочий будущего властителя. Поистине история движется по спирали —разве не такие же проблемы беспокоят и нынешний украинский политикум? Параллельно с отправкой в Москву делегатов с поправками к Глуховскому договору (одна из них — о выборах гетмана без участия простых казаков), старшине пришлось нейтрализовать еще одного претендента на булаву — кошевого атамана Запорожской Сечи Ивана Сирко, пользовавшегося заслуженным авторитетом в Украине. Сирко начал активную «предвыборную кампанию», но его арестовывают и отправляют в ссылку в Тобольск (впрочем, уже в следующем году, благодаря ходатайству польского короля Яна III Собеского, он возвращается на родину).

В таких условиях 17 июня 1672 года в городке Казачья Дубрава вблизи Конотопа и состоялся старшинский казацкий совет (рядовых казаков просто «забыли» оповестить), который и избрал гетманом Левобережья Ивана Самойловича. В благодарной речи он не забыл сразу расставить акценты относительно своей будущей политики: «Быть нам в подданстве большого государя со всем Войском Запорожским. Я буду служить... преданно, без каких бы то ни было колебаний и измены и никогда не захочу совершить то, что совершали предыдущие гетманы. И вы, будучи со мной, служите преданно без какого бы то ни было сомнения, никаким сварливым словам и соблазнам не верьте, а держите все по договорным статьям прочно и постоянно». Выходец из казацкой старшины, ее «кровь и плоть», Самойлович с первых дней своего гетманства стал на позиции укрепления ее привилегий, прекрасно памятуя об «уроке Многогришного». Обязательные собрания старшинского совета при решении всех государственных вопросов, щедрое раздаривание земель, образование корпуса значковых товарищей (своеобразная гетманская гвардия, состоящая из сыновей старшины и выполняющая специальные поручения) — эта система власти «казацкой аристократии», выпестованная Самойловичем, просуществовала почти сто лет.

Успехи Самойловича в сфере укрепления устоев государственности Гетманщины тем более впечатляющи, если вспомнить, что годы его правления пришлись на апогей Руины. На Правобережье начала 1670-х годов одновременно правили три (!) гетмана: «туркофил» Петр Дорошенко, пропольски настроенный Михаил Ханенко и Петр Суховей (ставленник крымских татар). И как бы искусно ни выстраивал Самойлович систему власти на Левобережье, рано или поздно он должен был обратить свой взгляд на правый берег Днепра. И здесь его помыслы полностью совпадали с планами сюзерена: Московия, чувствуя слабость позиций Дорошенко (который медленно загонял себя в глухой угол из-за ненавистного в народе союза с «бусурманами»), старалась закрепиться и на Правобережье. Тем более что переговоры о переходе под скипетр царя уже велись московскими послами с Михаилом Ханенко. Первый «раунд» переговоров с Дорошенко, состоявшийся 4 сентября 1673 года, был откровенно провальным. В ответ на предложение парламентария (иеромона Серапиона Палчовского) принять главенство царя и перейти в подчинение к Самойловичу, Дорошенко резко заявил: «Пусть Самойлович не хвалится, что он был таким казаком, как я — от прадедов казак! Разве он видел запорожские речки и море?.. Пусть покажет: если все знает и может доброе дело вести, я ему уступлю и низко поклонюсь за то, что снимет с меня бремя гетманского чина. Но знает Бог и люди: не давний он казак. Разве проходил он все военные чины, от малого до великого? Я так много раз был полковником и все старшинские чины прошел! Пусть царское величество сам рассудит, что это будет, когда под царской рукой будут находиться вместе два гетмана! Я его не люблю, а он меня не любит, — и начнется у нас в Украине твориться такое же, как творится в Польше, где два гетмана вечно между собою ссорятся» (Николай Костомаров).

Второе предложение от Москвы, поступившее через несколько недель, показалось Дорошенко более привлекательным — ему обещали, что Киев и Правобережье не отдадут Речи Посполитой; он останется гетманом на правой стороне Днепра, а Левобережье — под управлением Ивана Самойловича. Гетман согласился. Тем не менее Самойловича такой вариант не устраивал — именно поэтому он настойчиво добивался разрешения царя на военный поход на Правобережье, чтобы силой заставить Ханенко и Дорошенко присягнуть де-юре Московии, а де-факто — именно ему, Самойловичу. Итоги похода (который продолжался с конца января до середины марта 1674 г.) стали первым серьезным успехом Самойловича в деле «сбора земель» Украины: почти без сопротивления на его сторону перешло большинство правобережных полков, а Михаил Ханенко на казацком совете в Переяславе 17 марта 1674 года отрекся от булавы. Ивана Самойловича провозгласили гетманом Левобережной и Правобережной Украины. Тем временем Петр Дорошенко закрылся в Чигирине. Впрочем, Самойлович понимал, что капитуляция Дорошенко — лишь вопрос времени. Вообще противостояние Дорошенко и Самойловича — один из многих примеров в украинской истории, когда властные амбиции отдельных личностей (даже ярких и, безусловно, харизматических) приводят к крупным катастрофам в обществе.

Почти два года Дорошенко пытался переломить ситуацию в свою пользу, но действия приглашенного им турецкого войска — как и польских войск, двинувшихся в сторону Правобережья в ответ на объявление этих земель сферой влияния Московии, — повлекли большие разрушения в городках и селах края, и как следствие — рост ненависти в народе к гетману как к виновнику разрухи. Для Дорошенко единственно возможным выходом стала унизительная церемония передачи булавы Самойловичу 19 октября 1676 года. Этот день можно считать датой формального окончания Руины — завершилась почти пятнадцатилетняя эпоха гетманского двое-, трое-, четверовластия. Как единый полноправный гетман Украины (с другой стороны, трудно говорить о полноправии в тогдашних условиях душных «московских объятий») Иван Самойлович в который уже раз продемонстрировал незаурядный талант политического выживания. Очередным испытанием для него стало нашествие турок в 1677 году, которые после потери союзника-Дорошенко нашли ему неожиданную замену — Юрия Хмельницкого: освободили его из стамбульской тюрьмы, наградили громким титулом «князя Сарматии и Украины, властителя Войска Запорожского» и отправили с войском в роли «пиарщика».

Двухлетние Чигиринские походы турок столь сильно опустошили и разорили Правобережье, что началось массовое бегство гражданского населения через Днепр на Восток — подальше от войны и разрухи. Самойлович решил придать этому неконтролируемому процессу «организованность» — по его приказу казаки из восьми полков захватили основные города Черкасщины и переселили десятки тысяч людей на Левобережье. Масштабы этой акции были поистине беспрецедентными. Несмотря на явный позитив (как бы там ни было, а людей фактически эвакуировали из района боевых действий), переселение сопровождалось жесткими мерами — населенные пункты, из которых Самойлович вывел людей, были сожжены по его приказу — вместе со всем имуществом переселенцев. В народе эта акция еще много десятков лет вспоминалась страшным словом «сгон».

В то время, когда Правобережье пылало в огне (турки, крымские татары, поляки и московиты буквально разрывали его), на Левобережной Украине было относительно спокойно. Гетман хорошо понимал, что «многовекторность», которой грешили его предшественники (Юрий Хмельницкий, Павел Тетеря, Иван Брюховецкий, Петр Дорошенко), может дорого стоить; поэтому даже на уровне родственных отношений он прочно связал себя с Москвой: туда отправил на учебу сыновей (сделав со временем полковниками — стародубским и черниговским), дочку выдал замуж за боярина Федора Шереметева. Традиционные доносы на гетмана в Москву — неотъемлемая черта тогдашней украинской политики — Кремлем не поддерживались.

Но Самойловичу так и не удалось взять под полный контроль Запорожье. Иван Сирко не простил «Поповичу» своего поражения в борьбе за гетманство в 1672 году и поэтому все время демонстрировал независимость, поддерживая контакты и с Польшей, и с Московией, но — в обход гетмана Левобережья. Самойлович, в свою очередь, пытался ограничить относительную независимость Сечи. Держал около Кодака войско, чтобы контролировать нижнее течение Днепра, требовал от запорожцев информацию о всей их переписке, а когда царь высказал желание подарить казакам флаги, решительно протестовал, доказывая, что такие регалии могут быть лишь у гетмана. Но он понимал, что избавиться от мятежного атамана невозможно: непопулярность гетмана среди казаков была прямо пропорциональной огромному авторитету Сирка в Сечи да и в общем среди народа Гетманщины (и в определенной мере — в Белокаменной). Самую точную характеристику отношениям Самойловича и Сирка дал Дмитрий Яворницкий в своем монументальном труде «История запорожских казаков»: «Сирко и Самойлович были бесспорно самыми сильными людьми своего времени и типичными выразителями воли управляемого ими народа. Оба они были верными слугами московского царя, оба по-своему любили свою родину, оба в той или иной степени ненавидели турок, татар и поляков, но оба же они столкнулись на одном и том же пункте и различно высказывались о средствах для спасения родины, и между ними возгорелась неугасимая вражда...» Напряженно-сопернические отношения гетмана и кошевого продолжались до самой смерти Сирко в 1680 году.

Заключительный период владычества Ивана Самойловича обозначился событием, влияние которого достаточно сильно ощущается до сих пор: в 1685 году при активном содействии гетмана киевскую митрополию подчинили Московской патриархии. Рост «аппетитов» московского православия совпал во времени с кризисом киевской митрополии, а Самойлович (резонно считавший себя экспертом в церковных делах) волею судеб стал исполнителем разработанного в Москве сценария «присоединения». 29 июня 1685 года киевским митрополитом (по предварительному тайному согласованию с Москвой) избрали луцкого епископа Гедеона Четвертинского. Самойлович настоял на его кандидатуре, ибо племянник Четвертинского Юрий был мужем дочери гетмана. Позже этот гетман отправил в Москву письма с просьбой утвердить нового митрополита в должности, что и состоялось 8 ноября 1685 года в присутствии патриарха Иоакима. И только после этих «опережающих» шагов Самойлович пишет письма константинопольскому патриарху Дионисию: «...желаем от вашего архипастырьского вселенского патриаршего достоинства предоставить отпускное и простительное благословение, чтобы была эта наша Киевская малороссийская митрополия в подчинении святейшего и всеблаженнейшего Иоакима, патриарха московского и всея Руси, и северных стран, а по нему и у следующих российских патриархов...» Каким образом получили «согласие» Дионисия, известно: киевскую митрополию отдали Москве по требованию турецкого великого визиря (подкупленного московскими послами) и в обмен на щедрые дары.

Для Самойловича же его решающая роль в «передаче» украинской церкви Москве стала последней попыткой засвидетельствовать свою преданность сюзерену: противоречий между ним и старшинской верхушкой становилось все больше, а доносы на гетмана в Москву участились. Причин для недовольства у старшины хватало: самовластность гетмана, слишком большое налоговое давление (увеличившиеся во времена Крымского похода в 1686—1687 годах), наконец, и сама Крымская кампания (развязанная Московией после подписания «Вечного мира» с Польшей), провал которой многие готовы были возложить на Самойловича. Очередной донос на гетмана стал для него роковым: 7 июля 1687 года «челобитную» к царю подписали десять высших представителей гетманского правительства. «Первую скрипку» в мятеже играл генеральный есаул Иван Мазепа. Предвидел ли Самойлович в 1674 году, когда помиловал и приблизил к себе Ивана Мазепу, бывшего порученца гетмана Дорошенко (которого по пути в Турцию поймал Сирко и хотел казнить), что через 13 лет придется уступать гетманскую булаву именно ему? По крайней мере, чтобы вспомнить об этом (как и о собственном пути к гетманству), судьба отвела Самойловичу время: после лишения булавы, конфискации всего имущества и высылки в Тобольск он прожил в этом сибирском городке еще три года.

Незаурядность фигуры Ивана Самойловича — не только в долголетней политической живучести. Его карьера стала классическим примером «жизни за царя», но без «хеппи-энда». А поэтому для Ивана Мазепы, который уже в конце своего гетманства попытался решительно изменить «московский вектор», одним из определяющих факторов этого отчаянного шага, бесспорно, была память об «уроке Самойловича».