Эссе о жадности, или Кое-что о смертных грехах

В христианской теологии жадность, наряду с гордостью, гневом, завистью, ленью, похотью и чревоугодием, входит в число так называемых «семи смертных грехов». Эти семь грехов были выделены не потому, что они самые тяжкие или самые великие из всех возможных, а потому, что неизбежно влекут за собой другие прегрешения. Вы не найдете этого списка в Библии, но над его составлением трудились многие выдающиеся мыслители раннего христианства, а в VI веке папа Григорий Великий утвердил его именно в таком виде (в восточной традиции место лени занимает уныние), причем гордость в его классификации считается главным пороком, из которого вырастают все остальные.

Споры по поводу того, какой грех из этой семерки «самый смертный», возобновились недавно в связи с тем, что издательство Оксфордского университета решило исследовать роль смертных грехов в жизни современных людей и с этой целью заказало семи разным интеллектуалам написать книгу по каждому из них. Интересно, что автор книги, посвященной похоти (точнее — сладострастию), попытался реабилитировать этот порок и даже вывести его из состава не только смертных, но и грехов как таковых. К прямо противоположным выводам о «своем» грехе пришла редактор религиозной колонки журнала Publishers Weekly Филлис Тикл, которой была заказана книга о жадности. Она называет жадность «праматерью всех грехов» и одновременно «самым социальным, самым политическим и самым вездесущим» из всех человеческих пороков, особенно в их современном воплощении.

Апология жадности

Между тем давно замечено, что человеческие жадность, зависть и лень являются мощными двигателями прогресса. Как писал основоположник либеральной экономической науки Адам Смит, мираж личного благосостояния и высокого социального ранга «пробуждает усердие людей и поддерживает их в постоянном движении», и, «несмотря на свои естественные эгоизм и алчность», богатые, действующие в своих интересах, «делят с бедными плоды всех улучшений». Не менее наблюдательный мыслитель Монтень, описывая себя как человека «с головы до пят земного и телесного, находящего для себя удовольствие только в вещественном и осязаемом, и притом лишь весомом и основательном», считал жадность «не менее извинительной, чем честолюбие». Примерно в этом же ключе написал о рассматриваемом предмете Пушкин: «Я деньги мало люблю — но уважаю в них единственный способ благопристойной независимости».

Даже духовные авторы подчеркивали, что сребролюбие, этот эвфемизм для жадности, алчности и скупости, коренится во вполне понятном и простительном чувстве самосохранения, ибо, по словам священника Якова Кротова, «люди обращаются к деньгам из страха за будущее», и жадностью является «ненормальная, гипертрофированная, неадекватная активность» по удовлетворению вполне нормального стремления к благополучию и стабильности.

Получается, что, как остроумно заметил писатель Александр Генис, жадность — не вполне полноценный порок, «сродни кожной болезни: поскольку от нее не умирают, она вызывает не сочувствие, а брезгливость... не рассчитана она и на прощение — только на насмешку».

Америка — страна торжествующей жадности?

В своей знаменитой книге об Америке французский аристократ и путешественник XIX века Александр де Токвиль написал, что стремление к обогащению заложено в самой природе американцев, отметив, однако, что «эта любовь к деньгам дисциплинирует их жизнь». Похоже, что наследие предков было забыто управляющими «Энрона» и других корпораций, чьи менеджеры взяли на вооружение девиз, сформулированный главным героем нашумевшего в 80-х годах голливудского фильма «Уолл-Стрит», талантливым, смелым, бессовестным и безжалостным дельцом Гордоном Гекко: «Жадность — это хорошо. Жадность спасет не только вашу фирму, но и другую хромающую корпорацию, которая называется США».

Мнения специалистов, анализирующих недавнюю череду корпоративных скандалов, разделились. Сторонники свободного рынка видят в них неприятное, но естественное исключение из общей, вполне радужной картины. Те, кто уповает на правительственное регулирование рынка, утверждают, что эти скандалы — симптом глубокой болезни корпоративного мира, в котором победила жадность.

Центристы считают, что мы наблюдаем издержки взрывного экономического развития, когда законы не поспевают за реальной ситуацией. Ведь, как это ни странно, финансовая система Америки относительно молода и приобрела формы, более ли менее напоминавшие нынешние, только в начале ХХ века. А к его концу произошла настоящая инженерная, технологическая, управленческая и организационная революция, в результате которой, с одной стороны, развились пенсионные и совместные фонды, появились миллионы мелких инвесторов, а с другой, усложнилась бухгалтерская процедура.

Впрочем, главное все же — это не частные случаи и скандалы, а тенденция, которая господствует в стране. И тысячу раз прав многолетний глава американского федерального резервного банка Алан Гринспен, сказавший в своем выступлении перед выпускниками нью-йоркской школы бизнеса: «Ни законы, ни правила не могут заменить человеческую порядочность. Практически во всех финансовых операциях мы полагаемся на слово тех, с кем имеем дело. Если этого доверия нет, то ни деньги, ни услуги, ни товары, не смогут обмениваться эффективно». Другими словами, мы вновь вернулись к истине, сформулированной Адамом Смитом: «Жадность приводит к богатству, только если она ограничена совестью».