ЗАКАТ НАД ЗОНОЙ

Размышления по пути из Киева в Чернобыль и из Чернобыля обратно в Киев через четыре погранзаставы и Славутич

Посещение 30-километровой зоны вокруг Чернобыля, которую циничные пропагандисты назвали «зоной отчуждения» (слово «запретная» было в прошлом уж чересчур дискредитировано, хотя по недосмотру oно осталось ещё на шлагбауме в КПП Дитятки), мы закончили в городе Славутич.

Славутич, очевидно, - единственный город на территории бывшего СССР, построенный по единому архитектурному замыслу. Если бы каждое отдельное здание уже на расстоянии сотен метров не свидетельствовало об уровне советской строительной культуры, то это был бы красивый город. Отсутствие такой культуры, однако, - не единственный дефект этого города, ещё не нанесенного на большинство карт: Славутич был построен на территории, значительно загрязнённой радиоактивностью вследствие аварии на четвёртом блоке ЧАЭС. Поэтому он является не только памятником организованной солидарности (отдельные кварталы города - это подарок некоторых союзных республик), но и объяснением, почему в СССР с коммунизмом дело кончилось так, как кончилось, а не иначе. Такой ляпсус мог случиться лишь в советских Новых Васюках.

И нформационный щит,

предупреждающий жителей Славутича о загрязнённых участках леса, был недавно снят - и без него, мол, все хорошо знают, куда можно ходить, а куда нельзя. Житель Славутича получает в среднем годовую дозу 1,3 мЗв. Более половины он получал бы и без чернобыльской катастрофы (0,7 мЗв составляет так называемый естественный радиационный фон), 0,6 мЗв добавляет Чернобыль. (Для сравнения: жители Финляндии получают около 0,8 мЗв в год, а Швеции - почти 0,7 мЗв). За 80 % этой «чернобыльской» дозы, парадоксально, отвечают... грибы, составляющие в украинском и белорусском Полесьи важную часть народного питания. Не помогают предостережения, не помогают даже несколько лабораторий, которые в Славутиче бесплатно проверяют радиоактивность грибов.

Вместе с тем Славутич, пожалуй, - единственный город, население которого не страдает от чернобыльской радиофобии и всех связанных с ней стрессовых признаков, столь распространенных в Украине. Отнести это следует на счет продуманной и целенаправленной работы, которую с населением проводят городские власти в рамках ряда международных проектов (в т.ч. и ЮНЕСКО).

В Славутиче нас ожидал киевский шофёр Леня. Он высадил нас у КПП Дитятки и так как не решился проехать 20 км по «зоне отчуждения» в Славутич, то должен был просидеть за рулём лишних 400 км. За это время Лёня выкурил две пачки папирос. Думается, это поставило его здоровье под такую же угрозу, как если бы он провел в чернобыльской зоне много месяцев, а может быть, даже и лет. Европейская уния недавно рекомендовала выступать более резко против рекламы на табачные изделия, так как в Европейской унии (около 500 миллионов человек) вследствие курения умирает около полумиллиона людей в год. Эту цифру эксперты не оспаривают.

На международной конференции в Вене, созванной по случаю десятой годовщины чернобыльской катастрофы, западные эксперты не сумели согласовать с украинскими властями, сколько человек на самом деле умерло от радиации, вызванной чернобыльской аварией: сто, тысяча, десять тысяч или же всего лишь несколько десятков? В любом случае, количество жертв Чернобыля за десять лет далеко-далеко не достигает пяти миллионов жертв курения.

Я перелистываю рапорт о другой международной чернобыльской конференции, состоявшейся весной этого года в Санкт-Петербурге. Одинаковые заключения. Кроме рака щитовидной железы, частота которого значительно возросла, нельзя констатировать ни увеличения частоты заболевания раком, ни количества детей, родившихся с мальформациями. Министерство здравоохранения Украины, однако, не перестает говорить о 125 тыс. жертв чернобыльской катастрофы. Не знаю, сможем ли мы вообще когда-либо добраться до истины. Одно неоспоримо: психологические последствия чернобыльской катастрофы, вызванные в значительной мере безответственной и непоследовательной политикой властей, привели к значительно большему количеству жертв, чем радиоактивность.

Я совсем не сомневаюсь в том, что с ЧАЭС нужно что-то решать. Чернобыльские реакторы типа РБМК принадлежат к самым устаревшим. У реактора № 1 не решены проблемы с графитовыми каналами для топливных элементов (устранение аналогичной проблемы на реакторах в Сосновом Бору обошлось в десятки миллионов долларов) - безопасность чернобыльских реакторов на самом деле вызывает опасения. Я лишь задаю себе вопрос, не вызовет ли закрытие ЧАЭС больше проблем, чем разрешит? Мне кажется, что подход, выбранный Швецией и Финляндией по отношению к реакторам в Игналине и в Сосновом Бору, более разумный и перспективный: оба государства затрачивают на улучшение безопасности этих ядерных электростанций десятки миллионов долларов. При этом для Литвы и для Санкт-Петербурга сохраняются необходимые источники энергии, без которых народное хозяйство совсем бы распалось.

Более того, я полагаю, что чернобыльские реакторы ещё далеко не «заработали» на экологически «чистое» и упорядоченное закрытие. Молодая же Украинская республика не имеет для этой цели никаких свободных средств.

Опасения жителей Славутича и нескольких тысяч работников чернобыльского комплекса понятны: на десятки километров сегодня нет возможности другой работы и существования, кроме ЧАЭС.

По дороге из Чернобыля в Славутич мы увидели демонстрацию рабочих ядерной электростанции. В течение шести месяцев они не получали зарплату. Это вызвало у меня большое беспокойство. Могут ли эти рабочие спокойно выполнять свою ответственную работу, если им нужно постоянно думать о том, как прокормить своих детей? Не следовало бы об этом задуматься дипломатам и чиновникам, готовящим проект решения о Чернобыле для «большой семёрки»?

М оя вторая поездка в Чер-

нобыль состоялась через два месяца после десятой годовщины катастрофы. Первый раз я был в Чернобыле пять лет тому назад. Я должен был тогда председательствовать на заседании международного сахаровского конгресса, посвященного будущему ядерной энергетики. Я считал, что посещение Чернобыля весьма важно. Настолько важно, что я из-за этого не воспользовался приглашением на королевский ужин, устроенный в честь президента Вацлава Гавела в Стокгольме.

Температура топлива разрушенного реактора была тогда, в 1991 г., несколько сотен градусов, уровень радиации достигал нескольких тысяч рентгенов в час. (В 1996 г. температура топлива была около 50 градусов, уровень радиации - около тысячи рентгенов в час.) После посещения «Саркофага» мы с профессором Вильсоном из Гарвардского университета долго мылись под душем. Честно говоря, самое большое впечатление на меня произвела старушка-уборщица, которая с ведром и тряпкой вытирала полы в длинных, покрытых линолеумом коридорах, ведущих в «Саркофаг». Генеральный директор Уманец, однако, заверил нас, что это лучший способ защиты от пыли. А пыль здесь особо опасна, так как она может содержать, кроме прочего, частицы плутония.

В 1996 г. при въезде в запретную зону мы пересели в микробус объекта «Укрытие», как официально называют «Саркофаг». Шофер охарактеризовал свою машину как современную и быструю. Привязные ремни были срезаны, один из них служил для закрывания двери. Окна были закреплены деревянными клиньями, чтобы стекла не слишком дребезжали. По дороге между Чернобылем и Славутичем (примерно 30 км) шофер был вынужден трижды остановиться, чтобы проконтролировать масло в моторе. Удовлетворённость шофера «безупречным» техническим состоянием своей машины меня обеспокоила: можно ли эксплуатировать современную атомную электростанцию и уникальный экспериментальный объект «Саркофаг» с такими требованиями к технической культуре? И не явилась ли именно такая атмосфера, такой халатный подход первоначальной причиной чернобыльской катастрофы?

Кстати, на этом коротком участке дороги мы должны были два раза пересечь государственную границу и четыре пограничные заставы: из Украины мы въехали в Белоруссию и потом вернулись назад в Украину. К нашему счастью, было 35 градусов тепла и ни один из пограничников не вышел из тени вагончиков - пограничных застав. Две государственные границы и пограничники, поленившиеся выйти из тени, лишний раз наглядно проиллюстрировали, насколько сложными чернобыльские проблемы стали после распада СССР.

Микробус проезжает мимо покинутых сел и лесных массивов. На горизонте показался мертвый город Припять. Трудно воздержаться от воспоминаний и комментариев. Хотя уже 26 апреля, до полудня, для специалистов было ясно, что произошло, жители города Припяти, лежавшего менее чем в десяти километрах от разрушенного реактора и засыпанного радиоактивным пеплом, содержавшим плутоний, цезий, стронций, йод и т.д., не были предупреждены и проводили теплый субботний день на улице или на природе.

Действительный же уровень радиоактивного загрязнения ближайших окрестностей АЭС стал известен даже для специалистов позднее, когда в Чернобыль прибыли армейские части со специальными дозиметрами: Чернобыльская АЭС не была оснащена современными широкодиапазонными дозиметрами.

Режим любой ценой хотел избавиться от ответственности за трагедию. Для той же цели послужил и судебный процесс, в котором бывшие руководители ЧАЭС были приговорены к длительным срокам лишения свободы.

Если бы один из операторов на далекой шведской ядерной электростанции Форсмарк не забыл перед началом утренней смены в раздевалке часы и не пошел бы за ними обратно через дозиметрические ворота, обув свои уличные ботинки, мир, возможно, узнал бы о случившемся лишь несколько дней спустя. Шведские запросы в советском посольстве в Стокгольме сначала отвергались почти как антисоветская провокация.

Ч етвёртый чернобыльский

реактор потерпел аварию после двух лет эксплуатации - на его месте сегодня находится «Саркофаг», напоминающий декорацию из какого-нибудь научно-фантастического фильма.

Проблема «Саркофага» принадлежит к крупнейшим научно-техническим проблемам современности. В нем находится почти двести тонн отработавшего ядерного топлива, имеющего худший возможный состав: четвёртый реакторный блок аварировали (нет, я не ошибся, мне просто не лезет в компьютер выражение «претерпел аварию») в худший возможный момент, незадолго до замены топлива, когда содержание плутония и других трансурановых элементов, а также и продуктов расщепления было почти максимальным.

За «Саркофаг» сегодня отвечает Межотраслевой научно-технический центр, принадлежащий ЧАЭС.

В июле 1996 г. нас отправилось в Чернобыль трое: украинский эколог Евгений, занимающийся проблемами Чернобыля уже много лет, и молодая итальянская девушка Анжела, проживающая в Киеве и мечтавшая собственными глазами взглянуть на это проблематичное «восьмое чудо» света. Она поехала в качестве сопровождающей переводчицы, но в «Саркофаг» я ее не взял. У неё вся жизнь впереди: семья, дети. Зачем подвергаться хоть и незначительному, но ненужному риску? Евгению я обещал, что его жене не выдам, что он пошел внутрь, в «Саркофаг». Все равно она это узнала.

Мы вошли в строго охраняемый объект, переоделись в специальные белые защитные костюмы, надели шапочки, каски, респираторные фильтры и взяли дозиметры. Полуразрушенный пульт управления выглядит так же, как и пять лет тому назад: сотни металлических шкафов и панелей с измерительными приборами. У человека бегут мурашки по спине, когда подумаешь, что здесь происходило в ту роковую ночь. Лучше всего оставить все как оно есть, как постепенно остывающий монумент чернобыльской трагедии.

Измерительные приборы трижды зарегистрировали в этом году резкое увеличение радиоактивности внутри «Саркофага». Потоки достигали значений 10 3 нейтронов на см 2 /с. Опасности возникновения какой-нибудь новой критичности нет. Вода, тоннами проникающая в «Саркофаг», замедляет нейтроны и увеличивает число расщеплений. Опасность могла бы появиться, если бы нейтронные токи поднялись до значений 10 9 - 10 12 . Но трудно предположить вероятный физический процесс, который мог бы вызвать такое.

Похожие процессы примерно 50 миллионов лет назад происходили в Габоне, где в богатых залежах урана начал работать первый «природный» ядерный реактор в мире.

Для специалистов ясно, что конструкция «Саркофага» не выдержит десятки тысяч лет; с ним необходимо будет что-то сделать. Но что? Большой международный конкурс, объявленный несколько лет тому назад, кончился решением построить над «Саркофагом» «Суперсаркофаг».

Стою маленький перед громадиной - «Саркофагом». Подо мной засыпанные десятью метрами щебня, земли и песка лежат графит, уран, плутоний и десятки других радиоактивных продуктов цепной реакции. Стараюсь представить себе «Суперсаркофаг». В голову мне приходит пирамида Хеопса, которой я восторгался, побывав в Египте в позапрошлом году. Однако кто будет пару тысяч лет спустя наслаждаться «Суперсаркофагом»? Неужели наше поколение должно попасть в историю не только по причине чернобыльской катастрофы, но и благодаря тупому, без малейшей искорки, решению предоставить на несколько лет работу цементным заводам и бетономешалкам? Какую визитную карточку мы оставим своим внукам? Два «Саркофага» и внутри две сотни тонн ядерного топлива? Насколько заслуживают доверия заверения, что мы знаем, как поступить с отработанным ядерным топливом от 450 реакторов, работающих в десятках стран, когда мы даже не можем справиться с этой проблемой?

С удовлетворением я узнаю из украинской печати, что проект «Суперсаркофага» медленно теряет поддержку. Однако что же делать? А может, надо испытать в Чернобыле проект трансмутации ядерных отходов, о котором сегодня так много говорят? (Трансмутация ядерных отходов - проект превращения долгоживущих продуктов, образующихся в ядерном реакторе, в короткоживущие при помощи протонного ускорителя.) Наше поколение могло бы уйти с чистым щитом и даже подготовить для потомков некоторый задел. Потому что обеспечение энергией для планеты Земля в будущем тысячелетии будет задачей совсем не простой и без ядерной энергии человечеству, по-видимому, не обойтись.

Дозиметристы нас проверяют, мы раздеваемся и долго принимаем горячий душ и смываем пот с наших тел. На улице температура за 30 градусов, и эта предписанная гигиеной очистительная процедура - сверхприятна.

Медицинская сестра предлагает измерить давление и сделать электрокардиограмму. «У вас детское давление», - сообщает мне радостно. Неужели «виновата» радиоактивность? Чепуха! В течение часа, который я провел в «Саркофаге», я получил дозу 0,01 бэр. У меня есть справка с голубой печатью!

В опросы, вопросы, вопро-

сы. Что принесло больше вреда для здоровья украинского народа? Радиоактивность от Чернобыля или же химия в сельском хозяйстве или химическая и металлургическая промышленности? Знает ли вообще кто-нибудь хотя бы более или менее точный ответ? Специалисты утверждают, что химические загрязнения в общеукраинском масштабе вызывали, вызывают и будут вызывать больший вред для здоровья, чем Чернобыль.

Вспоминаются наши дискуссии с покойным доктором Гостевым, который почти десять лет наблюдал повреждения флоры в Страхолесьи, недалеко от Чернобыля.

«Даже здесь, на границе зоны, химия приносит больше вреда, чем радиация», - многократно повторял он на основании своих экспериментов по изучению аберраций хромосом.

Чернобыль стал дойной коровой. Культ священной коровы трудно отменить. Chernobyl industries, как я несколько цинично называю те многочисленные организации, представители которых путешествуют по всему миру и собирают средства, отправляют «чернобыльских» детей за границу, организуют пресс-конференции и лекции, снабжают средства массовой информации душераздирающими историями, производят мелодраматические телевизионные репортажи и т.д. и т.п. Вся эта деятельность занимает и кормит (и, очевидно, кормит неплохо) сотни, а может быть, и тысячи людей, которые совсем не заинтересованы в объективном анализе и обсуждении действительных медицинских последствий чернобыльской катастрофы.

Я понимаю, что касаюсь табуизированной темы. Я согласен, всё это начиналось не так. Чернобыльская катастрофа потрясла нас всех. Я знаю, что критикуемой мною гуманитарной деятельностью тогда начали заниматься из чистейших побуждений. Но за десять лет мы многое узнали, многое поняли, многое должны были пересмотреть.

Чернобыльская политика украинских властей проблематична. В этом виновата не только Украина. Эта политика начала формироваться в Москве ещё до распада СССР, в то время, когда советский режим уже давно выдохся и потерял способность разумно реагировать на большинство проблем. Украина же унаследовала всю тяжесть чернобыльской проблемы, став независимым государством. Финансирование ликвидации аварии перебазировалось с бюджета государства с населением около 300 миллионов на государство с населением в 50 миллионов, что не могло остаться без последствий.

Политика «категоризации» граждан (ликвидаторы, эвакуированные и т.д.), а также связанные с ней привилегии спорны и во многих отношениях контрапродуктивны.

Ещё сегодня, десять лет спустя, люди переселяются из окрестностей Чернобыля. Государство строит для них с колоссальными затратами новые дома в других областях. Уменьшение дозы облучения, которое достигается таким переселением, маргинально. Его можно было бы приравнять к переселению шведа, скажем, из Стокгольма куда-нибудь в южную Швецию. Или же жителя г. Хельсинки, скажем, в Англию. Уже не говоря о том, что, по рассказу директора Центра радиационной медицины в Киеве Романенко, радонные измерения в многих местах Украины показывают более высокие дозы облучения, чем в областях, подлежащих отселению ещё сегодня, десять лет спустя, после того как люди получили уже 90% своей жизненной дозы.

На ликвидацию последствий чернобыльской катастрофы Украина тратит колоссальные средства - 10-20% своего бюджета. Если бы эти средства поместить в какой-нибудь страховой фонд, а также улучшить оборудование больниц, то можно было бы предоставить высококвалифицированную медицинскую помощь людям, действительно заболевшим в результате облучения.

Бывший премьер-министр Украины Марчук говорил в апреле 1996 г. на конференции в Вене о необходимости радикального изменения политики ликвидации последствий чернобыльской катастрофы. Но это нелегко. Какое психологическое влияние будет иметь отмена привилегий на тех, для кого эти привилегии представляют часто одну из немногих жизненных гарантий? Не вызовет ли это появление новых стрессовых ситуаций со всеми отрицательными медицинскими последствиями?

Вопросы, вопросы…

* * *

Длинный день подходит к концу. Украинское небо на западе, где-то над Чернобылем, окрашено в целую гамму цветов. Мы проезжаем деревни, растянувшиеся далеко вдоль дороги. Старушки с корзинами продают фрукты, овощи, яйца и кур. На столбах десятки гнёзд, свитых аистами. Когда я в последний раз видел так близко аистов?

Солнце заходит над чернобыльской зоной, превратившейся в интересный заповедник. Животные не обращают внимания на КПП, не читают газет, не слушают радио, не смотрят телевизоров: в зоне им нравится. Там мало людей, они не мешают им.

Это относится не только к фауне и флоре. Около тысячи человек вернулось без разрешения в зону. Они живут там вольной жизнью - без налогов, без властей, без милиции. Никто не знает, сколько их. Они исчезли из регистров.

Из памяти постепенно исчезают и так называемые могильники, разбросанные вокруг Чернобыля: сотни миллионов тонн железа и стали, загрязнённых радиоактивностью во время ликвидации катастрофы. Тысячи тракторов, бульдозеров, грузовиков и легковых автомобилей, автобусов, барж и вертолетов ожидают своего Годо. Возможно, он однажды появится, переплавит металл, очистит его от радиоактивности и найдёт для него более разумное применение.

От радиоактивности (имею в виду той, политической, о которой я уже писал) необходимо очистить также наше мышление. Переплавить его. Избавиться от предрассудков и суеверий. Урок Чернобыля вовсе не касается лишь ядерной энергетики и не только Украины.

Чернобыльская трагедия лишь многократно увеличилась бы, если бы мы её сузили таким образом. Человечество должно найти в себе отвагу смотреть правде в глаза.