Гуси и термометр, или Как Первый и Третий Рим от галлов спасались

Во время семейной прогулки по старому городу в окрестностях Успенского собора мне вспомнилась забавная история из собственной пролетарской юности.

Как прилежный член лекторской группы заводского комитета комсомола, я подготовил лекцию об истории родного города. Дореволюционной. Последнее вызвало нарекания контролирующих партийных органов. В частности, из описания Успенского собора старший товарищ настоятельно посоветовал опустить вычитанное у Багалея упоминание о надписи «Воздвигнута колокольня сия в благодарность Богу Спасителю за избавление Державы и Церкви Российской от нашествия галлов и с ними двадесяти язык в 1812 году» (надпись была сделана на медной памятной доске, установленной в притворе храма в год завершения богоугодного строительства в 1844 году; в богоборческие советские времена храм лишился не только памятной доски, но и куполов, впрочем, восстановленных в 1986 г. для устройства в православном соборе зала органной музыки).

...Совершенно очевидно, что в 1812 году не что иное, как лютая российская зима явилась причиной изгнания «страшного, злонамеренного и лютого врага, подкрепляемого силами почти всей преодоленной им Европы». Характеристика взята из Высочайшего указа императора Александра І Святейшему синоду «Об установлении празднества декабря 25, в воспоминание избавления Церкви и Державы Российские от нашествия галлов и с ними двадесяти язык».

Образ закутанных в тряпки галльских и тевтонских вояк, бредущих бесконечными заснеженными великорусскими равнинами, каковой образ выгодно оттеняется благостными ликами раскрасневшихся на родном морозе русских воинов в распахнутых бараньих полушубках, непременно сопровождает картины великих побед державы Российской. «Только термометр, но не штык оказался причиной поражения Великой армии» (в этой формулировке бравого бригадира Жерара понятие «Великая армия» допускает расширенное интернациональное толкование). Частный температурно-климатический случай проявления общего закона «что русскому здорово, то немцу — смерть» доказывает свою аподиктическую достоверность еще со времен полумифического Ледового (sic!) побоища. По милости Божией спасительная стена из снега и льда надежно оберегает Россию от западных влияний и вторжений. Наши предки, оказавшись в Московии в рекрутчине, про стену эту даже песню сложили, любуясь из окон казармы дивной природой: «Що в Росії за зима, /Завіяла, замела, /Не проїхать, не пройти, /Ні коника провести».

В перворимской истории спасения от галлов божественное заступничество сказалось в чудесном избавлении гусей, посвященных Юноне, от съедения страдающими от голода защитниками Капитолия. А голод был страшный. «Сколь ни были изнурены несением службы и стражи воины на Капитолии, они превозмогали все человеческие страдания — одного только голода природа не попустила превозмочь», — пишет Тит Ливий. Но и специально отмечает: «Даже в таких обстоятельствах не было забыто различие божественного и земного». Священные птицы не отправились на вертел, а разделили все тяготы и лишения воинской службы. «Это обстоятельство и оказалось спасительным, — заключает историк. — От их гогота и хлопанья крыльев проснулся Марк Манлий, знаменитый воин». Храбрый консуляр (бывший консул) ударом щита сбивает вниз галла, уже стоявшего на вершине, а подоспевшие защитники римской твердыни опрокидывают в пропасть весь вражеский отряд. Рим был спасен. Божьим соизволением чрез гусей.

А еще совсем недавно казалось, что в небесной канцелярии кто-то что-то здорово напутал. Народ, которому судьбою назначено владычествовать над миром («Тут будеть град над городами, /Поставлено так між богами...» — И.Котляревский), позорно бежал с поля битвы при Аллии. «…Ни вожди, ни воины не напоминали римлян, — свидетельствует Тит Ливий. — Во всех душах царил лишь страх и мысль о бегстве; помрачение умов было таково, что, несмотря на препятствие в виде Тибра, подавляющее большинство бросилось в Вейи, чужой город, вместо того, чтобы бежать прямым путем в Рим, к женам и детям. (…)Римляне бежали, не только не пытаясь померяться силами с неприятелем, не только не сразившись с ним и не получив ни одной царапины, но даже и не ответив на его клич. Никто не погиб в сражении, все убитые были поражены в спину, когда началась давка, а толчея затрудняла бегство. Страшная резня произошла на берегу Тибра…». Память о разгроме при Аллии навечно отпечаталась в римском сознании и даже законе: пятнадцатый день до секстильских календ был законодательно определен «аллийским днем», в каковой день запрещены все общественные и частные предприятия. А враги римского народа нарочно выбирали для баталий окрестности реки Аллии — чтобы уже этим посеять панику.

К чести третьеримских наследников имперской славы, в «бородинский день» к галлам была обращена не спина, но грудь. В битве у Москва-реки непобедимый доселе вождь галлов узнал, что такое крепость римского духа. «Недаром помнит вся Россия про день Бородина!»

Уверенные в своем превосходстве варвары, презрев военную хитрость и военное же искусство (опасаясь, что в случае флангового маневрирования противник снова отступит), ринулись в грубую лобовую атаку по всему пятикилометровом фронту. Более трети царских ратников полегло на Бородинском поле (45 тысяч из 120), но врагу не хватило сил опрокинуть русскую оборону. Наполеон отказался вводить в бой императорскую гвардию, чем, по всеобщему мнению, упустил шанс на безоговорочную победу. Отборные галльские воины, в отличие от их античных предков украсившие головы не петушиными перьями, а медвежьими шкурами, одним своим видом несомненно устрашили бы русского медведя и тем решили исход битвы. Истощив силы сторон, схватка закончилась вялой артиллерийской перестрелкой...

В отличие от Наполеона, у Кутузова не было резервов. Отвечая на горячие призывы молодежи, вдохновленной исходом Бородинской битвы, дать еще одно сражение Буонапарте и тем защитить Третий Рим, старый воин вполне мог бы ответить классически: «еще одна такая победа, и я останусь без войска».

«Пока армия вашего императорского величества цела и движима известною храбростию и нашим усердием, дотоле еще возвратная потеря Москвы не есть потеря отечества» — так о причинах оставления Москвы Кутузов рапортовал императору Александру І. Кстати сказать, эта логика вполне подтверждается римской историей: после падения «первопрестольного» Рима империя худо-бедно просуществовала еще тысячу лет.

Совершенно по-иному потерю отечества понимали в Римской республике. О спасительном отступлении (например, в Вейи) никто не думал. «Пусть пожары и разрушения на их глазах сравняли город с землей, пусть [Капитолийский] холм, который они занимали, был беден и мал — они все равно готовились храбро защищать этот последний клочок свободы» (Тит Ливий). Даже те патриции, которые по причине старческой немощи не могли оружием помочь своему отечеству, предпочли позорной эвакуации смерть на форуме (ср.: «все сокровища, арсенал и все почти имущества как казенные, так и частные вывезены и ни один дворянин в [Москве] не остался» — рапорт Кутузова).

* * *

«…Я расскажу вам о России. Сейчас это кажется мне страшным сном. Кровь и лед. Лед и кровь. Озверелые лица и заледеневшие бакенбарды. Посиневшие руки, протянутые в мольбе о помощи» (А.Конан Дойль, «Приключения бригадира Жерара»). Странно только, что русские проиграли ХОЛОДНУЮ войну.