«Лучше б тебе было не беременеть, мама...» После кесарева сечения женщина десять месяцев не приходит в сознание

Обычно люди живут мечтами и планами на будущее, с оптимизмом смотрят в завтрашний день. Но иногда один драматический случай полностью меняет жизнь сразу нескольких семей и пускает под откос все их надежды. Так произошло с родственниками Марины Головец, жительницы Ужгорода, которая десять месяцев назад попала в родильное отделение и после кесарева сечения так и не пришла в сознание…

«Врачи сказали, что у дочери умерла кора головного мозга…»

Небольшой саманный дом в с. Галоч, что в 12 километрах от Ужгорода, старенькая изгородь с заржавелой калиткой, жалобно скрипящей, когда нажимаешь на щеколду. На звук во двор выходит хозяйка. Елене Головец 69, но выглядит на все 90 — от горя, неожиданно свалившегося на ее плечи. У входа в дом на веревке сушатся пеленки, хотя грудных детей здесь нет. Пожилая женщина ухаживает за взрослой дочерью, которая, как и 36 лет назад, сразу после рождения, снова полностью зависит от матери.

В небольшой комнате хорошо натоплено, в железной печке потрескивают дрова, хотя к каждому дому в селе давно подведен газ. Возле стены под окном стоит кровать, один край которой упирается в шкаф, а второй опирается на деревянный ящик. На кровати молодая женщина с взглядом, устремленным в одну точку. Сначала кажется, что она внимательно рассматривает что-то на потолке, однако присмотревшись, понимаешь, что взгляд неосмысленный, будто стеклянный.

— Марина иногда вздрагивает от резкого звука, временами вздыхает, будто у нее тяжело на сердце, иногда из ее глаз катятся слезы, — рассказывает о дочери Елена Андреевна. — Врачи говорили, что она ничего не ощущает, поскольку кора головного мозга умерла. Но я в это не очень верю, потому что когда перекладываю или поднимаю дочери ноги, ее лицо искажает гримаса боли. В больнице медсестра говорила, что во время процедур у Марины было такое выражение лица, будто она просила: «Оставьте меня в покое». Иногда у дочери начинают бегать глаза, и она будто силится встать. Тем не менее это длится недолго... В таком состоянии Марина с января. До конца апреля лежала в реанимации, а потом, несмотря на высокую температуру, ее привезли ко мне. Я сначала не знала, как ухаживать за дочерью, ведь из реанимации посторонних выгоняли. Начала тайком подсматривать и увидела, как к таким больным относятся... Слизь Марине чистили аппаратом. Она не может ничего сказать, а сестрички разные бывают – кто-то осторожно вводит трубку через рот, а кто-то пырнет, не жалея, после чего слизь идет вместе с кровью. Очевидно, дочери что-то повредили трубкой, оттуда начал идти гной, она задыхалась. И я понемногу стала делать эту процедуру сама. Спасала, чтобы Марина не умерла у меня на глазах. Это же мой ребенок, я бы себе потом не простила. Просто вынимала трубку из раствора, вводила ее дочери и подтягивала слизь ртом. Когда доходило до края трубки, полоскала и начинала снова. Так и дома чищу, правда, последний месяц, слава Богу, уже не так часто — рана у Марины, видно, зажила, и слизи намного меньше... Тяжело, конечно, ухаживать за дочерью дома, но в больницу ее не отдам. Здесь она со мной, и я сделаю для нее все, что смогу...

Мать кормит дочь специальным шприцом через трубочку. Дает молоко с перетертым печеньем, натуральные соки, компоты, бульон. Женщина научилась сама ставить катетер, и каждые два-три часа меняет пеленки. Сначала пробовала пользоваться памперсами, но пришлось отказаться, потому что дочь нужно поднимать, а у Елены Андреевны уже силы не те. Тем не менее тяжелее всего бороться с пролежнями. Тело без движения начинает мертветь, гнить и даже отваливаться кусочками. Мать рассказывает, как пытается лечить эти страшные раны массажем и обтираниями. Монотонные слова усталой от трудной работы и безысходности женщины вызывают столь гнетущее впечатление, что хочется выйти из дома на воздух. Трудно поверить, что такие вещи происходят с живым человеком, лежащим рядом на кровати и продолжающим смотреть в какую-то свою точку на потолке... Состояние Марины назвать жизнью не поворачивается язык, однако для матери это не имеет значения. Она сама колет дрова, чтобы дочь, не дай Бог, не простудилась, носит ведрами от соседей воду для стирки, покупает молоко, готовит и тщательно перетирает для больной пищу. И ни на кого не жалуется.

— У меня только одна претензия к врачам, — говорит женщина. — Почему, зная, что дочери ничем не поможешь, они несколько месяцев заставляли нас покупать очень дорогие лекарства, на которые ушло столько денег? И почему никто из родильного отделения даже не поинтересовался, как дела у Марины. Ведь туда она пошла на своих ногах, вполне здоровой женщиной…

«А если я умру? Всякое может быть»

Несчастье застало Марину Головец в ночь на 13 января, когда она со схватками попала в Ужгородский перинатальный центр. Молодая женщина, которая никогда не болела и не брала больничных, уже воспитывала двух дочерей 12 и 16 лет, тем не менее хотела родить еще одного ребенка. В последние годы Марина тяжело работала одновременно на двух работах: в Великолазовском колхозе и корпорации «Укрсадвинпром». Уволиться не могла, поскольку колхоз предоставил ее семье место в общежитии и участок под застройку. Был только один выход хоть немного отдохнуть от физического труда — родить ребенка.

— Идти в больницу в тот день Марина очень не хотела, надеялась отпраздновать старый Новый год дома, — говорит старшая сестра Марины Анна Матёвка. — А за несколько дней до этого неожиданно взялась убирать — вымыла окна и двери, выстирала всю одежду, почистила тяжелые ковры и дорожки. Соседи отговаривали: «Маринка, поберегись, это трудная работа, а тебе же рожать». А она им: «А если я умру? Всякое может быть». Будто что-то предчувствовала.

Вечером муж отвез Марину в родильный дом, и через несколько часов ей сделали кесарево сечение. Почему решили делать операцию, никто толком не объяснил. Сначала врачи говорили, вроде плод обвит пуповиной. Но ведь это не основание для кесарева сечения. Три месяца назад моя дочь в этом же отделении родила естественным путем, хотя пуповина была обмотана и вокруг шеи, и вокруг ручки ребеночка. Позже нам объясняли, что у Марины слишком узкие бедра. Но ведь перед этим она дважды нормально рожала, причем второй ребенок весил аж 4,1 кг. После этого врачи начали говорить, что у сестры слишком большой перерыв между родами — 12 лет. Понимая, что здесь что-то не так, я настойчиво стала добиваться объяснений, и тогда меня просто назвали скандалисткой...

Во время кесарева сечения у Марины неожиданно остановилось сердце, на какое-то время наступила клиническая смерть. Ребенка, девочку весом 3,8 кг, врачи спасли, а ее маму вернуть к полноценной жизни не смогли... Марина так и не увидела свою младшую дочь. Теперь Настеньку, которой уже десять месяцев, вместе со старшими сестричками воспитывает отец. Неполная семья, как и раньше, проживает на окраине Ужгорода в колхозном общежитии, за место в котором так тяжело работала женщина. Ее муж зарабатывает на частных строительствах, поэтому застать его дома можно только поздно вечером. Михаил как раз жарил картошку, когда я постучал в двери. В помещении чисто и опрятно: кухонная мебель, сделанная, по-видимому, руками самого Михаила, автоматическая стиральная машина, котел, отапливающий дровами две комнаты. С первого взгляда видно, что хозяин заботится о своей семье, хотя дается это ему нелегким трудом. Руки у Михаила огрубели от строительства, лоб испещрен морщинами. Тем не менее как только в комнату заходит средняя дочка Анна с Настенькой на руках, морщины разглаживаются, взгляд светлеет.

— Настуня пришла, — говорит он радостно. — Это имя старшие дети решили дать сестричке еще до ее рождения, и Марина не возражала. Видели бы вы, какая это женщина была, до сих пор не могу смириться с тем, что с ней произошло. Вот смотри (Михаил переходит на «ты» и показывает альбом, где на фото Марина вместе с детьми на озере Синевир, в Долине нарциссов...). Мы с Мариной были в гражданском браке, официальную регистрацию все откладывали на потом. Вот и отложили... Жена очень хотела еще одного ребенка. На учет она стала поздно, на восьмом месяце, но беременность проходила нормально — УЗИ показало, что все благополучно. Вечером, когда начались схватки, я отвез Марину в роддом. Знал, конечно, что перед этим договариваются c конкретными врачами и платят деньги, но я этого не сделал. За что платить, если моя жена здорова? Там еще сестричка из моего села работает. «Через два-три часа приноси шампанское — будем пить за ребенка и маму», — говорит. А поздно ночью мне позвонили: «Приезжайте, жене сделали операцию». Марина лежала под наркозом, на вопрос, в каком она состоянии, врачи ответили, что надо ждать до утра — тогда и выяснится. Утром сказали, что надо ждать еще три дня, а потом — еще семь. Но Марина так и не пришла в сознание. Мне выносили списки лекарств, которые необходимо купить. За несколько недель на это ушла тысяча долларов. Дело, в конце концов, не в деньгах, я уже готов был продать наш недостроенный дом, чтобы отправить Марину за границу. Но врачи сказали — не стоит, не будет от этого никакого толка. Просил объяснить, что с женой, а в ответ: «Так случилось, нужно смириться, на все воля Божья».

Диагноз Марины Голо­вец звучит так: «Послереанимационная болезнь. Токсико-аллергическая метаболическая энцефалопатия с апалическим синдромом. Состояние послетрахеостомии. Канюляр». Простыми словами, у женщины функционирует только вегетативная нервная система — работают сердце, кишечник, органы дыхания. Мозг выключен полностью. Марина, возможно, что-то и воспринимает зрением и слухом, но ничего не понимает, будто объектив телекамеры. Некоторые ученые утверждают, что такие больные даже видят сны, хотя окончательно эти вопросы еще не исследованы. Болезнь Марины неизлечима, возможен только уход за телом. Неофициально медики говорят, что состояние женщины даже хуже, чем мозговая кома. Потому что из комы или выходят, или умирают, а эта болезнь может длиться сколько угодно. Специалисты-неврологи припоминают случай, когда с таким же самым диагнозом из Чехии привезли нашего рабочего, получившего на строительстве тяжелую черепно-мозговую травму. За больным в домашних условиях шесть лет ухаживала старенькая мать, пока он не умер.

«Мы сделали все, что могли, единственное — было потеряно время…»

По словам Георгия Патлякевича, акушера-гинеколога Ужгородского городского перинатального центра, принимавшего роды, Марина Головец поступила в больницу в более-менее удовлетворительном состоянии. У нее зафиксировали немного повышенное давление, отеки и слабую родовую деятельность, то есть схватки хоть и начались, но не были эффективными. Стимуляторы роженице не помогли, и через несколько часов к ней вызвали еще одного гинеколога — ургентного. После осмотра двое врачей пришли к выводу, что в интересах ребенка необходимо делать кесарево сечение.

— Мы объяснили роженице ситуацию, и она подписала официальное согласие на операцию, — говорит Георгий Патлякевич. — Во время оперативного вмешательства хирург с помощниками делает свое дело, а анестезиолог (им тогда был Виктор Донсков) — свое. После введения наркоза я, как всегда, сделал надрез, и тут анестезиолог сказал: «Стоп! У нас осложнение. Отложите операцию». По словам Виктора Донскова, у женщины произошел тотальный бронхоспазм (мышцы, руководящие бронхами, сжимаются, вследствие чего воздух, попадая в трахею, не проходит в легкие). Мы остановились, и анестезиолог с помощником начали снимать спазм — провели повторную интубацию, ввели дополнительные препараты, стали делать внешний массаж сердца. Это заняло семь-восемь, может, немного больше — 12 минут. Как только спазм был снят, мы продолжили операцию. Дыхания у роженицы во время бронхоспазма не было, что привело к остановке сердца. По-видимому, это вызвало гибель коры головного мозга, которая не восстановилась. Ребенок тоже родился с гипоксией (кислородным недостатком), однако грудные дети переносят это осложнение намного легче, чем взрослые...

Похожую картину во время операции, правда, с некоторыми отличиями, описал и анестезиолог-реаниматолог Виктор Донсков:

— После внутривенного наркоза и интубации началась операция. Хирург сделал надрез, и тут я увидел, что из водного замка нашего аппарата начала выливаться вода. То есть давление в бронхах было таким, что аппарат не мог прокачать воздух. Это одно из самых тяжелых осложнений — бронхоспазм, который, по статистике, возникает раз на тысячу наркозов. Мы отключили аппарат и стали дуть в трубку ртом. От напряжения вылазили глаза, но это не помогло. Единственная помощь при тотальном бронхоспазме — внешний массаж сердца. Кое-как нам удалось прокачать воздух, и тут на фоне асфиксии произошла остановка сердца. Параллельно шла операция — акушеры боролись за жизнь ребенка, а мы занимались дыханием и сердцебиением роженицы. Реанимационные мероприятия длились пять минут. В конце концов сердце заработало от внешнего массажа, легкие расправились, и операция пошла в обычном режиме.

— Какова причина бронхоспазма? — спрашиваю у врача.

— Его могла повлечь аллергия на наркозный препарат тиопентал. Когда мы ввели наркоз в вену, все было хорошо, а после интубации, когда пошел тиопентал, произошел бронхоспазм с остановкой сердца. Мы сделали все, что могли, единственное — было потеряно время...

Сравнивая объяснения врачей, нельзя не обратить внимания на два важных расхождения. Если гинеколог утверждает, что реанимация длилась от семи-восьми до двенадцати минут и операцию к тому времени отложили, то, по словам анестезиолога, реанимационные мероприятия заняли всего пять минут и операцию на протяжении этого времени не останавливали. Возможно, спустя десять месяцев врачи уже не помнят подробностей того, что произошло на операционном столе? Впрочем, важен иной нюанс — утверждения акушера и анестезиолога (как и записи в медицинской документации) сегодня очень сложно проверить. После разговора с врачами я обратился за разъяснениями к нескольким их коллегам. Но они, зная об этом случае, просто отказались от официальных комментариев. Только два врача согласились высказать свое мнение, да и то при условии анонимности. Кратко суть его заключается в следующем. Объяснения гинеколога с анестезиологом вызывают сомнения. Во-первых, вывести пациентку из состояния тотального бронхоспазма (который действительно возникает крайне редко), да еще и при остановке сердца, практически невозможно — это неминуемая смерть. Во-вторых, от гипоксии роженицы обязательно пострадал бы и ребенок, дышащий через пуповину кислородом, который есть в материнской крови. И на десятом месяце жизни это уже сказалось бы на развитии девочки. Настенька же, к счастью, растет вполне здоровой, это подтверждают не только ее родственники, но и участковый терапевт. По-видимому, с Мариной Головец в родильном отделении произошло что-то другое, а не бронхоспазм, причем не исключено, что не во время, а уже после родов. Впрочем, все это только теоретические предположения. Для выяснения действительной картины произошедшего необходимо привлечь независимых экспертов или даже правоохранителей. А против этого выступают сами родственники Марины.

— Я знаю свое дело — оштукатурить, прошпаклевать, покрыть крышу, — говорит Михаил, муж Марины. — А доказывать врачам, что они неправы, бегать в прокуратуру, суд нет ни времени, ни денег, ни возможностей. Мне надо думать о детях, стараться, чтобы они имели все необходимое...

— Врачам никто ничего не докажет, они считают себя богами, — говорит со своей стороны мама Марины. — Я это хорошо знаю, поскольку прежде работала в больнице санитаркой. Да и не хочу я этого. Людей нужно освобождать от беды, а не втягивать в нее. Я бы грех на себя взяла. Никого не собираюсь привлекать к ответственности или обвинять, Бог им судья...

Марина так и остается на руках старенькой матери. Врачи в селе были только раз — после того, как в областное управление здравоохранения с жалобами обратилась сестра больной. Дети к матери приезжают изредка. Во-первых, чтобы добраться до села, нужны время и деньги, а во-вторых (и это самое главное), взрослые сами не хотят привозить детей, которые очень мучительно реагируют, видя, во что превратилась их мама. Во время первых посещений 12-летняя Анна однажды не удержалась и сквозь слезы сказала: «Мама, не надо было тебе беременеть...». Правда, через несколько месяцев она изменила свое мнение и теперь, каждое воскресенье идя в церковь, говорит: «Я уже не могу думать так, как раньше, ведь с нами ребеночек». Михаил в ближайшее время планирует ехать в Чехию. Чтобы содержать детей и достраивать дом, местных заработков недостаточно. А за Настуней будут присматривать сестрички, особенно старшая, Яна, которая фактически заменила ребенку маму. Чтобы иметь возможность уделять ей больше времени, девушка даже перевелась в вечернюю школу. Сама Настенька уже встает на ножки и пытается говорить. Первыми ее слогами были не «ма-ма», а «та-ти».

Родственники Марины изначально даже не надеялись узнать, что на самом деле произошло в родильном отделении в ночь на 13-е. Они обратились в газету только для того, чтобы рассказать, что может произойти со здоровым человеком, который попадает в больницу...