Единая поместная Церковь: конфессионная утопия или церковная реальность?

В Украине продолжается оживленная дискуссия вокруг перспектив образования единой Церкви. В ней участвуют церковные и общественно-политические деятели вместе с депутатами Верховной Рады и работниками секретариата президента. Последним примером голоса в дискуссии стала недавняя серия статей священника Петра Зуева в газете «Зеркало недели» (№№ 3—5). В них был представлен церковно-исторический фон проблемы, актуальное состояние УПЦ в контексте мирового православия и возможные варианты предоставления Украинской Православной Церкви канонической автокефалии. Не вмешиваясь в дискуссию относительно представления и интерпретации исторических фактов, хотел бы обратить внимание на то, что взгляд автора на Церковь опирается на тезис, общеупотребительный в нынешнем церковном мышлении, в котором Церковь и конфессия тождественны. Тем не менее так думали не всегда. Конфессионное, суженное понимание Церкви появилось вследствие возникновения в ней разделения и расколов. Суть этого понимания можно очертить афористически: Христос создал Церковь, люди создали конфессии, Христова Церковь одна, конфессий много. Христова Церковь как таинство спасения продолжается в истории, конфессии появляются и исчезают.

Конфессии, значит — разделение

Когда в 1054 году разорвали церковное сопричастие Римская и Царь­градская Церкви, то ни в одной из них не прекратилось дейст­вие единой Христовой Церкви. Ни один из соборов Западной или Восточных Церквей, созванных после 1054 года, не отважился назвать другую Церковь еретической. Более того. Как со стороны Запада, так и Востока позволяли верным в отдельных случаях принимать святые Таинства, то есть исповедоваться и причащаться в любой из них, тем самым непрямо признавая действительность благодатной жизни в каждой Церкви. Так проявляло себя аутентичное церковное мышление, преодолевая искушения к его конфессионному сужению. Но и конфессионность давала о себе знать, стремясь подменить церковность.

При конфессионном подходе вся история нашей Киевской Церк­ви превращается в набор нелепостей: в 988 году князь Владимир крестил народ в православную (или католическую, если это было до 1054 года?) веру как конфессию. Сразу возникает крупный спор между кон­фессионными историками, в котором каждый тянет в сторону своей конфессии. В 1439 году, после подписания определений Флорентийского Собора, в частности митропо­литом Киевским и всея Руси Исидором, наши конфессионно православные предки стали конфессионно католиками, то есть униатами. В 1596 году, опять же неизвестно, каким образом «оправославленные» в послефлорентийский период украинцы вследствие Берестейской унии в очередной раз стали конфессионными католиками. В 1839 году конфессионные католики стали конфессионными православными, в 1946 году то же самое произошло в Галичине, а в 1989 году вновь конфессионные православные стали конфессионными католиками, верными УГКЦ. Если в конфессионном порыве считать изменение конфессионной юрисдикции сменой веры, то более чем тысячелетняя наша церковная история является сплошной полосой измен, смены вер, отхода от спасения и т. п.

Конфессионный подход к Церкви был привнесен в нашу историю прежде всего инициаторами разделения в 1054 году, то есть византийцами и римлянами. Несмотря на то, что много воды утекло с тех пор, сам подход до сих пор продолжает определять межцерковные отношения, в частности в треугольнике «Рим — Царьград — Москва», который для нашей Церкви был настоящим «треугольником смерти». Основные черты древнего и вместе с тем постоянно обновляемого конфессионного подхода, в котором оправдывается и рационально обосновывается разделение Церкви, таковы:

— утверждение единоспасения только собственной конфессии;

— вражеское отношение к другим конфессиям или их игнорирование;

— стремление если не уничтожить, то хотя бы подчинить себе другую конфессию.

Из-за своего нетерпимого и агрессивного характера такое мышление не просто делает разделения легитимными, оно неминуемо будет порождать новые разделения. В то время как Христос призывал служить, люди «от имени Христа» стремятся господствовать, что неминуемо приводит к конфликту с другими «искателями» власти. Для конфессионного мышления «иная» конфессия — прежде всего конкурент и раздражитель, которого любой ценой нужно усмирить, сделать второстепенным, если не маргинальным.

Конфессионное мышление противопоставило не только Римскую и Царьградскую Церкви, но и, начиная с 1448 года, охватило также Московскую Церковь, история отдельного существования которой началась с четкого противопоставления «униатскому» Царьграду и «еретическому» Риму. Каждая из трех Церквей соревновалась за первенство в христианстве, каждая требовала от Киевской Церкви конфессионного подчинения исключительно ей. Киевская Церковь смирилась с навязанным ей конфессионным мышлением и, разделившись на конфессии соответствующих «ориентаций», в течение веков вырабатывала психологию униатст­ва как зависимости от одной из трех Церквей — конфессионных конкуренток в соревновании за власть и влияние.

Когда в ХХ веке тоска по единству христиан воплотилась в экуменическом движении, то каждая из трех Церквей в разное время и в различной степени приобщилась к процессу поиска единства. Но наиболее слабым местом католическо-православного диалога стало нежелание, а поэтому и неспособность ведущих Церквей отказаться от конфессионного мышления. Оно понимает единство Церквей как:

— «обращение» другой конфессии в свою через «покаяние» или разнообразные формы компромисса;

— унификацию различных форм богословия, духовности, канонического строя другой конфессии с «лучшими» и нормативными формами конфессии собственной;

— юридическо-каноническое подчинение другой конфессии.

Очевидно, что при конфессионном мышлении единство может быть достигнуто благодаря административным или политическим действиям «извне» конфессий, что на уровне верующих этих конфессий будет восприниматься как насилие над их христианской совестью. Единство прежде всего внешне-институционное является искус­ственным и непрочным. Ведь речь идет не о единстве равных поместных Церквей в Церкви Христовой, а о подчинении конфессий более слабых (численно, организационно, политически) конфессии более сильной.

Конфессионный треугольник

Такое мышление характеризует и наши украинские традиционные конфессии. Они прежде всего обращают внимание на действие внешних центров, на которые ориентируются. Центры же, как видим, не готовы к единству. Когда же предпринимаются попытки что-либо сделать в Украине, то зачастую представители конфессий копируют подходы своих «центров притяжения». Сами центры стимулируют конфессионные подходы, утверждая, что статус Украинской Церкви может быть решен исключительно в одном из центров или вследствие договоренности между центрами без глав украинских конфессий. Последние зависят от упомянутых центров не только исторически и психологически, но и канонично-юридически. Так, УГКЦ находится в канонической зависимости от Римской, УПЦ МП — от Московской, УАПЦ, несмотря на название «автокефальная», саму себя поставила в зависимость от Царь­градской, а УПЦ КП политически зависит от существования Украин­ского государства. Эти зависимости словно провоцируют Рим, Царь­град, Москву, да еще и Украинское государство, к «более решительным действиям» по отношению к украинским конфессиям, вследствие чего последние являются яблоком раздора между ними, а Украина — конфликтогенной территорией, на которой перекрещиваются «разновекторные» геополитические интересы крупных Церквей.

Учитывая объективно существующие внешние и внутренние факторы, сложившиеся вокруг вопро­са об образовании Единой поместной Церкви, мы стоим перед историческим выбором пути к единству.

Вариант первый, конфессионный. Существуют три украинские православные конфессии. Одна из них «каноническая», поскольку сохраняет подчинение иной конфессии под названием «Русская Православная Церковь», остальные «неканонические», поскольку демон­стративно отказались от подчинения ей, выбрав взамен другие виды зависимости. Все, что случилось, сво­дится только к каноническо-дис­циплинарной проблеме, оставляя без ответа более существенные вопросы о реальных отличиях между РПЦ и УПЦ. Какая развязка предлагается? «Недисциплини­рован­ные» конфессии через «покаяние» и подчинение должны слиться с «канонической», а та, в свою очередь, «если этого захотят все верные», когда-то, в будущем, возможно, будет добиваться предоставления автокефалии со стороны РПЦ. Окончательно дело автокефалии зависит не от УПЦ, а от РПЦ, поскольку конфессионность в межцерковных отношениях — не партнерст­во, а зависимость. К этому надо добавить, что на решение РПЦ в межцерковной сфере большое влияние оказывает международная политика Российского государства, с которой согласуются «внешние церковные сношения» РПЦ.

Такая очерченная конфессионным мышлением ситуация приводит к возникновению ряда проблем. Во-первых, нереальным представляется способ «лечения» разделения внутри украинского православия через подчинение «неканонических» конфессий одной «канонической», количественно меньших — количественно более крупной. Ведь каждая из разделенных конфессий считает себя Церковью, к тому же «ядром», центром будущего объединения, которому должны подчиняться другие. Кто-то ожидает какого-то государственного объединительного декрета, вследствие чего конфессии вынуждены были бы объединиться. Но образованная таким способом «государственная» конфессия только бы увеличила количество православных конфессий, «откусив» от каждой какую-то малость. Мечты о сугубо конфессионном присоединении к одной конфессии становятся с каждым годом все более призрачными, поскольку новое поколение архиереев и священников, пришедшее в каждую отдельную конфессию в последние годы, уже не ощущает трагичности раскола и адаптировалось жить самостоятельно.

Во-вторых, конфессионное понимание православия не предусматривает участия в объединительном процессе еще одной конфессии, то есть УГКЦ. Ведь, с исторической точки зрения, она принадлежит к той же церковной традиции, что и православные конфессии, но к конфессионному православию не относится. Она также не относится к римско-католической конфессии. Когда представители римско-католической и православной конфессий ведут между собой экуменический диалог о «единстве Церквей», под которым часто понимают не столько «встречу в правде и любви», сколько баланс определенных уступок и компромиссов, то в таком «диалоге» невозможно найти место для УГКЦ.

Возникает закономерный вопрос: почему дети одной древней Киевской митрополии больше не ощущают родственности между собой? Ответ вытекает из анализа истории, в которой конкурирующие между собой Рим, Царьград и Москва подчинили себе ту или иную часть единой Киевской митрополии и послужили причиной трагедии ее конфессионного раскола. Ведь, по мнению митрополита Андрея Шептицкого, украинцев разделили не внутренние, а внешние факторы. Каждая из конфессий когда-то единой митрополии попала в зависимость от внешнего центра и со временем стала смотреть на «других» его глазами. Украинцы воспринимают друг друга так, как Рим воспринимает Москву или Москва воспринимает Царьград. Поэтому, например, верующий Московского патриархата воспринимает своего соотечественника грекокатолика как «инославного», поскольку так Москва воспринимает Рим. Как афористически высказался один из церковных писателей УГКЦ, Киевская митрополия с течением времени свелась к Униатской Церкви, состоящей из римских, царьградских и московских униатов. Каждая из украинских конфессий в течение веков сформировала психологию зависимости, очень похожую на комплекс второстепенности. Он проявляется в попытках повысить собственный канонический статус через ожидание его повышения «центром», где лучше знают время и место для этого. До сих пор шаги наших конфессий в этом направлении имели то ли просительный характер просьб и петиций или об установлении патриархата (УГКЦ), или о предоставлении канонической автокефалии (УПЦ МП). Эти петиции Церквей сопровождаются письмами-обращениями представителей политической власти, своеобразными «челобитными», направленными то ли в Рим, то ли в Царьград, то ли в Москву. Или же это были «партизанские» решения о демонстративном провозглашении собственного конфессионного патриархата или автокефалии (УПЦ КП и УАПЦ). При этом имеется в виду, что остальные крупные конфессии со временем смирятся со свершившимся фактом и задним числом признают новое положение вещей. Этот показательный бунт «детей» против «родителей» является второй стороной зависимости и не приносит мира. Конфессионные патриархаты или автокефалии всегда конфликтогенны. Они не объединяют или сближают, поскольку стремятся к господствующему статусу для своей конфессии и к усмирению для других.

К единству через сопричастие

Как видим, поиск Единой поместной Церкви в ситуации униатской зависимости украинских конфессий от остальных Церквей кажется бесперспективным. Единая поместная Церковь стала бы возможной, образно говоря, на следующий день после «идилии» достижения единства между Римом, Царьградом и Москвой. Разумеется, эта перспектива нереальна как в ближайшей, так и в отдаленной перспективах. Каждая из Церквей будет использовать рычаги влияния на зависимые от них конфессии, чтобы они и в дальнейшем находились в конфессионном «фарватере» и не решались самостоятельно изменять статус-кво. Если наши конфессии пассивно согласятся с существующим состоянием неготовности к единству между этими христианскими центрами, то нужно вообще отказаться от самой идеи Единой поместной Украинской Церкви.

Другая возможность нашего исторического выбора — церковный или экклесиальный путь к одной поместной Церкви. Ведь поместность — это не только наличие внешних условий для предоставления автокефалии — например, политически отдельной территории, регио­нальных и языковых особенностей и прочее. Всего этого предостаточно. Помест­ность — это также степень осознания собственной церковной самобытности, готовность подняться в мышлении от конфессии к Церкви, взять ответственность за свое существование и развитие, а также способность строить партнерские сопри­частные отношения со всеми Церквами-Сест­рами. Церковный путь к единству для нас — это почувствовать себя Единой поместной Киевской Церковью, уже существующей в сопричастности конфессий киевской традиции, а также осознать единую Киевскую Церковь в сопричастности с Церквами-Сестрами Рима, Царьграда и Москвы.

Непреложным является факт, что у всех конфессий киевского христианства одинаковый Символ веры, то есть они исповедуют одну веру. И православные, и греко-католики совместно веруют в «единую, святую, соборную и апостольскую Церковь». То, что постигаемо верой, глубже наших представлений и понимания. Церковь, постигаемая верой, глубже конфессионного ее понимания. Силой божественного присутствия Церковь едина всегда, а привнесенные людьми разделения не нарушают ее благодатного спасительного действия. Благодаря вере мы постигаем, что и наша конфессия входит в единую Христову Церковь. Признание действенности Таинств иной конфессии является проявлением зрелой готовности к сопричастию с ней, наиболее полным проявлением которой является сопричастие евхаристическое. В нашем историко-культурном контексте единственная Христова Церковь воплотилась в Киевской Церкви — общей Матери украинских христиан. Она более тысячи лет была, есть и останется духовной Родиной всех своих детей, где бы они ни проживали и к какой конфессии ни относились бы. Признать эту истину каждой конфессией — это проявить готовность своей конфессии стать и быть Церковью, это признак зрелости, то есть поместности. Вера первична относительно канонов, созданных для услужения вере и спасения верных, а не наоборот. С церковной точки зрения, возникновение в начале 90-х годов ХХ века православных конфессий киевской ориентации, как и ориентация на киевский центр со стороны УГКЦ, является проявлениями положительного процесса развития поместного ощущения единой киевской идентичности, преодоление незрелых конфессионных границ, существующих до сегодняшнего дня.

Относительно сопричастия с Церквами-Сестрами Рима, Царь­града и Москвы, то при церковном подходе теряет смысл сама форма предоставления автокефалии или внешнего установления патриархата. Ведь когда Церковь становится поместной, то есть церковно «взрослой», то ее взрослость является следствием ее внутреннего развития и потому не зависит от реакций на нее со стороны Церквей-Сестер. Тем более, взрослость не может быть предоставлена или установлена. Одной из черт понимания поместности является способность Церкви к сопричастию со всеми Церквами общей веры, а не только с некоторыми. Здесь надо очень четко подчеркнуть: речь идет не о новой унии с Римом (униатская зависимость несовместима с поместностью, так же как детство несовместимо со взрослением), но и не об унии с Царьградом или Москвой. Времена уний прошли. Сопричастие с этими Церквами — показатель прежде всего нашей зрелой поместности. Она оставляет за Церквами-Сестрами право воспринимать нашу поместность настолько, насколько они готовы к сопричастию с нами. Ведь не только у нас проблемы с сопричастием. Но и они, и мы призваны к росту веры в единую Христову Церковь, которой глубинно все мы являемся.

Следует признать, что Единая поместная Украинская Церковь как спасительная благодатная действительность уже существует. Это единство веры и Таинств требует внешнего проявления в осознанном сопричастии конфессий (или различных юрисдикций) киевской традиции, то есть в сопричастии УПЦ МП, УПЦ КП, УАПЦ и УГКЦ. Единая поместная Украинская Церковь находится в сопричастии с Римской, Царьградской и Москов­ской Церквами, поскольку евхаристически едина с ними в своих конфессиях. Способ констатации опирается не на конфессионно-конфронтационное, а на церковно-объединительное мышление.

Если благодаря изменению подходов иерархи украинских конфессий изберут такую возможность создания Единой поместной Церкви, то, с одной стороны, сохранят все свои конфессионные особенности. Вместе с тем кардинально изменится атмосфера межконфессионных отношений, поскольку сопричастие будет учить взаимному доверию, поддержке и солидарности, а общее услужение конфессий обществу будет становиться все более вероятным услужением Церкви. В атмосфере сопричастие различных юрисдикций, одинаково почетной для каждой, сами конфессии со временем определятся, до какого уровня институционно-канонического сближения между собой они готовы. Те или иные формы организационного единства Киевской Церкви будут создаваться органично как этапы созревания конфессий в динамическом процессе сопричастной жизни. Для Церквей-Сестер общая поместная платформа Киевской Церкви (или Единой поместной Церкви — дело не в названии) станет сигналом о ее взрослении и, вследствие этого, о потребности по-иному выстраивать отношения с ней. Ведь один уровень отношений с конфессией, другой — с Церковью.

Что могут сделать Церкви-Сестры для поддержки Киевской Церкви? Признать действительность и благодатность Таинств в каждой конфессии и признать за каждой конфессией право определять свое место в Киевской Церкви. Первым признанием утверждается сопричастие с Киевской Церковью, а вторым — ее поместность. Благодаря первому признанию через Киевскую Церковь восстанавливается сопричастие Церквей Востока и Запада, что будет первым шагом в преодолении последствий 1054 года. Благодаря второму признанию за Церковью Киева признается «право быть собой» и самой определять свой канонический статус (митрополистский, патриарший и тому подобное). Это снимет патовую ситуацию, по которой один христианский центр через конфессионную по характеру инициативу что-то «предоставить» «своей» конфессии непременно войдет в конфликт с другим. Кста­ти, нежелание конфликтовать между собой является главной причиной того, что до сегодняшнего дня удалось избежать любых серьезных решений «украинской церковной проблемы». Взяв ответст­венность на себя, Киевская Церковь разрядит атмосферу неопределенности вокруг нее и начнет быть носителем примирения между христианскими центрами.

Выбор церковного пути к поместности стал бы осуществлением единства украинского народа, поскольку учил бы различные регионы Украины своеобразному «сопричастию» между собой на основе принципиального единства Украинской (Киевской) Церкви. Единая Церковь сплотила бы не только народ в Украине, но и в других странах. Что мы выберем? Будем ли и в дальнейшем ограничиваться конфессионной зависимостью, оставаясь статистами современной христианской истории, или же будем свободно и сознательно брать в свои руки ответст­венность за будущее и последовательно его созидать? Пусть ответ подскажут Святой Дух и наша совесть.