БОЛЬШАЯ ТАНКОВАЯ ЗАГАДКА ВЕЛИКОЙ ВОЙНЫ

«Танковый прием»
у вождя

20 сентября 1942 года начальник штаба сухопутных войск нацистской Германии Франц Гальдер вдруг записал в своем военном дневнике (после недели записей об «успехах в Сталинграде»): «В Сталинграде начинает постепенно чувствоваться усталость наступающих войск».

В тот же день Верховный Главнокомандующий Красной Армии Сталин вызвал в Ставку командование только что выведенной в резерв танковой армии: командарма Прокофия Романенко, члена Военного совета С.Мельникова (он и описал этот прием), а также начальника главного бронетанкового управления Красной Армии Якова Федоренко.

А непосредственной причиной «танкового приема» у Сталина могло быть событие, сформулированное Гальдером так: «Севернее города (Сталинграда. — Г.Р.) успешно отражен мощный удар противника (150 танков)». Очевидно, это была попытка советского командования выиграть Сталинградскую битву в самом ее начале одним мощным танковым ударом.

После конкретных вопросов, которые вполне могли быть решены не на высшем уровне, Верховный обратил внимание на отмеченные в приказе по армии (значит, ситуация в танковых войсках изучалась!) «недочеты в действиях танкистов»: недостаточную маневренность, слабое использование огневой мощи, малую эффективность огня». (Слабо и малоэффективно — это не недочет, а провал!)

И тут выяснилось, что Сталин, скорее всего, пригласил танкистов-практиков вместе с танковым «управленцем» потому, что получил данные о живучести немецких танков. Оказалось, что если советские танки выдерживают от одной до трех атак, то немецкие — не менее пяти, а то и пятнадцать! В пять раз больше!

Тогда прозвучали вопросы: «Почему наши танки живут меньше? Они, что, уступают немецким по качеству?»

Что могло быть важнее этих вопросов, если после трех танковых боев советское танковое подразделение прекращало свое существование, а немецкое могло, в среднем, и не потерять ни одного танка! Таким образом, советские танковые силы таяли, не принося ожидаемого успеха и несмотря на их массированное применение. Как тут не возникнуть подозрению, что и ставка на новый средний танк Т-34 ошибочна?

Но танковый командарм отверг эту гипотезу. И высказал свое мнение: «У нас хуже подготовлены механики-водители». Объяснил и причину этого: «Они получают практику вождения от 5 до 10 моточасов, после чего идут в бой». А для того чтобы научиться водить танк, нужно было, по словам Федоренко, практиковаться «не менее двадцати пяти»! Это была смелая фраза, потому что на вопрос Сталина «Что же мешает лучше обучать механиков-водителей и расходовать больше моточасов на их подготовку?», пришлось ответить, что в соответствии с приказом самого же Сталина, наркома обороны, запрещалось расходовать на обучение более десяти моточасов (а фактически и того не давали)!

Нет, Верховный не отменил свой приказ, а… запретил его выполнять: вскоре поступил новый приказ, воспрещавший экономить моторесурсы в процессе боевой подготовки. Единоначалие в масштабах страны делало возможным и проведение в жизнь нелепых решений с трагическими последствиями, и быстрое аннулирование первых.

Дневник немецкого начштаба

«Танковая загадка» возникла еще до штурма Сталинграда. В день его расчета немецким штабом, 11 сентября, Гальдер записывает: «Противник потерял 600 танков» и добавляет, что в ремонт из их числа может быть отправлено не более трети. В августе (22-го, когда на Эльбрусе был поднят германский флаг) он отмечал: «многочисленные танки», «несколько сот танков», «очень большое количество танков» и «русские понесли большие потери в танках». Такие же записи видим и на протяжении всего июля, характерна одна из них, от 8-го: «из 600 вражеских танков подбито 289».

Но впервые повод для размышлений на танковую тему возник сразу же после начала весенней кампании второго военного года, когда после всех потерь было достигнуто превосходство в танках.

Харьковская операция 1942 года относится к числу страшных трагических операций Великой отечественной войны. Именно их исход объясняет полузамалчивание произошедшего. В окружении оказалось три армии, вышло из него 20 тысяч. А вот как описываются действия танков. 12 мая: «Противник наступает при поддержке нескольких сот танков». 13 мая: «Сильные атаки при поддержке нескольких сот танков». 14 мая: «Сильные атаки при поддержке большого числа танков; южнее Харькова действуют 3—5 танковых дивизий и 4—6 танковых бригад, восточнее города — 3 танковые бригады; уничтожено свыше 50 танков; уничтожены танки (40?)». 17 мая: «Отбито крупное наступление с участием большого количества новых танков». 18 мая: «Количество подтянутых противником танковых бригад вызывает удивление». 20 мая: «Противник быстро и решительно бросает в битву прежде всего танки». И после паузы, 25 мая: «Заслуживают внимания успехи наших войск в борьбе с танками противника».

Это не из сводок Совинформбюро, а все из того же дневника Гальдера, и речь идет о советских танках!

Начиная Харьковскую операцию, фронт располагал двумя танковыми корпусами против двух немецких танковых… дивизий! Почти тысяча танков — в несколько раз больше, чем у противника. Однако уже через пять дней превосходство на Барвенковском выступе перешло на сторону немцев: в полосе одной из армий — в 6,5 раза, на участках вражеского прорыва еще значительнее. Меньше чем за неделю танки были то ли израсходованы, то ли ими не смогли распорядиться, то ли не успели…

На просьбы Военного совета фронта о помощи среди прочего Сталин ответил: «Если вы не научитесь получше управлять войсками, вам не хватит всего вооружения, производимого во всей стране». Итак, «сверху» причина танковых неудач виделась тогда в плохом управлении войсками.

Следующий, 1943-й, год с его крупными танковыми баталиями, в том числе самым большим в истории танковым сражением под Прохоровкой на Курской дуге, снова дал повод для размышлений на ту же тему. На Западе утверждают, что Красная Армия потеряла под Курском в несколько раз больше танков, чем вермахт.

«Порядок в танковых войсках»?

Когда отгремела битва под Курском, другой танковый командарм — Павел Рыбалко задумался: «Хочу понять, почему мы потеряли так много танков. Только ли от огня противника или…» Все тот же Мельников вспомнил разговор у Верховного о живучести танков: «Давай соберем конференцию механиков-водителей». Но те стали говорить не только о «своем»: разведка ведется слабо; управление не всегда четко организовано; в танке нередко не знают поставленной задачи, в лучшем случае известны задачи корпуса (поэтому, если головная машина отрывается, остальные теряются и сильно отстают); не используются средства сигнализации; из-за заводских недоделок танки порой выходят из строя в самом начале атаки (небходимо производить их обкатку); механики-водители из пополнения делают серьезные ошибки из-за недостатка опыта; некоторые экипажи не умеют вести огонь с ходу. Командущий армией со всем отмеченным согласился и приказал устранить недостатки.

Так что причины танковых проблем были и «наверху», и «внизу». Изживались они не месяц и не год. Так что «порядок в танковых войсках» не сразу утвердился.

Проблемы с выучкой танкистов вполне объяснимы: еще десять лет назад страна была преимущественно крестьянской, а двадцать лет назад — и преимущественно неграмотной! За техническую отсталость пришлось платить не только «матчастью», но и жизнями танкистов. Недаром в песнях Владимира Высоцкого пелось о «вспыхнувшем танке» (нашем) и о том, что «по нашим могилам идут на восток немецкие танки».

И когда герои одного из советских фильмов о войне спрашивали «Где же наши танки?», этот вопрос был вовсе не риторическим, как его понимали зрители, — совсем недавно солдаты свои танки видели, и в большом количестве!..

Не случайно в известной книге маршала Г.Жукова «Воспоминания и размышления» (второе, дополненное издание 1974 года) не было сопоставимых данных по танкам на момент нападения на СССР (а по артиллерии были!). С советской стороны приводится лишь количество тяжелых и средних танков, со стороны противника — всех, да еще плюс штурмовые орудия (самоходные артиллерийские установки). А вот секретное издание 1958 года «Операции Советских вооруженных сил в Великую Отечественную войну 1941—1945 гг.» приводило точную цифру соотношения танковых сил в приграничьи.

В процессе работы над этой статьей автор решил узнать «общественное мнение», и без какой-либо преамбулы задавал своим респондентам вопрос, каково было соотношение в танках на момент нападения Гитлера на Советский Союз. Стандартный ответ был: один к пяти в пользу Германии. Ошибки не было в самом числе… Люди поражались, когда я говорил, что именно при таком соотношении (точнее, 1 к 4,9) превосходство было на стороне Советского Союза!

Секретное издание не сопроводило эту цифру никакими комментариями. А из книги Г.Жукова узнаем, что среди тех наших танков было «значительное число легких советских танков устаревшей конструкции». Но ведь и у противника были легкие танки, на один вражеский (пусть и средний!) танк приходилось пять наших (пусть и легких!). Успевал бы немец пушку свою поворачивать! Под Прохоровкой в атаку на тяжелые «тигры» шли не только средние «тридцатьчетверки», но и легкие танки — летя на бешеной скорости и стреляя по гусеницам…

«Списать» танковое преимущество неожиданностью первого удара нельзя (это и не делалось в мемуарах), так как за три часа до нападения округа получили директиву на приведение в боевую готовность и рассредоточение. И если в Брестской крепости солдаты на момент налета лежали в постелях, то это была не их беда, а вина командования!

В мемуарах бывшего командующего одной из немецких танковых групп Германа Гота можно прочитать, что именно контратаки танковых частей остановили продвижение немецких войск в Украине, сорвав план стремительного прорыва к Киеву.

На момент нападения у противника было менее четырех тысяч танков и штурмовых орудий (последние все-таки не могли на равных бороться с танками). Это была большая сила, но еще большим был «типичный для первых дней войны» (выражение Жукова) психологический эффект применения немецких танков. Маршал приводит разговор, состоявшийся у него 24 июня с командующим одной из армий (отметим характеристику, даваемую ему Жуковым: «весьма опытный генерал, получивший хорошую практику в битвах на Халхин-Голе. Это был смелый и расчетливый командарм…») Маршалу было доложено, что одну его армию атакует до двух тысяч танков — но ведь это половина всех танков противника на всем необъятном фронте!

Т-34 в бою

Со временем и советские танкисты научились создавать «видимость». Автор немецкой доктрины танковой войны Гейнц Гудериан напишет в своих мемуарах, что 6 октября 1941 года против одной из дивизий его танковой армии «было брошено большое количество русских танков Т-34, причинивших значительные потери нашим танкам». Вследствие этого «намеченное быстрое наступление на Тулу пришлось пока отложить». Число потерь верно: одних лишь танков — 43! А видимость «большого количества» была создана намеренно, дабы скрыть от противника очень уж внушительное несоответствие сил: с немецкой танковой дивизией воевала бригада, в которой был лишь один батальон «тридцатьчетверок» (танков у противника было, как вспоминал советский танковый полководец Дмитрий Лелюшенко, в 20 раз больше)! Да и как было не поверить, если только группа лейтенанта Дмитрия Лавриненко в составе четырех Т-34 уничтожила, не понеся потерь, 15 вражеских танков, а также две противотанковые пушки и четыре мотоцикла в придачу. (А вообще за месяц боев только боевая машина самого Лавриненко записала на свой счет 52 танка, несколько орудий, с десяток автомобилей, минометную батарею).

Так что по своим боевым качествам советские танки, такие как Т-34, не уступали немецким. Даже экипажи без боевого опыта были способны творить на них чудеса. Свидетельством является тот факт, что, когда стрелковые части выбили из Перемышля немцев (в первый день войны!), 13 «тридцатьчетверок» сдерживали 50 немецких танков на подступах к городу, подбив при этом 14 из них; «тридцатьчетверки» отошли в полном составе.

Английский танковый историк Дуглас Орджилл в своей книге о Т-34 через четверть века почти повторит процитированные выше слова Верховного Главнокомандующего Красной Армии о значении умения управлять: «Русское командование теперь (летом 1941-го. — Г.Р.) обнаружило, что обладание оружием является решающим фактором лишь тогда, когда обладатель знает, как им пользоваться». Но одна из последующих фраз придает этой мысли новое звучание: «Т-34 в руках Ставки… был еще рапирой в руках новичка». Так что учиться нужно было не только рядовым танкистам и генералам, но и маршалам!

Кстати, Орджилл приводит в своей книге одну оценку германского командования, причем не подвергая ее сомнению: за то «агонизирующее лето» 1941 года Красная Армия потеряла 18 тысяч танков, — именно столько танков противостояло захватчикам на 22 июня.

И неизвестно, как бы развернулись военные события, а с ними, возможно, и вся мировая история, если бы Михаил Кошкин и его КБ в Харькове не сделали Т-34 высокотехнологичным и высокоремонтопригодным. Немецкая разведка не смогла этого узнать — 4 июля Гитлер заявил: «Хорошо, что мы разгромили танковые… силы русских в самом начале. Русские никогда не смогут их больше восстановить».

Победа над фашизмом далась цивилизованному (хоть и в разной степени) человечеству дорогой ценой. Нужно ли стыдиться этого и замалчивать его?

А вот извлечь урок (и не только военный, но и управленческий, политический, экономический) необходимо. И состоит он в том, что решает не численное преимущество и даже не техническое само по себе, а уровень владения техникой. Свидетельство тому — трагические реалии войны, которая началась 60 лет назад.