Певец Тарас Штонда: «Внутри меня уже тридцать лет живет Шаляпин!»

В недавней премьере Национальной оперы Украины - «Иоланте» П.Чайковского - Тарас Штонда исполнил одну из главных партий… Публика, как никого другого, принимала его восторженно.

Штонда - международная знаменитость. На­род­ный артист Украины выступает не только в Кие­ве, но и на сцене Большого в Моск­ве, в Праге, Рот­тердаме, Осло, Мальме, Антверпене, Копенгагене, других городах. Его справедливо величают одним из лучших басов современной оперы. Эдаким наследником патриархальных традиций, исходящих от Шаляпина.

В интервью ZN.UA - в рамках наших уже традиционных летних встреч в редакции - Тарас Штонда рассказал, что в его жизни значат… Шаляпин, Киев, Большой, Годунов, а также сценические партнеры и дирижеры.

Вначале хотелось бы отметить, что феномен Штонды - это яркий пример успешной карьеры самородка в искусстве. За ним, по большому счету, никто никогда не «стоял». Кроме его сильного голоса. По­тому что вырос он в простой семье (которая, тем не менее, самозабвенно любила музыку). Отец - из села Шка­ривка, что на Белоцер­ков­щине (Киевская область), мать - из столицы. Еще в детстве Та­рас перепевал всевозможные арии. За всех героев сразу: и за Ка­рася, и за Одарку (в «Запорож­це за Ду­на­ем»). Сам исполнитель признается, что украинское село - это удивительно музыкальная среда, которая еще в детстве правильно его подпитала. А уже позже - серьезные университеты. В консерватории он обожал своего педагога Га­лину Станисла­вовну Сухорукову. Ее не стало четыре года назад… Но память об этом светлом человеке Штонда хранит всегда. Когда-то, еще при первой встрече, педагог сказала ему: «Тебе надо бы в консерваторию, потому что голос слиш­ком хорош, чтобы так плохо петь…»

С этого все и началось.

- Тарас, а вы не пытались подсчитать количество оперных басовых партий, которые исполнили за время своей деятельности?

- Если их сосчитать, оставив лишь оперу, отбросив ораториальный жанр, то наберется около тридцати! А может приблизится и к сорока.

-Какая из этих партий оказалась для вас самой трудной в исполнительском плане?

- Самая сложная еще не спета! В настоящее время - «Парсифаль» Вагнера. Партию из этой оперы учу для того, чтобы уже весной 2012 года выступить на премьере в Швеции.

Вместе с тем, оглядываясь на прошлое, замечу: сложные - и Борис Годунов, и Досифей (в «Хованщине»). Они «выучивались» на протяжении всей моей жизни. Сами собой! Еще начиная с пластинок Шаляпина, впервые прослушанных в 16-летнем возрасте. Уже тогда я жил этой музыкой.

Да, называю партии в основном в русских операх… Так как это основа басового репертуара…

- И как часто выхо­дите на сцену в басовом репертуаре нашей На­циональ­ной оперы?

- Несмотря на то, что много работаю в Европе, и дома - на сцене... Благодаря довольно лояльной политике нашего театра. Вернув­шись еще в конце весны с больших гастролей по Швеции (там я пел в «Сказках Гофмана» Оффенбаха), выступил в Киеве в шести спектак­лях. Среди них - «Князь Игорь», «Иоланта», «Алеко»… Получается в среднем за сезон выхожу на родную сцену раз 10-12!

- Нынешний киевский зритель ходит в наш театр «на Штонду»?

- Ну… Мне хотелось бы так думать… Но я не могу этого утверждать! Это же никем не зафиксировано, а видно лишь на сольном концерте.

В связи с нашим театром… Мне жаль, например, что «Тарас Бульба» прошел в последний раз в октябре 2009-го. И с тех пор, увы… Я же пока не вижу себя в образах «юмористических». Таких как Карась в «Запорожце за Дунаем»… Думаю, это в будущем.

А так… Чаще пою Годунова, Алеко, князя Гремина в «Онегине», князя Игоря, Рене в «Иоланте», Мефистофеля в «Фаусте»… И, признаюсь: это мой любимый репертуар.

- Тем не менее, хотелось бы чего-то большего?

- Да… Например, хотелось бы петь в Киеве то, что исполняю в Европе. Те же «Сказки Гофмана». Это вершина французского оперного репертуара. Хотелось бы, чтобы и у нас были оперы Вагнера, «Катерина Измайлова» Шостаковича. Ведь купца Бориса Измайлова в знаменитой опере мне так и не пришлось исполнить. Но… живу этим образом.

- А были в вашем репертуаре произведения, которые изначально вам не нравились, но… работа есть работа?

- Исполнял в Большом партию Фауста («Огненный Ангел» Прокофьева). Никогда особенно ее не выделял. Но попытался, чтобы она понравилась мне хотя бы в процессе исполнения!

- Кстати, вы же выступаете почти одновременно и в нашей Национальной опере, и в Большом театре… Могли бы рассказать о разнице в деятельности этих двух крупных театров?

- Действительно, с 2002-го - я в Большом. Правда, в последнее время там пою реже. Потому что основная сцена закрылась на ремонт и у всех стало меньше работы.

Ну а разница? Полагаю, там больше ответственности… Здесь-то я свой, родной. А там - не все проходит… Ведь у меня статус приглашенного солиста. Значит, в дальнейшем всегда возникает вопрос: приглашать или нет?

Был у меня в Москве некий пик деятельности, когда спел двадцать спектаклей за один сезон 2004-2005 гг. Рекорд.

Когда я только начал петь в Большом Годунова, для меня это стало подлинным эпохальным событием. Мне было тогда лет 40. Ведь о такой партии, тем более на такой сцене, мечтает каждый бас.

Ради Годунова в Большом мне пришлось отказаться от подписанного ранее контракта в Германии, в Бонне. Я тогда подумал: если в 40 лет Большой зовет на «Бориса», то в следующий раз, быть может, позовут уже лет в 50… Если вообще позовут… В общем, спел я Годунова 14 раз! А это, уточню, самая знаменитая роль в басовом репертуаре. Уже потом - Мефис­тофель, Дон Базилио. И признаюсь, что музыкальный уровень Большого - высочайший. Оркестр проходит такой конкурс, которого здесь, у нас, нет и в помине. Это факт, который даже не предполагает дискуссии…

- Тарас, а как вам работалось в Большом со знаменитым Робертом Стуруа над «Мазепой»?

- Он интереснейший человек! Некоторые сцены в «Мазепе» Стуруа придумал блестяще. Я пел Кочубея. Эта опера пока снята с репертуара Большого, так как декорации не помещаются на Малой сцене. В «Мазепе» же сценография с претензией на актуальность и концептуальность. Действие перенесено… в сталинские времена! А мой Кочубей - в костюме колхозника времен «трудодней». Мазепа и Орлик - комиссары в кожанках. Не очень люблю такие повороты в современной режиссуре, но должен петь и не могу не соглашаться. Да, я ретроград! И мне нравится традиционный подход. Исключения бывают лишь в тех случаях, когда в опере нет четкой привязки ко времени. Например, «Фауст» - это вечная тема, потому что дьявол может явиться в любое время!

- Тарас, а кто непосредственно пригласил вас в Большой в Москву?

- Знаменитый певец Александр Ведерников. Прекрасный бас! Он сказал, что в Большом его сын стал главным дирижером, вот, мол, и поезжай, Тарас… Я явился на кастинг «Хованщины», претендуя на Досифея… И спел!

- В Москве вы уже обзавелись оперными поклонниками?

- Все равно в Киеве их больше! Там ведь меня зовут на определенную постановку: я подписываю контракт. Не на год, не на два, а на постановку… Но в Москве поклонники подходят после спектакля. Есть такие, кто ездит со мной… К этим людям отношусь максимально сердечно, чтобы они получили то, чего от меня ждут.

- На ваш взгляд, для оперного исполнителя имеет значение драматическая игра или только голос?

- Игра, конечно, важна. Я 20 лет в профессиональном пении, не считая консерваторию. И неуклонно стремлюсь к постижению игры в пении… Чтобы действие органично сливалось с голосом. Это трудно! Намного легче «стать на рампе» и петь без всякой игры и мизансцен. Но для этого существуют концерты. Однако бывает, что даже своей «неподвиж­ностью» ты уже играешь!

Согласен, оперная игра весьма скупа. Мы подчинены музыке, пению. Не можем играть так, как артист драматический. Главное - профессионально воспроизводить качественный, красивый вокальный звук. А можно заиграться и забыть, где находишься!

- Кто помимо вас в Большом сегодня на первых позициях среди басов?

- Есть такой - Казаков Михаил, бас, звезда… Талантливый, надежный, прекрасный певец. Мне приятно и почетно петь в Большом даже вторую премьеру… Ведь Большой мне нужен. Наша Национальная опера, увы, не всеми воспринимается как международный театр. Мы почему-то мало интересны Западу… Но я самодостаточный человек. Пою и в Украине, и в России, и на Западе.

Когда, например, исполняю «своего» Годунова, то в Большой приходит «моя публика». Не хвастаюсь, однако мне удается вести себя там просто и скромно. Замечаю, что и коллеги уважают. А в Европе творческий коллектив - вообще одна семья. Представьте, на каждую европейскую премьеру они дарят друг другу подарки!

- С кем из дирижеров вы наиболее комфортно чувствуете себя на сцене?

- Пожалуй, с теми, кто мне аккомпанирует и следует за мной. Хотя понимаю, что дирижера-звезду нужно «есть» глазами. И не дай бог разойтись с его музыкальной концепцией, выраженной «через» дирижерскую палочку.

В моей жизни случалось подолгу задерживаться в европейском театре. Но там настоящих звезд за пультом мало… Но скоро буду с Зубином Метой в Мюнхене. Из звезд можно назвать Владимира Федосеева. У нас в опере - Гамкало, Кофман. По-своему интересно с каждым.

- А кто все-таки важнее для оперы сегодня - режиссер или дирижер?

- На оперном спектакле, конечно, дирижер… Если певец «разошелся» с оркестром - это заметят все. И вообще: можно так порою заворожить музыкой, что человек не заметит, какая режиссура на сцене.

- Как относитесь к экстремальной современной оперной режиссуре, когда старые сюжеты обставляют неожиданно по-новому? Например, режиссер Серебренников поставил в Большом «Золотого петушка» Римского-Корсакова, где, говорят, старые герои в современных костюмах под офис…

- Не люблю я этого... Ведь музыка-то прежняя? Разве Римский-Корсаков имел в виду какой-то офис в «Золотом петушке»? Убежден: когда опера переносится в эпоху современную, то и музыка теряется. Тем не менее, певцы -люди подневольные. Вот и пытаюсь полюбить ту режиссуру, в которой участвую. Когда-то меня шокировали костюмы в «Мазепе». Да и в «Сказках Гофмана» тоже. Политика проста: режиссер знает, что люди больше пойдут на эпатаж. Show must go on!

А вот режиссура нашей недавней «Иоланты» в Киеве в общем-то была традиционной… Конечно, не без некоторых новых идей. Не все, например, восприняли четыре символа слепоты. А ведь это были элементы символизма! Я мог вести свою партию в той режиссуре достаточно уверенно и меня ничто не отвлекало. И режиссер Николай Третьяк придумал некоторые мизансцены, которые помогли мне раскрыться в этой опере и полнее выразить себя и героя.

- У вас сильный голос… Есть ли какие-то особые методы, которых придерживаетесь, чтобы сохранять его в полнозвучной красоте?

-Это же все сказки о сырых яйцах! И о том, что нельзя семечки… Все можно - и есть, и пить! Я даже мороженое ем! Но в ответственный период особо берегусь. Например, в Осло когда-то был мороз минус 19. И я, конечно, не пошел дышать таким воздухом перед спектак­лем. Самое главное - не простужаться. Не говорю о курении - так как не курю. Еще нужно, конечно, не перенапрягать голос…

- В прессе писали, что Шаляпин - ваш кумир… Как относитесь к тому, что в Москве вас иногда сравнивают с самим Федором Ивановичем?

- Знаю, что там некоторые ревностно относятся к тому, что в Киеве есть бас, который… хорошо поет… Но я же не подражаю Шаляпину! Все равно он во мне живет уже почти 30 лет… Невольно учусь приемам и манере звукоизвлечения у этого великого певца. Поэтому, если я в чем-то и похож на него, это приятно.

Сам Шаляпин не возник на ровном месте. Он вобрал лучшее, что было в итальянской школе. Его голос свободен. И вообще есть лишь одно правильное положение гортани в пении - открытое горло. И уже на это ремесло накладываются безграничные краски, которыми владел Шаляпин. Именно это нельзя слепо скопировать - придыхание, стоны и отдельно взятые звуки Шаляпина. Но сравнения лестны…

- Часто ли возникают казусы во время спектаклей, где много артистов хора, балета?

- Со мной случилась одна знаменитая «неявка» на сцену, уже вошедшая в историю театра. Дело было 17 лет назад, когда я не появился во время исполнения партии Дона Базилио. Люди говорили: почему же нет Базилио? Почему купирована знаменитая ария? Верните билеты! Да, я задержался, «зашел в медпункт», «прокашлялся»… И не знал, что спектакль начался…Потом хотел наверстать, но было поздно.

- С кем на сцене, из числа тех, с кем вы пели, наиболее полно возникает чувство партнерства?

- Я всех их люблю! Приятно выступать вместе с Татьяной Ганиной, Лилией Гревцовой. В Большом - Максим Пастер. Тенор Артуро Чакон-Крус - вообще звезда новой генерации. С Нетребко, правда, еще не пел. У нее прекрасный голос. Но… все-таки это не голос величайших певиц прошлого. Впрочем, она красивая женщина. Видимо, звездам было угодно, чтобы она засияла. У нас есть Оксана Дыка - изумительная певица, сейчас одна из прим Ла Скала… У Оксаны тоже сочетание и роскошного голоса, и исключительно красивой внешности. Но «вторая Нетребко» невозможна: российский пиар сработал и тот продукт уже выпущен в мир.

Если еще о партнерах… К сожалению, реже я пел с Ольгой Микитенко, Димой Поповым, Мишей Дидыком, Людмилой Монастырской. Но это настоящие звезды! Недавно в Швеции пел в «Сказках Гофмана»: был жестоким, надменным. И на английском тогда же извинялся перед партнерами, мол, извините, что я так к вам обращаюсь, это же не Тарас Штонда… Они меня обнимали и говорили: «Тарасик, играй так и дальше, мы не обижаемся!» А я там должен одним взглядом испепелять! Отзывы о той постановке были положительные. Говорили, что подобного спектакля давно никто не видел. Хотя костюмы мне не нравились, я спорил с режиссером. Меня одели в генеральскую форму. Мои коллеги даже сказали, что я похож на Брежнева - ордена, брови… Получился Леонид Ильич…

- С кем из зарубежных импресарио сотрудничаете сегодня?

- Остановился на одном агентстве - «Опера Коннекшн», курирующем мою работу в Европе. Последнее время кастинги были удачными...

- Не подумываете ли о своем будущем именно на Западе, как певец в одном из тамошних театров?

- Самое выгодное положение для нашего певца - быть званым гостем в Европе.