СМЕРТЬ СВЯЩЕННИКА

По православному обычаю священников хоронят с закрытым лицом. Но родители отца Александра очень хотели в последний раз взглянуть на сына, и их просьбу уважили. Наверное, присутствовавшие запомнят это до конца своих дней. Его лицо было полностью изувечено: разбиты виски, щеки, губы, глаз.

Из заключения судебно-медицинской экспертизы следовало, что смерть отца Александра наступила в результате переохлаждения. Следствие по делу еще не закончено. Но у родных и близких покойного есть сомнения в том, что дело будет расследовано надлежащим образом.

Как утверждают свидетели, в последний раз отца Александра видели в обществе сотрудника прокуратуры, судьи и начальника погранотряда. В тот роковой вечер 25 декабря прошлого года они оказались за одним столиком в кафе. Что случилось потом, никто из оставшихся в живых вспомнить почему-то не может. Даже то, как попали домой.

Сегодня у прихожан, людей, знавших покойного, больше вопросов, чем ответов. Похоже, то же самое можно сказать и о следствии. А чем плотнее окутывающая его тайна, тем больше возникает домыслов и порой совсем нелепых слухов. Люди как люди — судачат, говорят даже, что убили его ради золотого креста. Вот только креста такого у отца Александра не было — не успел дослужиться до столь высокого «знака отличия».

Отец Александр, в миру Александр Носадчук, вырос в Житомире. Родители не были людьми религиозными, и то, что он пришел в Церковь, было его личным выбором. Определился он довольно рано. В 14 лет пошел послушником в церковь святого Михаила, возродившуюся, кстати, лишь в 1992 году — до того там размещался кукольный театр. Земляки запомнили его добрым, отзывчивым и жизнерадостным человеком.

Знания, продемонстрированные им при поступлении в Киевскую духовную семинарию, позволили экзаменаторам зачислить абитуриента сразу на второй курс. Не обделил его Бог и другими талантами: в годы учебы он был хористом в академическом храме святого Иоанна Богослова. Говорят, у него был чудесный голос.

В 1997 году Александр поступил в Киевскую духовную академию, которую должен был закончить в этом году. В мае того же года он женился. Вскоре был рукоположен сначала в сан дьякона, а затем священника. Преподавал в Житомирской духовной школе. Последние несколько месяцев отец Александр нигде не служил, вел послушание священнослужителя в духовной школе.

По словам начальника райотдела, уголовное дело по факту было возбуждено в тот же день, когда опознали труп. Кроме того, родные погибшего будут признаны потерпевшими, потому что «другого выхода тут нет». На вопрос о том, не оказывается ли давление на следствие в связи с тем, что перед смертью видели отца Александра в обществе не последних в области должностных лиц, он ответил: «Нет. Пока что нет никакого давления. Вы понимаете, что если мы проводили обыски у этих должностных лиц, то никакого давления не оказывается». Каков их статус и есть ли вообще по делу подозреваемые, начальник райотдела ответить отказался, сославшись на тайну следствия и отметив, что версий происшедшего много.

Мы предлагаем вниманию читателей рассказ священника — отца Юрия, который был не просто другом покойного, а крестным отцом его дочери. Но главное — именно с ним отец Александр пришел в тот злополучный вечер в кафе.

Отец Юрий:

— Отец Александр был одним из самых близких моих друзей. В десять часов 25 декабря мы с ним должны были встретиться на утреннике, в котором принимала участие его дочь — моя крестница Марина. Он не пришел на этот утренник. Обычно мы с ним каждый день созванивались и всегда знали планы друг друга. До вечера ни мне, ни родителям не было известно, где он.

26 декабря около 12 часов дня я узнал о том, что за городской чертой нашли труп. Это был отец Александр.

В час дня я был в Житомирском райотделе, где мне предъявили его фотографию. И началось в милиции «промывание мозгов», которое длилось с часу дня до часу ночи. Начиная с разных дурацких реплик и заканчивая угрозой закрыть на трое суток, обещаниями испортить карьеру. Давили на психику, обращались не как с человеком, а как с последней сволочью. Манера общения у них такая, что попавшему туда не позавидуешь — ни виновному, ни, тем более, не виноватому. Я теперь на всю жизнь запомню, что такое родная милиция. Сотрудник райотдела мне прямо говорил: ты его убил, вы были «голубыми», я тебе сейчас фотографии покажу и свидетелей приведу. Утверждали, что я чего-то не договариваю, что они все знают, что сделали обыск. Обыск действительно сделали — на квартире, где я уже год не живу. Такого рода беседы продолжались в течение двух недель. Меня вызывали почти каждый день. А потом все затихло.

— Расскажите о том вечере, когда вы видели отца Александра в последний раз.

— 24 декабря, перед тем, как разъехаться по домам, мы решили зайти выпить кофе и обсудить наши планы в связи с утренником, который должен был состояться в Марининых яслях на следующий день. Собирались купить пленку, чтобы снять представление.

Мы зашли в кафе и увидели там знакомого — сотрудника прокуратуры, который пригласил нас присоединиться к своей компании. Кроме него, там был судья Королевского района Житомира и начальник местного погранотряда. Мы познакомились, пообщались. В 10 часов кафе закрывалось, и нас попросили выйти, что мы и сделали. Я попрощался со всеми, сел в такси и уехал к себе на квартиру. При мне их дальнейшие планы на этот вечер не обсуждались.

Таким образом, отец Александр остался в кругу людей, представляющих закон и обязанных его блюсти. Но никто из них впоследствии даже не смог припомнить, что было дальше в тот вечер. То, вроде бы, все попрощались и разошлись, то — еще куда-то пошли все вместе. Никто толком не помнит, где еще был в тот вечер и как попал к себе домой. В общем, трое ничего не помнят, а четвертого нашли мертвым.

В тот же вечер, примерно в половине одиннадцатого, то есть через полчаса после того как я уехал, отец Александр позвонил мне по мобильному телефону, сказал, что они еще не расстались. Они повинны в смерти отца Александра или кто-то другой, но возникает вопрос — за что?

Отец Александра Владимир пытался, так сказать, частным образом узнать правду. Ему стало известно, что компания была в другом кафе до двух часов ночи. Во всяком случае, в том заведении этих людей опознали по фотографиям, подтвердили, что они были там.

— То есть это неофициальная информация?

— Да, хотя, вроде бы, и милиция уже там была. При отце покойного допрашивали пограничника. Его попросили принести одежду, в которой он был в тот вечер. Тот предъявил пальто, хотя в кафе, я точно помню, пограничник был в бушлате.

Уже прошло полтора месяца, но каких-то новых данных у меня нет. Тайна следствия.

— К вам у милиции сегодня есть вопросы?

— Когда я собирался ехать домой, в Бердичев, спросил у следователя разрешения. Он сказал, что я не являюсь ни подозреваемым, ни обвиняемым, поэтому могу ехать.

— Известно ли вам, есть ли по делу подозреваемые и каков статус тех троих?

— Мне это неизвестно.

— Почему у родных покойного и у вас возникли сомнения в том, что следствие старается установить истину?

— Например, насколько мне известно со слов юристов, в подобном случае обязаны были провести подробнейшую экспертизу тела, установить по возможности все подробности происшедшего. Насколько я знаю, ничего подобного сделано не было. Во всяком случае, у родителей отца Александра на руках есть только заключение о том, что смерть наступила в результате переохлаждения. И все.

В морг он поступил как неопознанное лицо, хотя всегда имел при себе документы, удостоверяющие личность. Их при нем не обнаружили. Кроме того, носки были в крови. То есть, не исключено, что били его не на улице, а где-то на квартире. Несмотря на то, что он был полностью одет, на нем не было нижнего белья. Руки целы, без синяков. Одна ладонь черная, впечатление такое, будто он держался за что-то грязное, ржавое. Может, он схватился за что-то, когда его выбросили на окраине города.

— Вы хорошо знали отца Александра. Как вы думаете, он стал бы защищаться, если бы имел такую возможность?

— Думаю, да. Это не грех.

— Ну а пил он?

— Я на этот вопрос всегда отвечаю словами, кажется, Богдана Хмельницкого — не пьют или больные, или не крещенные. Ни к тем, ни к другим он не относился и мог поддержать компанию.

— Но не до беспамятства?

— Конечно, нет.

— Как восприняли происшедшее с отцом Александром прихожане?

— Они скорбят о нем, о том, что так рано оборвалась земная жизнь человека, сознательно посвятившего себя Церкви, много делавшего для людей. Отец Александр приложил много усилий для создания воскресных школ. Неоднократно с сиротами совершал паломничество в Киев.

— Почему он пришел в Церковь?

— Просто он, как и каждый человек, задумался о том, что такое смерть и что происходит после нее. Мы говорим в таких случаях — Господь привел.

— Что он любил?

— Больше всего отец Александр любил церковное пение. У него был хороший голос. При Житомирском духовном училище он организовал квартет из ребят, далеких от музыки и нотной грамоты. Но когда они поют, это вызывает восхищение. С ними не тягаться даже некоторым монастырским хорам. Отец Александр сам писал для них музыку, хотя и не имел музыкального образования, был самоучкой — Господь дал талант. Этот хор действует и поныне. Когда они поют, всегда вспоминаешь о нем.

Насколько мне известно, за годы независимости впервые убит священник, во всяком случае, в Житомирской области. Причем не просто, скажем, сбит машиной или в связи с тем, что он, например, занимался каким-то бизнесом. Ему, как я понимаю, нанесли ряд целенаправленных ударов по голове. Отпевали отца Александра в кафедральном соборе Житомира. Отслуживал службу епископ Житомирский и Овруцкий. Областное телевидение собиралось пустить это в эфир. Но все как-то откладывалось, а потом в милиции сказали, что не имеют права показывать это по местному телевидению. Непонятно, на каком основании, — никто ведь не собирался говорить о том, что его убили.

Любая смерть — это трагедия, особенно, если она так неожиданна. Но ужаснее всего, когда совершенно диким образом избитого человека вывозят на окраину города и оставляют там умирать. Все это просто не укладывается в голове. Но так попустил Господь.

Мы были друзьями четыре года. Отец Александр всегда находил во мне поддержку. И нет мне покоя, потому что в тот момент, когда я был нужен ему больше всего, меня не оказалось рядом.

* * *

Люди верующие, а не просто причисляющие себя к таковым, склонны более философски воспринимать даже такие трагедии. Поскольку уверены, что наша земная жизнь — всего лишь прелюдия к другой. Тем же, чьи нечастые молитвы начинаются словами: «Господи, если ты есть…», труднее смиренно воспринять безвременный уход молодого человека, оставившего на этом свете 22-летнюю вдову, горячо любимую трехлетнюю дочь, безутешных мать и отца. И поэтому кажется очень важным, чтобы зло было наказано, хотя бы в отдельно взятом конкретном случае.

У автора этих строк нет оснований не доверять словам милицейского чиновника. Я вполне допускаю, что давления на следствие действительно нет. Правда, зачастую в подобных случаях бывает достаточно, так сказать, «самоцензуры», поэтому ни у кого и не возникает потребности прибегать к телефонному праву. Известно ведь, что рядовые граждане и за значительно меньшие провалы в памяти подвергаются в милиции шоковой терапии. От заключения под стражу до применения испытанных «физметодов», пагубно влияющих на почки, но безотказно восстанавливающих функцию памяти. Улучшая ее концентрацию до такой степени, что люди припоминают за собой то, чего, пока не оказались в РОВД, и в мыслях не было. Остается надеяться, что житомирская милиция гуманнее своих коллег из других регионов и что ее человеколюбие не носит сугубо избирательный характер.