...А ВОТ БИСМАРК ОБНИМАТЬСЯ

...А ВОТ БИСМАРК ОБНИМАТЬСЯ

НЕ ЛЮБИЛ

Нетрудно себе представить реакцию мировой прессы, если бы германский канцлер Бисмарк во время официальной встречи на глазах у газетных репортеров полез обниматься с российским министром иностранных дел князем Горчаковым. Не мог позволить себе нежностей и немецкий политик Штреземан, когда после Первой мировой войны вместе со своим французским коллегой Брианом начинал процесс примирения двух враждовавших наций. Ни одному фотокорреспонденту не удалось запечатлеть “теплых объятий” между Аденауэром и Черчиллем. Зато никто особенно не удивился, когда после подписания Договора об ограничении стратегических вооружений ОСВ-2 в венском Хофбурге Брежнев решительно шагнул к Картеру, чтобы благодарно облобызать американского президента. Тот едва устоял на ногах под натиском тяжеловесного советского лидера, но все ответил на ласку, чмокнув в щечку партнера.

К подобным сценам в разных странах относятся по-разному. На Кубе, например, где нежности между мужчинами в общественных местах могут носить лишь однозначный характер, публика была бы несколько смущена, наблюдая, как Брежнев взасос целовался с Кастро. В ГДР же такое считалось нормой. Тон задавал сам Хонеккер, обнимавшийся с “братьями из КПСС” по долгу пролетарского интернационализма.

Объятия у коммунистов необязательно служат выражением горячей любви. Тито, как известно, целовался с Ульбрихтом, которого терпеть не мог. Чаушеску обнимался с Эгоном Кренцем, не уважая никого, кроме себя самого.

Со временем к этой символике привыкли и на Западе. Причем известны деятели стали обниматься не только в особо торжественных случаях. Рудольф Шарпинг, уходя в большую политику с поста премьер-министра земли Рейнланд-Пфальц, публично обнял и расцеловал своего преемника.

Идеологические и политические разногласия теперь значения не имеют. Консерватор Коль был на “ты” с социалистом Миттераном, для Клинтона чопорный британский премьер Джон Мейджор - “просто Джон”.

Сталин удивился бы, если б Рузвельт обнял его и назвал “Иосифом”. Для Горбачева, а потом и для Ельцина германский канцлер довольно быстро стал “Гельмутом”.

Неужели, общаясь друг с другом таким образом, сильные мира сего хотят дать понять остальным, что принадлежат к некой всемирной элите “первых среди равных”?

Психологи видят в этом, однако, признак некоторого потепления мировой политической атмосферы. Они отмечают, что даже в строго консервативных высших учебных заведениях, где было принято обращаться к любому на “вы”, отношения стали проще, Формальности и условности теряют прежнее значение во всех слоях общества.

Газета “ФРАНКФУТЕР АЛЬГЕМАЙНЕ” БОНН