ТАК ВЗОРВЕТСЯ ЛИ ЧЕРНОЕ МОРЕ?

Леденящие душу статьи на эту тему появлялись периодически в советской печати. Для общества, в котором практически не было кораблекрушений и авиакатастроф, а самым большим конфликтом считался конфликт между секретарем парткома и недалеким райкомовским начальством, таинственная жизнь стихии была единственной сферой, где можно было разгуляться воображению и пощекотать нервы обывателя, излишне уверенного в завтрашнем дне.

«Ветер перемен», пропитанный воздухом Чернобыля и болью Арала, погасил игру праздного воображения. Неожиданно проблема черноморского сероводорода получила меркантильный оттенок: откачать — и в дело. Во-первых, горит — стало быть, тепло добыть можно, а во-вторых — серу содержит, тоже дело доходное.

Южный научно-исследовательский институт рыбного хозяйства и океанографии (ЮгНИРО) занимается как глобальными проблемами экологии, так и частными — в случае ее нарушения. Сегодня наш собеседник — сотрудник института, доктор географических наук Валентин Алексеевич БРЯНЦЕВ. Первый вопрос о содержании экологической деятельности института.

— Буквально несколько минут тому назад я как председатель экспертной комиссии подписал акт о гибели рыбы в озере Михайловском, около Сак. Там произошел массовый замор рыбы — около 40 тонн. Оказалось, что ближайший совхоз, не имея социальных очистных сооружений, в течение пяти дней из-за неисправности насосов сбрасывал стоки в это озеро. Прокуратура возбудила уголовное дело, а мы осуществили экспертизу. Природоохранный сектор лаборатории промысловой океанологии и охраны среды Черного моря нашего института определяет все загрязнители, кроме радиации.

Мы выполняем заказы любых организаций — строительных, хозяйственных. Отторгается, например, часть шельфа для санатория. Нарушение экологии неизбежно в данном случае — загрязняется вода, гибнет часть организмов. Мы подсчитываем ущерб, а организация возмещает его. Кроме того, выполняем работу по договорам. Так, с 86-го года мы, согласно договору с Мингазпромом, оцениваем экологическую безопасность работ на газовых месторождениях в Каркинитском заливе.

Параллельно мы работаем и над проблемами глобального характера. Самая важная из них — изменение экосистемы морей. Вы знаете о гибели Арала. Это море превратилось в два соленых озера из-за того, что был отнят сток рек, которые питали его. Аналогичная катастрофа грозит Азовскому морю. Началась она давно — со времени строительства Волго-Донского канала. Потом — серия водохранилищ, затем — разведение риса, создание оросительной системы... Отнято 40 процентов пресного водостока. А результат — десятикратное уменьшение рыбопродуктивности.

— Вместе с тем Азовское море не стало мельче...

— Не стало потому, что соединено с мировым океаном. Воды в нем не убудет, но меняется соленость, а с ней — плотностная структура, что и нарушает систему продуцирования. Происходит уничтожение нерестилищ и просто уничтожение ареала, необходимого полупроходным (полупресноводным) рыбам. Для осетра, например, повышение солености воды не является губительным, а для полупресноводного судака она неприемлема.

Изменение плотностной структуры — вещь вообще крайне серьезная. В результате повышения солености воды зимой, когда сток уменьшается, из донных отложений вымывается большое количество загрязнителей и просто органики. Происходит интенсивное перемешивание, и море перепродуцируется. А летом, когда сток увеличивается, он распространяется в поверхностном слое, соленые же воды образуют плотностный скачок, непроходимый для кислорода. И происходят заморы. Особенно частыми стали они на северо-западном шельфе Черного моря с середины 70-х годов.

Это определяется объемом днепровских вод, половина которых также «задействована» на хозяйственные нужды. Хотя в общем стоке (Днепр+Дунай) отнято 15 процентов воды. Черное море, как видите, меньше пострадало от снижения стока, но в маловодные годы это сказывается.

По нашим прогнозам, Черное море не умрет, оно просто изменится, если отъем воды будет продолжаться. Может исчезнуть сероводородный слой, а это без малого 2000 метров. Аэрированный же слой составляет всего 90 — 100 метров. Вот тут и наступит экологическая катастрофа. Впрочем, этот наш прогноз основывался на безумных проектах печально известного Минводхоза (помните, реки поворачивать собирался?), который планировал усиленно эксплуатировать ресурсы рек, впадающих в Черное море, канал «Дунай-Днепр», Днепро-Бугский гидроузел... К 2000-му году 40 процентов стока было бы отнято. Но с исчезновением СССР исчез и Минводхоз, злодействам не суждено было сбыться. Сейчас сероводородный слой перестал подниматься, море как бы само себя приводит в стабильное состояние.

С Азовским морем сложней. Сегодня оно питается только российскими реками — Доном и Кубанью, и для решения экологических проблем тут без межгосударственных соглашений не обойтись.

— Валентин Алексеевич, вы затронули «взрывную» тему. По вашим словам получается, что сероводородный слой — это благо. Помните статью под названием «Взорвется ли Черное море?» — кажется, в «Литературке»? Много шума наделала она в свое время. Расскажите: что же такое на самом деле сероводородный слой в Черном море? Чем он полезен и чем опасен?

— Он абсолютно губителен для живых организмов — кроме сероводородных бактерий, которые там живут и продуцируют. Как он образовался?

Черное море — море специфическое. Оно имеет два четко разделенных между собой слоя - верхний распресненный, соленость которого составляет 18 промиль, и нижний, более соленый, — средиземноморские воды, которые имеют 22 промили. На границе этих слоев — слой резкого скачка солености, а поскольку соленость определяет плотность, то получается резкий скачок плотности.

Представление об этой двухслойной структуре даст стакан, наполненный водой и маслом. На границе воды и масла — блокирующий слой, который препятствует турбулентному перемешиванию, а следовательно, и проникновению кислорода. Но в море сверху постоянно падает органика — миллионы тонн, которая требует окисления, невозможного без кислорода. В результате образуется сероводород.

Черное море — далеко не единственный водоем, в котором есть сероводород. Таковы, например, норвежские фьерды, где пресная вода с гор покрывает соленые воды. Сероводород образуется там мгновенно.

Когда баланс пресных и морских вод сохраняется на природном уровне, глубина нахождения сероводородного слоя колеблется вверх-вниз в зависимости от маловодных и многоводных лет. Но с ростом водозабора, ускорившимся с 1979 года до двух метров в год, за последние 30 лет сероводородный слой поднялся на 60 метров. При сгонных ветрах он местами даже выходит на поверхность. То же в засушливые годы — в частности, в 1983 году газ выходил на поверхность. Сероводород — действительно горючий газ, но говорить о взрыве просто нелепо. Знаете, в 1992 году в Сочи был Международный конгресс по спасению Черного моря, я в нем участвовал. Так вот, Тамара Глоба — а там присутствовали и экстрасенсы — на вопрос: «Взорвется ли Черное море?» — ответила: «Взорвется. В 93-м году». Как видите, эти разговоры идут на уровне всевозможных прорицателей, научного объяснения они не имеют.

— Ну а если нарушение водного баланса дойдет все-таки до критической отметки, что будет?

— Если водозабор будет увеличиваться и сероводород поднимется к поверхности, может произойти плотностное опрокидывание, как это произошло, скажем, с Мертвым морем. Спутниковые наблюдения показали, что верхний голубой слой в этом водоеме уже на следующем витке стал черным,
т.е. переворачивание произошло мгновенно. Дело в том, что существует критическое значение градиента плотности. Если оно уменьшается, происходит будто пролом льда, и в результате — перемешивание.

— И что же — жизнь в море гибнет при этом? «Мертвое» море именно этому обязано своим названием?

— Нет, «Мертвое» оно потому, что вода в нем очень соленая. А что произойдет с Черным морем? Я уже сказал: оно просто станет другим. Прежде всего, теплее, поскольку при смешении выделится тепло. Как Адриатическое море — оно при той же глубине, в том же климатическом поясе, но без сероводорода, и потому гораздо теплей.

Конечно, переходный момент опасен — в первую очередь, для живых организмов, поскольку поднимающиеся наверх большие массы газа все отравят на своем пути. Со временем море восстановится, но будет, повторяю, другим.

— Но без нас? Воздух, как я понимаю, тоже будет отравлен?

— Знаете, есть побережье Намибии в Африке. Там есть Бенгальское течение, которое приносит из Антарктики много питательных веществ. Они реализуются в виде первичной продукции, которая осаждается. Там, где существует блокирующий слой, образуется сероводород. Благодаря перемешиванию, он успевает не только окислиться, но и выйти на поверхность. Выходы эти населением ощущаются. Чернеют белые корабли, стены домов, серебро. Распространяется неприятный запах тухлых яиц. Из некоторых городов эвакуируется население. То есть прецеденты в мировой практике существуют. Но даже большие массы сероводорода могут улетучиться всего за несколько дней, смертельной опасности для людей это явление не несет.

— Не раз приходилось читать о возможности использования сероводорода. Существуют ли какие-нибудь конкретные проекты, и как вы их расцениваете?

— На этот счет давно появляются всякие псевдонаучные спекуляции. Еще институт имени, кажется, Крыжановского в Москве выдвигал идею использования черноморского сероводорода. Предполагалось, что добыча газа будет осуществляться за счет средств, которые государство выделит на «спасение Черного моря». Чистая спекуляция! Нас не раз вызывали на дискуссии в Госкомитет по науке. Было установлено, что добыча этого газа убыточна, что калорийность его ниже, чем у торфа. И хотя эта нелепая идея была отвергнута государством, сторонники ее не успокоились. На конгрессе в Сочи, о котором я уже упоминал, один из участников, по фамилии Ахметов, настойчиво проводил ее в жизнь. Я вынужден был сказать, что можно, конечно, из сероводорода добывать серу, но с экологией это не имеет ничего общего. Кроме того, проект наивен — ведь если даже установить гигантские трубы, которые будут откачивать до 0,5 тысячи кубических километров воды и откачка будет равняться речному стоку, это все равно утопия, т. к. годовой сток составляет 0,001 объема моря, в то время как фитопланктон весной и летом создает миллионы тонн органики, т. е. то количество сероводорода, которое удавалось бы добыть за год, создавалось бы за несколько суток.

Этот проект несостоятелен даже с общегеографических представлений: море — это 0,5 млн. кубических километров, это такой гигантский объем, что любая откачка просто технически не представима.

Что же касается нужды в сере, можно привести пример с Канадой, которая тоже нуждалась в сере, а после того, как установила уловители на трубах заводов и фабрик, даже экспортирует ее.

— Валентин Алексеевич, вернемся к экологии моря. В последнее время рисоводы стали обижаться на ученых, а заодно и журналистов, отражающих их позицию в печати, в отношении рисосеяния. Действительно ли производство этой культуры губительно сказывается на экологии моря?

— Да, была недавно статья о том, что экологи «погубили» рисосеяние в Херсонской области. Не буду скрывать: и мы к этому руку приложили. Оценивая содержание хлорорганических соединений в рыбе, мы увидели, что короткоцикловые рыбы — шпроты, хамса, питающиеся фитопланктоном в водах, сброшенных с рисовых чеков, не накапливают их больше нормы, а вот акула-катран — организм высшего порядка, питающаяся «братьями меньшими», накапливает в себе до 13 норм ПДК — предельно допустимой концентрации пестицидов. В Азовском море кубанское рисосеяние обеспечило поголовное заражение рыбы. Конечно, беспестицидный рис дорог, но, говорят, тот третьесортный рис, который мы производим, годится только на кормовые цели, и гораздо дешевле во всех отношениях обошлась бы его закупка где-нибудь в Юго-Восточной Азии. Не знаю, насколько это справедливо, но то, что наш рис вреден для экологии морей, это однозначно.

— Нельзя не заметить, что идея строительства нефтяных терминалов на Черном море приняла в последнее время навязчивый характер. Известна борьба одесситов против строительства терминала в «жемчужине у моря». Не успели мы оглянуться, как под прицелом деловых людей оказалась Керчь. Оцените, пожалуйста, эту идею с точки зрения экологии.

— Экологическое состояние керченской бухты всегда было плохим. Что значит — строительство терминала? То, что Керчь превратится в нефтегавань. А это — безжизненная акватория, в которой нельзя даже купаться.

Конечно, научный подход к экологии отличается от митингового. Загрязнение загрязнению — рознь. Загрязнение не оценивается абсолютно. В Найроби есть отдел ФАО — группа по защите среды от загрязнения. Она дает инструкцию оценки ассимиляционной емкости любой акватории — того, какое количество сбросов экосистема данной акватории способна переработать без серьезных последствий для себя.

Вот представьте: бухта, открывается завод. Сброс прогнозируется такой-то. Предельно допустимый — такой-то. Но в этой бухте есть, скажем, рекреация, рыболовство и лов креветок. Тут вступает в действие коэффициент безопасности, который имеет диапазон от 0,1 до 0,9. Далее власти выбирают: 0,9 — значит, можно еще ловить рыбу, 0,7 — можно будет купаться, а если еще и креветок ловить хочется — тогда коэффициент должен быть не более 0,2. Одним словом, выбор есть. Не всякий сброс смертоносен и должен повергать в панику население. Но если власти дадут «добро» на превращение города в нефтегавань, они должны отдавать себе отчет в том, что, практически пожертвовав уже рыбой, они лишат людей возможности купаться. Люди должны знать: они лишатся этой бухты, они забудут запах моря. Круглый год они будут слышать только запах нефти.

— А кто инициирует строительство терминала в Керчи, правительство?

— Нет. Идея строительства терминала исходит от коммерческих структур. Причем, если бы они были озабочены спасением Украины от энергетического голода, было бы полбеды. Но они собираются строить не приемный терминал, а сдаточный. Это значит, что российская нефть, пройдя по Крыму, будет сбрасываться в Керчи — с тем чтобы отсюда отправляться — куда? Есть ли логика в этих планах, и если есть, то Керчи-то что от этого?

Вот и выходит, что не сероводород грозит морю взрывом, это было бы слишком романтично. «Взрывом» грозят другие, приземленно-будничные причины: уменьшение речного стока, пестициды с рисовых полей и вожделенные для горе-предпринимателей резервуары с нефтью.