Адреса Михаила Грушевского

Личность Михаила Грушевского не нуждается в комментариях и разъяснениях. Его работы не имеют срока давности. Но каждый, кто с ними знакомится, открывает для себя нечто новое и даже неожиданное.

Накануне 150-летнего юбилея Михаила Сергеевича следует остановиться на аспектах его творчества, особенно актуальных в наше время; на том, что мы осознали и чего не успели усвоить из советов и предвидений Великого Украинца.

"Хорошо делать историю важнее, чем красиво ее писать". Это замечание Михаила Грушевского помогает понять цель его жизни и творчества. Как выдающаяся личность в гуще исторических событий, он активно в них участвует. Инструментом создания Истории стала его публицистика эпохи Украинской революции 1917–
1921 гг.; она издана отдельным сборником с основательным предисловием Игоря Гирича ("Повороту не буде!", Харьков, 2015). Искренность и убедительность этих статей, эссе, памфлетов, несравненная историческая эрудиция автора стали достоянием читателя, под прессом современных технологий начавшего привыкать к сжатой, но бесцветной, обезличенной информации. Об особенностях своего труда Грушевский писал в "Споминах": "В каждую минуту, на любой стадии моей жизни должен иметь перед собой некую цель, которой отдаюсь целиком и без остатка, доводя свои силы до крайнего напряжения, до самозабвения. И только тогда чувствую себя нормально, когда могу беспрепятственно посвятить себя решению задачи".

Самоотверженная натура и упорный характер ученого отразился в 2000 книг, брошюр т других публикаций. Его полемический талант проявился еще "в киевские времена", в 1890-е годы, когда он начинал главный труд своей жизни, "Історію України-Руси". Тогда шла дискуссия с "норманистами" о корнях восточнославянской государственности. Норманнской теории следовали официальные российские историки, умаляя державную роль Киевской Руси, ее народа. Имперскую доктрину москвофилов Грушевский поддел еще в
I томе своего грандиозного труда, посвятив этому вопросу отдельную главу. Сравнивал летописные сведения с историческими фактами, взвешивал аргументы каждой стороны. Избегая упрощений и гипербол, всесторонне проанализировал письменные сообщения о восточнославянской государственности, истоки и развитие которой связал с Европой. Его оппоненты преувеличивали значение личностей; он же находил "следы общественной эволюции в самом народе". Отмечал в древних киевских документах "характерные приметы украинского языка", а на основе археологических находок убедительно доказал, что поляне и другие славяне Среднего Поднепровья не заняли место мифических "великороссов", ниоткуда не пришли, а были автохтонным, извечным населением нашей страны, непосредственными предками украинцев.

Вокруг фигуры Грушевского возникло немало легенд; одни заслуживают улыбки, другие требуют опровержения. Царские жандармы сочинили, а советские чекисты подхватили миф, будто он "заимствовал" национальное сознание в австрийской Галиции. На деле же исторические и общественно-политические взгляды Грушевского складывались еще в юности, в Тифлисской гимназии (когда отец служил на Кавказе), а окончательно оформились в Киеве, во время учебы на историко-филологическом факультете Университета Св. Владимира. Его учителями были неутомимые подвижники, профессор Владимир Антонович и писатель Александр Конисский. Благодаря усилиям этих патриотов во Львове открылась первая в мире кафедра украинской истории; возглавить ее пригласили 28-летнего магистра.

В противоборстве с москвофилами он сеял в Галичине знания о единой истории и культуре "від Сяну до Дону", продолжил работу над "Історією України-Руси", возглавлял "Наукове товариство ім. Шевченка", настаивал на создании независимого украинского университета. Одновременно редактировал еженедельник "Село", писал для "Ради" и "Літературно-наукового вісника". Публицистических статей Грушевского в этих изданиях с нетерпением ждали по обе стороны границы, передавали из рук в руки, зачитывали до дыр. Особенно заботясь о просвещении молодежи, в 1911 г. он издал "Ілюстровану історію України". Как он писал в "Автобіографії", "за полгода разошлось первое издание в 6
тыс. экз., и было повторено вслед, с увеличением иллюстративного материала…" По возвращении в Киев после начала войны 1914 года был арестован по вышеупомянутой жандармской легенде как "австрийский шпион", неоднократно допрошен и отбывал ссылку в Симбирске, Казани и Москве. Снова увидел Киев только после Февральской революции, в марте 1917-го.

Как же потомок православных священников (родился 29 сентября 1866 г.), сын профессора духовной семинарии, директора народных училищ, действительного статского советника стал революционером в науке и политике? Сергей Федорович Грушевский, воспитывая своего первенца, не только знакомил его со Священным Писанием, но и приобщал к светской литературе, учил украинским песням. В своем выборе Михайло, независимо отцовского влияния, смело пришел к политике от истории. Успехи же исторических исследований, сила и глубина публицистики во многом порождены неудержимым поискам нового. Признавался, что на это его вдохновила Библия, читаемая вместе с отцом…

Пройти между искушениями и обманами, не свернуть на тропу утоптанную и устланную добрыми намерениями - это тернистый, узкий путь ученого, исследователя, искателя правды. Вспомним у Шевченко: "У всякого своя доля і свій шлях широкий", - путь, где силы зла рушат, грабят и отторгают. Эту мысль Грушевский подтверждает словами Григория Сковороды о самопознании и евангельской истиной: "Необходимо "познать себя" и, однажды познав, твердо держаться линии, указанной нам этим познанием и не сбиваться на "просторную дорогу и широкие ворота", иначе нам угрожает опасность через какое-то время еще раз, снова переделывать революцию - социальную, борьбу с домашним социальным большевизмом, более тяжелую и кровавую". Сказано сто лет назад, но как актуально звучит!

Пассивность для него - грех, страшнее ошибки. Второе "нам потомки простят", первое же - никогда. Так было и с большевистским декретом "о мире", который приняли лидеры УНР, а кое-кто и поверил. По обстоятельствам, Грушевский поначалу также поддержал эту мирную декларацию, и даже выступал за федерализацию бывшей империи. Со временем это дало повод называть его если не "красным", то "розовым"; возникла легенда о политической нерешительности великого ученого как главы Центральной Рады. Ошибался? Да. Но был генетически несовместим с новыми правителями России.

Воспитанный на традиционных ценностях, Грушевский не воспринимал большевиков из-за их безбожности и агрессивной аморальности. Широкие ворота в царство тьмы, распахнутые Лениным и его ЦК, угрожали поглотить и уничтожить украинскую национальную идентичность. Эту опасность он хорошо сознавал: "Украина не может идти дальше старыми дорогами… по которым насильно тащило ее московское правительство".

Дома, после ссылки, ощутил "культуру красоты", но не увидел "культуры жизни". "Когда я, вернувшись в Киев… слушал на Шевченковском спектакле чудесное пение наших хоров, я плакал, но плакал не от радости! Мы… слишком славно поем по сравнению с тем, что умеем и можем в наших делах. У нас чересчур хорошая литература, музыка, искусство в сравнении с нашим убожеством в общественной и политической работе". Парадокс? Отнюдь. Грушевского тревожила некая однобокость, несбалансированность общества в молодой украинской державе. В его публицистике термином "культура" не определяется сфера гуманитарных знаний. Культурными должны быть хозяйство, наука, образование, дипломатия, суды, медицина, торговля, все стороны общественной и государственной жизни. Культура и духовность - неотъемлемые черты профессий, институтов, учреждений. Словом "культурный" он определял состояние или качество. Сегодня мы называем это европейскими стандартами… Следует прислушаться к замечаниям и заветам высокообразованного, мудрого Михаила Грушевского.

В области народного образования особое значение Грушевский придавал истории, но не только в силу своих профессиональных предпочтений. В познавательной книге "На порозі нової України" в числе условий духовной и политической независимости он выделяет единое понимание истории своей страны. Именно история государства и нации, восприятие ее, по библейской традиции, как целостного процесса, от первоначала до наших дней, должны объединить все слои общества. Тогда делаются сознательные выводы из прошлого, от чего зависит будущее… Заметим, что такое видение хода истории, в непрерывном (линейном) времени присуще именно христианскому мышлению, в отличие от языческого, когда человек жил во времени циклическом, от жатвы до жатвы, умоляя своих богов, дабы снова настало лето. Нечто подобное вернулось в советские времена: прошлое перечеркивалось в ожидании "светлого" будущего, обещанного кучкой "классиков" марксизма. Сознавая опасность подделки прошлого и вульгаризации будущего, Грушевский пишет: "Изучение деяний предков есть предмет воспитания еще на очень ранних стадиях… (и) основа той человеческой солидарности, на которой существует и развивается сама общественная жизнь".

Следует опровергнуть известную легенду, будто он желал "распустить" армию. Трагедия Крут, захват Киева муравьевцами, намеренный расстрел зажигательными снарядами его семейного дома в январе 1918-го окончательно похоронили надежды на мир с большевиками и самого Михаила Грушевского, и других, менее склонных к историческим обобщениям. Крепло понимание, что защитить украинскую независимость могут не дипломатия, не внешние факторы, но - сильная армия. Хотя многие руководители УНР, соблазненные идеями пацифизма, были за набор в армию только добровольцев. Украинскую армию Грушевский видел культурной. Это значит: армия не из рекрутов, которые, защищая "мерзости старого режима", не знали, за что воюют, зачем им Порт-Артур или Дарданеллы, как это было в 1904 и 1914 годах. На защиту Украины встают сознательно, уважая "ценности державы". Такая армия не только охраняет высокие моральные ценности, но и живет ими. Она будет "не угрозой, но гарантией государства и нации".

В отличие от многих своих (и наших) современников, Грушевский понимал, что демократия - цель, а не средство. И в армии видел лишь одно из средств достижения высокой цели - демократических отношений в государстве. Но даже считая армию "переходным институтом", который со временем заменит "всенародная милиция" по территориальному принципу, по сути был за армию профессиональную, с высшим образованием для офицерства, чтобы оно "не сбегало из войска туда, где сытнее пироги".

Вспоминая о бюджете, без деликатного термина "коррупция", с отвращением писал о том, что "считалось своего рода спортом, похвальной смелостью "надуть казну", урвать из нее побольше…" Его беспокоили моральные болезни общества, потрясенного революционными событиями, как-то - "оргия расхватывания и создания дорого оплачиваемых должностей и синекур, замещения их по протекции разными родичами и свояками". Наблюдения, отраженные в публицистике Грушевского, нередко напоминают нам до боли знакомые нынешние проблемы. Не возвращаемся ли к "цикличности" языческих или советских времен?

Во главе Центральной Рады в апреле 1918 г. он столкнулся с гетманским переворотом. Когда немецкие офицеры потребовали покинуть зал собраний, Михаил Грушевский не двинулся с места. Невозмутимо сидел в председательском кресле, рискуя свободой, а то и жизнью. Эту рыцарскую легенду отразил Владимир Чепелик в памятнике М.С. Грушевскому, установленном рядом с местом события, на ул. Владимирской.

Не имея личных политических амбиций, он продолжает заниматься наукой, внимательно следя за стремительными событиями в Украине. С марта 1919-го - в эмиграции: Прага, Женева, Вена… Редактирует и издает научно-политические журналы, трудится над "Історією української літератури". Рассматривая историю в комплексе, в непрерывном времени, не переоценивая роли отдельных лиц, находит причинно-следственные связи литературных процессов с экономическим развитием общества, историческими событиями. Основывает в Вене "Український соціологічний інститут", где читает курс блестящих лекций об основах гражданства. Но признанный лидер украинской науки мечтает завершить свой жизненный и творческий путь на родине...

Мотивы возвращения Грушевского слишком конкретны и понятны, чтобы стать легендой. Немало патриотов, оставшиеся за границей после утраты Украиной независимости (Владимир Винниченко, потомки Ивана Франко и др.), верили в возможность компромисса с большевиками. Этому способствовало объявление НЭПа, украинизация госучреждений и учебных заведений, сохранение созданной при гетмане Скоропадском Всеукраинской академии наук (ВУАН). И обещания, обещания… Лично для Грушевского в этом была еще и возможность дописать "Історію…", работая в архивах Киева и Москвы. После долгих переговоров с советскими функционерами в марте 1924 г. он с семьей снова оказался в Киеве.

Но этот последний период после эмиграции (умер в ноябре
1934 г.) стал самым противоречивым и трагическим. Сначала М.С. Грушевского избирают академиком ВУАН, в ее системе он возглавляет несколько секций и комитетов. Издает ряд научных сборников, журнал "Украина", изучает наследие своих предшественников
Н. Костомарова, В. Антоновича,
М. Драгоманова, становится действительным членом АН СССР. Казалось бы, его предостерегающая публицистика устарела. Но в циклическом времени, где пребывала страна безбожников, прошлое возвращается! После сворачивания провокативной сталинской "украинизации" созданные им учреждения были закрыты, издания остановлены, а самого Грушевского снова выслали в Москву. Это произошло на фоне системного уничтожения национальной интеллигенции, хозяйственных и партийных руководителей, наконец - геноцида украинцев путем голодомора. А как же книга его жизни? В предисловии к ее переизданию (в 10 томах) в 1991 г. один из организаторов этого проекта, Френк Сысин, отметил, что "после короткого периода либерализма 20-х гг. советской цензуре было суждено продемонстрировать гораздо более эффективные меры для лишения украинского читателя "Історії України-Руси", чем царским жандармам и таможням".

В годы Независимости общество и держава повернулись лицом к этой грандиозной фигуре. Грушевского изучают историографы, литературоведы, политологи, но статьи и диссертации не заменят живого общения. Войти в дом, где он жил и трудился, побывать в рабочем кабинете, увидеть портреты его коллег и близких, прикоснуться к редким изданиям, услышать рассказы грушевсковедов и даже родственников самого Михаила Сергеевича… К счастью, все это возможно, и такой адрес есть. В начале ХХ ст. Михаил Грушевский с семьей приобрел строение на исторической Панькивщине, между улицами Тарасовской, Никольско-Ботанической и Паньковской. По легенде, официально не подтвержденной, но достойной уважения, названия улиц произошли от имен кирилло-мефодиевцев Тараса Шевченко, Николая Костомарова и Пантелеймона Кулиша. В этом квартале, прозванном "латинским", издавна жили университетские профессора и студенты. Сюда же вернулся после эмиграции Михаил Сергеевич, тут жил и работал до последней ссылки. И после реставрации дом стал его музеем.

Уже 10 лет он известен как Историко-мемориальный музей Михаила Грушевского. Бывшая усадьба Грушевских на Паньковской, 9 усилиями энтузиастов музейного дела Светланы Паньковой, Николая Кучеренко, Ольги Мельник, Юлии Черняк, Анны Кандауровой превратилась в активный просветительский центр, достойный памяти выдающегося ученого, гражданина и политика. Возрождая традиции семейного очага Грушевских, работники музея устраивают конференции, семинары, презентации, выставки в круге акций "Історичні вправи в Домі Грушевских". Тут можно познакомиться с уникальной библиотекой и работами современных исследователей, просмотреть фильмы о Великом Украинце. Но главное - ответить на свой же вопрос: кем был и остается для нас Михаил Грушевский.