А ОН БЫЛ ПОЭТОМ… ПО СЛУЧАЮ ЮБИЛЕЯ ЛЕОНИДА ВЫШЕСЛАВСКОГО

До своего девяностолетия Поэт не дожил чуть больше года. Погиб. При до сих пор «невыясненных обстоятельствах», в декабре второго года нового тысячелетия.

А родился на заре ХХ века. В год начала той Первой мировой войны, империалистической. Все беды и ужасы ее меркнут перед ужасами последних битв человечества, участником и свидетелем которых стало его поколение и он сам. Фронт, солдат, замерзающий в болоте, сапер на Карловом мосту в Праге… Города в дыму и огне, а потом — «наш Старобельск», «наш Псков», «наш Киев». И радость Победы. «Нам было дано возвратиться», — напишет поэт в одном из лучших своих стихотворений. Возвратиться и стать лауреатом Национальной премии имени Тараса Шевченко, литературной премии имени Павла Тычины, международной премии «Дружба», членом Академии экологических наук Украины. Уже двадцать лет назад его назовут «ведущим русским поэтом в Украине». Добрые, искренние и высокие слова скажут о поэзии Леонида Вышеславского Максим Рыльский, Павло Тычина, Николай Ушаков, Михаил Светлов, Андрей Малышко, Михаил Стельмах, Эдуардас Межелайтис, Борис Олийнык и многие другие. А Юрий Гагарин напишет короткое, но емкое предисловие к «Звездным сонетам» поэта-киевлянина.

Творчество Леонида Вышеславского уже исследовано в диссертациях, в его архивах — многочисленные письма читателей, почитателей и коллег, исполненные любви и признательности, и самых радостных, самых добрых пожеланий.

18 марта нынешнего года мастеру исполнилось бы девяносто.

Николаевская колыбель

Следуя многим известной фразе, постичь душу поэта и проникнуть в истоки его творчества можно, лишь совершив путешествие на его родину, в те сокровенные места, где сделал он свои первые шаги по земле. Так случилось, что родные и памятные места у нас с поэтом одни и те же. Когда-то заштатный «маленький город на юге», а ныне — город-труженик, город кораблестроителей и добытчиков крылатого металла, город белых и «Алых» парусов, город мечтателей и мореплавателей. Именно здесь, в Николаеве, в семье инженера родился поэт. Так было угодно судьбе, что свое паломничество в Николаев мы совершаем в одной большой компании земляков на комфортабельном автобусе в сентябре 2002 года. Едем на День города. Праздник всех николаевцев — и нынешних, и бывших.

Леонид Николаевич — на переднем сиденье, чтобы никто не мешал «патриарху». Он даже в стихах подшутил над этим своим званием: «Тягостно облик носить патриарший…» Но дорога дальняя, день жаркий, и лучше ему посидеть одному.

В автобусе шумно, весело. Песни, импровизированные рассказы добровольных гидов, воспоминания и просто радостное общение близких по духу и стремлениям людей. Конечно же, особенно охотно все слушают поэта, человека, назвавшего свой любимый город «городом белых акаций и черных ночей» — песенная и особенно популярная в Николаеве строка.

Поэт рассказывает о себе. О том, что родился в доме деда, протоиерея Харлампия Ивановича Платонова на Ингульской слободке, о церкви Святой Марии Магдалины, где служил дед, о слободских улицах, о том, как выпиливали на Ингуле зимой хрустальные квадраты льда...

Дорога тянется сотни километров. Не раз берет в руки микрофон Леонид Николаевич, и мы словно видим тот одноэтажный дом при церкви над Ингулом, и слушаем лирические строки его стихов:

Стою над тихой, медленной водою

на глинистом, изрытом берегу.

И от картин,
встающих надо мною,

глаз отвести,
как в детстве, не могу…

Это — из «Колыбели». Дальше звучат «Ингульская слободка», «На раннем рассвете», «День рождения», «Шелковица», «Колокола» и еще десятки автобиографических строф.

Сижу на Советской
(бывшей Соборной)

Под тентом кафе,

на веранде узорной.

И дивное что-то мерещится мне,

Хоть я и не выпил ни грамма:

Идет гимназистка
по той стороне.

Передничек. Бант.

Моя мама…

С особым трепетом слушаю эти строки. Знаю, мама поэта, Клеопатра Харлампиевна Платонова, училась в николаевской Мариинской гимназии. (В 1944 году гимназия стала средней женской школой
№ 5, и мне тоже довелось в ней учиться). В конце сороковых там ввели почти полную гимназическую форму. Маме поэта, в те годы совсем юной девочке, приходилось и в грязь, и в стужу ходить со Слободки пешком, в то время это была далекая окраина. Но она выдержала все испытания, успешно окончила гимназию, знала иностранные языки, а родными у нее были и русский, и украинский. Мама часто рассказывала сыну наизусть сказки Пушкина и «Кобзарь» Шевченко. От деда и бабушки услышал внук предания, думы и былины тоже на двух языках, иногда и на старославянском, а то и древнегреческом — бабушка была гречанкой. И не случайно исследователи творчества поэта напишут позже, что древо его поэзии «берет для своего развития творческие соки из почвы двух самых близких славянских культур. Это придает ему силу и особенную привлекательность».

В доме деда на Ингульской слободке в большой дружной семье, где росли пять сыновей и четыре дочери, царил особый дух — дух христианской любви к людям и родной природе. «Где бы жить не пришлось — я всегда в этом доме живу», — напишет спустя годы Леонид Николаевич.

Память поэта возвращает нас в родные места. А он мечтает непременно пешком пройти по слободским улицам от Ингула и площади бывшего завода «Руссуд» до места, где стоял дедовский дом, поклониться церкви, в которой служил отец Харлампий, где услышал внук свой первый колокольный звон.

Какие дни! Какие годы!

В волнении едва дыша

вхожу под те пустые своды,

где крепко строилась душа.

Сковородиновский круг

«Подумать только: еду в Павливку! — воскликнет поэт в 1980-м. — Долго же я туда собирался…»

Павливка — украинское село в Богодуховском районе Харьковской области, не только для Леонида Вышеславского «в единый круг свело ценности, взращенные веками». Павливка, Богодухов, а далее — Гуты, Одноробовка, Золочев — все это, как говаривали в старину, Слободская Украина, Слобожанщина, по которой странствовал с котомкой Григорий Сковорода. Он и похоронен там, в селе, которое носит теперь его имя.

Не с котомкой за спиной, а на вполне современном автомобиле отправляется в путешествие по Слобожанщине Леонид Вышеславский — уже известный в Украине поэт, творящий на русском языке, автор почти трех десятков поэтических сборников. И это странствие по Сковородиновскому кругу, а также цикл поэзии и эссе, рожденных им, приоткрывают еще одну страничку биографии поэта, еще одну дорогу в край его детства. Книга «Сковородиновский круг» стала подлинным шедевром поэтической лирики. Авторские размышления в прозе, притчи Сковороды и поэтические резюме современного поэта в конце каждой главки — это размышления человека, постигающего мудрость бытия последней четверти ХХ века.

Спустя же двадцать лет последнюю книгу, вышедшую в 2000 году, поэт так и назовет «Мой век». И там, и здесь — философский смысл вечных истин.

Мой век… Он не был добр и тих,

в нем —
гром свои отмерил тропы,

в нем для меня — две мировых

и две имперских катастрофы.

В нем — боль кровоточащих ран,

свет, не пробившийся сквозь тучи,

и тот чудовищный обман,

который возвышал и — мучил.

И все же я благодарю,

что мне дозволила природа

на склоне лет узреть зарю,

Зарю Двухтысячного Года!

…А тогда, в 1921 году, после первой имперской катастрофы, семье священника Платонова довелось покинуть Николаев и переехать в Харьковскую область. Дед получил приход в Павливке, и будущий поэт некоторое время учился в школе, преподавание в которой велось на украинском языке.

Это там предо мною возник

в блеске вишен,
лент и губ девичьих

многострунный песенный язык —

истинная нежность и величье.

Учился Леня Вышеславский в этой школе недолго, а потом, как он сам напишет, «родители увезли меня в Харьков».

Харьков — особая глава в жизни начинающего поэта. Свое первое стихотворение написал он именно в Харькове в марте 1925 года. Харьков — это и его дружба, и по-настоящему родственные отношения с двумя интересными, выдающимися людьми — отчимом Леонидом Гавриловичем Платоновым, увлеченным преподавателем биологии, человеком огромных знаний и обширнейшего кругозора, а также его родным братом, украинским писателем и ученым Юрием Платоновым. От них — любовь к биологии и астрономии.

Но Харьков — это и школа «Металлист», и первые публикации в журналах «Красное слово» и «Молодая гвардия». Юный поэт, раскритикованный за стихотворения «Природа» и «Солнце», по совету старших коллег написал стихи «Ударная ночь» и «Бригада литейщиков». В то время он был уже студентом рабфака.

А в Павливке в 1980 году уже известный поэт стоял, раздумывая перед школьной дверью… Входить? Не входить? Никого из прежних учителей уже нет, да и учился он здесь недолго. Но воспоминания о мудром учителе Федоре Никитиче, его рассказах об огромной работе ума и сердца Григория Саввича Сковороды, перед которым педагог преклонялся, как перед человеком, «чья жизнь была посвящена людям, их счастью и правде», не оставляли сомнений. Поэт вошел в тот новый класс, где чтили и любили своего земляка-философа, знали все о жизни и творчестве великого Человека.

Философские параллели «Круга…» о прошлом и будущем стали лучшими страницами цикла.

Поэт-философ спрашивает нас: «Разве не любовь все соединяет, строит, творит, подобно тому, как враждебное разрушает?» Он спрашивает самого себя и отвечает самому себе: «Любовь. Что творит? — Любовь. Что сохраняет? — Любовь, любовь. Что дает наслаждение? — Любовь, любовь, начало, середина и конец, альфа и омега».

Признание Сковороды в том, что для него нет ничего более дорогого и более сладостного, чем душа, которая его любит, рождает в сердце поэта конца двадцатого века строки тончайшей и глубокой философской лирики, однако не без лукавинки:

Быть божеством
не каждому дано,

хоть у людей
божественного много.

А ты меня уже давным-давно

своей любовью превратила в бога.

……………………………………

Не перечислить всех ее чудес,

что каждый день
она волшебно множит.

Но, поднимая сердце до небес,

она его оттуда сбросить может.

А дальше — раздумья о человеке, в жизни которого было все, кроме искренней сердечной радости. «И снова подумалось о Сковороде, который указывал, что главное в жизни человека — сердце. «Без ядра орех — ничто, точно так же, как человек без сердца. Сердце есть корень, солнце, глава и царь человеку».

Фронт

О сердце, птицей выпорхнувшем из груди умирающего, занесенного метелью солдата, — одна из лучших лирических баллад Вышеславского. В свое время она запала в душу не одному юному поэту и читателю. С нее Иван Драч начал и свое предисловие к двухтомнику «Избранного» Леонида Вышеславского — «…И выпорхнуло сердце».

Поэзию невозможно пересказывать. Ее нужно читать строку за строкой. И не процитировать здесь балладу. Динамичная, эмоциональная, она в свое время не раз звучала по радио и с эстрады. Душевностью и неподдельной скорбью трогали слова о замерзающем в степи бойце — «кругом враги, и некуда податься».

К утру замерзший человек

уснул навек. На крылья век

слетел уже усталый снег.

Не слышит мертвый ничего…

А из-под куртки у него

вспорхнуло сердце.

Во время поездки на Николаевщину эти строки звучали из уст автора, и нас восхищала неслабеющая память поэта. Он читал удивительно много стихов наизусть — и своих, и чужих. Строки о войне звучали убедительно и достоверно.

Войну Леонид Вышеславский прошел от первого до последнего ее дня. С июля 1941-го и до самой Победы. Ушел на фронт, будучи членом Союза писателей, аспирантом университета и преподавателем пединститута. В армии служил литсотрудником и спецкорреспондентом нескольких армейских газет. Не раз бывал на передовой. Перед окончанием войны стал литсотрудником газет Юго-Западного и 1-го Украинского фронтов. А если говорить языком справочного издания «Писатели Украины в Великой Отечественной»: «принимал участие в обороне Харькова, Киева, Херсона, Ростова-на-Дону; освобождении Харькова, Киева, Житомира, Тернополя, Львова, а также Кракова, Праги. Был ранен и контужен».

На парадном пиджаке, который поэт стеснялся одевать даже в праздники, — ленточки орденов Отечественной войны обеих степеней, Красной Звезды, Дружбы народов, «Знак Почета» и множества медалей. Далее в справочнике перечислены книги Вышеславского, в которых воплощена героика войны. Их больше десяти. А еще — множество публикаций в центральных газетах и журналах.

В «Избранном» лучшие произведения о войне собраны в разделе «Фронт». В них — подлинная история Великой Отечественной, конкретные свидетельства очевидца «дней поражений и побед», скорбь отступления… «Толпы беженцев. Дети и скарб на возах, в тучах пыли и мух угоняемый скот. Долго с камнем в груди, темнотою в глазах мы глядим молчаливо на этот исход»…

А в «Дороге на Николаев» — стихотворении из 1941-го — особенно запоминающийся образ военного лихолетья : «Дома, возмездие и гнев за каждой стенкой притаив, стоят от сажи потемнев, глаза бумагой залепив».

Непосредственные впечатления тяжких дорог войны, простые дневниковые записи несут такую эмоциональную наполненность, что и через десятилетия их нельзя читать и слушать без волнения. И поэтому особенно понятны искренний гнев и возмущение поэта сообщениями о том, что киноэпопея о Великой Отечественной войне шла в кинотеатрах США под названием «Неизвестная война».

Я, пройдя среди громов
и средь молний,

лютый холод изведав и зной,

до скончания дней переполнен

«неизвестною» этой войной.

Но и среди громов, и средь молний в трудные и горестные минуты войны строки Леонида Вышеславского исполнены самой искренней веры в Победу. В одном из лучших своих произведений, а может, и всей военной лирики — «Чайка», давшем название одной из его книг, поэт произнес слова, ставшие рефреном для многих: «Нам было дано возвратиться. Такими уж мы рождены». Написаны эти строки в августе 1942-го. Стихотворение о мудрокрылой птице чайке, сквозь бури и невзгоды всегда возвращающейся в родное гнездовье, украшало многие сборники поэзии военных лет и книги автора.

Хрестоматийные строки о войне Леонида Вышеславского, ставшие известными всему миру, процитировал первый человек Земли, побывавший в космосе. Юрий Гагарин прочел их, отвечая на вопрос любознательных корреспондентов: «Любите ли вы поэзию?» Он помнил стихи о солдате, две ночи не смыкавшем глаз у пулемета и первым на рассвете ворвавшемся в освобожденный город. «Он слезы радости заметил в глазах у женщины чужой».

Курсант Оренбургского авиационного училища читал эти строки на областном конкурсе художественной самодеятельности. Вот только фамилию автора запамятовал. Это интервью появилось в центральных изданиях, а позже и в статье Юрия Гагарина, опубликованной в «Правде». Текст стихов приводился полностью, но фамилия автора снова не указывалась.

Письмо с целой пачкой стихов, благодарностью за публикацию и внимание к творчеству летит в «Правду» из Киева незамедлительно. Через некоторе время в газете появилось еще одно выступление Гагарина. Первый космонавт написал, что ему очень понравились стихи Леонида Вышеславского: в них без лишних слов, коротко и емко сказано о главном.

Звездные сонеты

«Пачка стихов», отправленная в «Правду», — рукопись книги Леонида Вышеславского «Звездные сонеты», принесшей позже особую популярность украинскому поэту. А статья Юрия Гагарина в ответ на его письмо стала предисловием к ним. Хочется процитировать его почти полностью. «Поэт Леонид Вышеславский, чье стихотворение «Освободитель» было упомянуто в книге «Дорога в космос», прислал мне рукопись своего нового поэтического сборника «Звездные сонеты». Мне очень понравились эти стихи. Это лучшее, что за последнее время я читал о космических полетах…

Леонид Вышеславский малым количеством слов сказал многое. В его сонетах все на месте, надежно и прекрасно, и нет ничего лишнего, все, как на космическом корабле».

Эта небольшая книжечка, принесшая поэту подлинную славу, вызревала не один год. В ней унаследованное от отчима и дяди стремление к разгадке тайн мироздания, умение видеть и движение небесных светил, и тянущийся к солнцу одуванчик, и пробуждение от зимней спячки «маленького муравья». А еще — способность в движениях материнской руки, раскачивающей детскую колыбель, видеть вечность. Благодаря этому «Звездные сонеты» преисполнены глубокой человеческой мудростью, нежностью и красотой, учат постигать «души неведомые дали, миры звезд». А главное — любить.

Любимый мой,
какие в мире звезды!

Ты погляди! Ты только погляди!

Рецензенты книги и исследователи творчества Вышеславского в своих отзывах о «Звездных сонетах» отмечали не только их философскую глубину, эмоциональность и духовную наполненность, но и новаторский подход поэта к самой форме стиха, которую он мастерски использовал, описывая события, потрясшие мир («Прошло лишь сто, сто небольших минут, а на Земле уже иная эра, которую космической зовут»), и здесь же — размышления об извечных человеческих чувствах и порывах, пришедших к нам из самых глубоких времен: «Видишь сад? Он твой. А я твоя навеки»…

Есть в «Звездных сонетах» и одно замечательное стихотворение, оказавшееся провидческим — «Сонет моей звезды»:

У каждого своя звезда. Об этом

давным-давно от бабки слышал я

и, всматриваясь в звездные края, я думал:

и моя там светит где-то…

Начало шестидесятых. Этой неведомой звезде вверял свою душу поэт и искал, глядя в небо: «Где же она?»

В октябре 1986 года Леонид Вышеславский получил конкретный ответ на свой риторический вопрос. Это было «Почетное свидетельство» Института теоретической астрономии Академии наук СССР, возглавляющего в Советском Союзе работы по малым планетам, подписанное директором Института теоретической астрономии С.Лавровым и первооткрывателем Н.Черных. В нем сообщалось: «Настоящим свидетельствует, что малая планета № 2953, открытая советскими астрономами, получила название в честь Леонида Николаевича Вышеславского. Отныне эта неотъемлемая часть Солнечной системы будет именоваться малая планета (2953) VYSHESLAVIA (Вышеславия)».

Может быть, там, на Вышеславии, нашла пристанище чуткая и тонкая душа поэта. Но живет она и в Киеве, в его родном доме на улице Богдана Хмельницкого, 68, в его кабинете. Здесь все как прежде: «Кобзарь» и Пушкин на столе, картины и бабочки в рамах на стенах, маленький столик посреди комнаты, за которым он так любил работать, кружевная занавеска на окне. Преклонных лет красивый письменный стол. В книжном шкафу — толстенные тома старинных, еще дедовских книг — «Христианство», «Толкование библии», знаменитый атлас «Бабочки» Ламперта, изданный еще в ХІХ веке. Его пристрастия, его увлечения. И книги классиков, современников, друзей с добрыми автографами.

Любимый внук Глеб и дочь Ирина (помните: «Скоро ль дочку свою из объятий жены я приму не во сне, а схвачу наяву?!» — из стихов 41-го) показывают последние книги деда и отца, рассказывают о нем. Они оба — художники. Ирина — живописец, работает в различных жанрах, чаще в манере постимпрессионизма. Ее работы представлены во многих музеях Украины и Европы. Глеб — художник-график, иллюстрирует печатные издания, прежде всего последние книги деда. Он также издает журнал «Совиарт». Четырнадцатилетний Кирилл, правнук поэта, учится в школе и, как все мальчики его возраста, увлекается компьютером, а чаще — астрономией.

По моей просьбе Ирина с Глебом подсчитывают количество изданий — оказывается, пятьдесят три. Это только книги. А сколько еще публикаций в толстых журналах, еженедельниках, сборниках. Говорим о последних изданиях: «Лирика» — 1999 год, «Николаевская колыбель» — 2000 год, «Мой век» — 2000 год.

Когда уходит поэт, с ним уходит целый мир. Уходит эпоха. Но людям остается не только проторенные им дороги и лирические строки книг. Остаются завещанная миру любовь к людям, красота, чуткость, нежность. Свой путь он прошел достойно и честно. «А был он поэтом. Влюбленным. Земным».