О генетическом родстве тоталитарных идеологий

Почему в массовом сознании мирового демократического сообщества существует кричащее неравноправие в памяти о жертвах коммунизма и нацизма? Жертв первого все больше забывают, а жертв второго продолжают скрупулезно документировать, вспоминая о них при каждом удобном случае. Несмотря на то, что количество жертв коммунистов намного больше, что нацистский режим сгинул еще в далеком 1945 году, а народы бывшего Советского Союза и Восточ­ной Европы освободились от ком­мунистического господства менее двух десятилетий назад. А в некоторых странах мира, например в Северной Корее, преступления коммунистической власти продолжаются до сих пор.

Эти вопросы задал себе выдающийся современный французский историк, политолог и философ, академик Французской академии наук (Института Фран­ции) Ален Безансон. Ответом является его книга «Лихо століття», с которой ныне, благодаря самоотверженному труду перевод­чика и составителя издания Тара­са Марусика, имеет возможность ознакомиться и наш читатель.

Эта сравнительно небольшая по объему книга наполнена глубокими мыслями и обобщениями. Поэтому ее необходимо прочитать каждому украинцу, стремящемуся глубже понять мир и страну, в которой он живет.

Безансон доказывает типологическое сходство двух самых жестоких тоталитарных режимов ХХ в. — нацистской Германии и коммунистического СССР. Фран­цузский исследователь не просто констатирует факты, а пытается докопаться до причин того, что произошло в ХХ веке. Генети­чес­кое родство тоталитарных идеологий состоит прежде всего в том, что и коммунизм, и нацизм проповедовали установление «правильного порядка», «рая на земле», достичь которого можно, только уничтожив всех врагов. От­личие состояло лишь в том, кого причисляли к этим врагам. Для нацистов это были евреи и другие «низшие» расы, а для коммунистов — все, «зараженные» буржуазной идеологией. Безансон убежден, что коммунистический вариант тоталитарной идеологии также опасен, а возможно, еще и опаснее. Преступления нацистов скрупулезно посчитаны и осуждены на международном трибунале в Нюрнберге. Иначе обстоит дело с коммунистической идеологией. Бытует мнение, что коммунизм гуманен, поскольку апеллирует к идеалам социальной справедливости, но есть те, кто искажает такую справедливую идеологию (например, Сталин или Пол Пот). Вот и получается, что нацизм просуществовал только 12 лет, а коммунизм до сих пор, после почти 100 лет со дня возникновения, остается влиятельной идеологией в ряде стран.

В 1951 году 19-летний Безансон стал членом Коммунис­тичес­кой партии Франции. Но вышел из нее в 1956 году после изобличения преступлений Сталина в докладе Никиты Хрущева на ХХ съезде КПСС. В своей автобиографии ученый вспоминает, как ему было стыдно и какой гнев вызывало осознание того, что его обманули: «Тогда как начинающий историк я решил исследовать историю России и СССР, чтобы лучше разобраться, что случилось со мной».

Автор убедительно доказывает, что преступления как нацистского, так и коммунистического режимов базировались на соответствующих идеологиях и системах «моральных» ценностей, что, несмотря на определенные отличия, между ними было генетическое родст­во. Он исследует гносеологические, философские, религиозные корни коммунизма и нациз­ма, ищет (и находит) ответ на воп­рос, как могло случиться, что в ХХ веке эти антигуманные идеологии стали такими распространенными.

«Нацистская мораль была менее заразной, чем коммунистическая, — утверждает Безансон, — и распространение морального уничтожения при нацизме было более ограниченным. «Низшие» расы и расы «недочеловеков» усматривали в этой доктрине неминуемую смертельную угрозу и не могли соблазниться ею».

Ленинизм еще в большей степени, чем нацизм отвергает все гуманистические общечеловеческие ценности, выработанные человечеством в течение тысячелетий своей истории. Новый человек по-коммунистически — это тот, пишет Безансон, «кто принимает новую мораль абсолютной преданности цели, кто страстно стремится к тому, чтобы выдавить из себя остатки старой морали, которую предлагают «классовые вра­ги» для увековечения своего господства. Ленин канонизировал ком­мунистическую этику. Троц­кий написал опус, заголовок которого говорит сам за себя: «Их мораль и наша».

Чтобы описать новую мораль, коммунизм употребляет слова из старой морали: справедливость, равенство, свобода. Но содержание в эти категории вкладывается совершенно иное. Все эти слова, служащие для выражения свойств добра, становятся орудием для единственной цели — установления мирового господства коммунизма.

Коммунистическая фальсификация добра глубже, чем нацистская, «потому что преступление здесь больше напоминает добро, чем откровенное нацистское преступление, что позволяет коммунизму распространяться больше и затрагивать сердца, которые бы отступили перед эсэсовским призванием. Сделать хороших людей плохими — это, быть может, более дьявольское действие, чем плохих людей сделать еще худшими», — подытоживает Безансон. «В то самое мгновение, когда индивид принимает язык идеологии, он позволяет, чтобы вместе с языком похитили и его духовный мир, и чувство самоуважения. Даже когда он случайно споткнулся и упал в яму официальной фразеологии, отныне он — уже часть идеологии, он уже вступил, так сказать, в договорные отношения с дьяволом... Язык коммунизма — это власть коммунизма».

Для украинского читателя особенно важ­ны те места книги, где французский исследователь затрагивает проблему Го­лодомора в Украине. «Именно тщательная организация экзекуции придала украинскому голодному терро­ру характер геноцида — второго в нашем веке после армянского; третьим стал геноцид еврейский», — пишет автор. Он убежден, что цель этой нечеловеческой акции состояла не в желании сломать сопротивление крестьянства, посколь­ку коллективизация уже сломала его, а в попытке положить конец националь­ному существованию украинского народа.

Сравнивая нацистский Холо­кост и большевистский Голодо­мор, Безансон пишет: «Нужно сопротивляться соблазну рассматри­вать одну смерть как более жесто­кую по своей природе, чем другую: ни на одну из них невозможно посмотреть вблизи. Никто не зна­ет, что чувствовал ребенок, вды­хая газ «циклон Б» или умирая от голода в украинской хате. Поскольку людей убивали за пределами любого правового поля, надо сказать, что они все — и те, и другие — погибли в страшных муках, потому что были невиновны».

Касаясь проблем преодоления последствий нацистского и комму­нистического господства в странах, породивших эти тоталитарные идеологии, Безансон напоминает: «После свержения нацистского режима амнистии не было. Преступников судили и огласили им приговор. Всю Германию побуждали сдать гигантский экзамен совести, отречься от того, что в ее истории и мышлении мог­ло подготовить катастрофу. Это произошло только ценой определенных мучений немецкой души и упадка ее творческих способностей. И за то, что этот разбитый, полууничтоженный, разделенный пополам и опороченный народ преодолевал отчаяние и, приняв наказание, вновь приступал к работе, он достоин уважения. Быстрое возрождение Германии после 1945 года и длительная стагнация России после 1991 года безусловно связаны с наконец найденным смирением первой и высокомерием второй».

Ален Безансон. Лихо століття: про комунізм, нацизм та унікальність голокосту. Київ, Університетське видавництво «Пульсари», 2007.