МАЙСКАЯ ГРЕЗА

В мае Киев грезил фестивалем городов-побратимов. Фантазия рисовала хорошо и много. Правда, получилось немного не так, но все-таки по-весеннему свежо и, главное, своевременно.

В нынешнем году фестиваль «Київ травневий» преобразился: поменялся формат, появились свои церемонии. Гостей одаривали, вручали символы братства и цветы. Все это напоминало «зеленые святки», посттроицкую неделю душистых трав, братания и хороводов. Делами заправлял Лель—Кужельный, могущий для дела и рыбу-золотое перо из озера достать, и свое веское «обдид-ладо-ладо» в нужный момент огласить.

Фольклорные мотивы не только опоэтизировали общую форму фестиваля, но и в определенной мере спасли его музыкальное содержание. Сама по себе программа «Києва травневого» была безупречно продумана и обещала широкую панораму жанров и стилей — торжественную классику (концерт «Золотые голоса итальянской оперы»), более легковесную оперетту («Парижскую жизнь» Оффенбаха в исполнении французов), утонченный классический балет, эстрадный танец и, наконец, универсальную аутентику — песни и танцы народов мира. Но состоялось не все, концепция дала сбой, возникла дисгармония, которая, впрочем, сделала слушателей более внимательными не только к событиям, но и к самим себе.

Первое открытие было спровоцировано выступлением фольклорно-танцевальной группы из Англии «Деревянные башмаки старого дворца». Сельского вида девчата «в теле» выплясывали в деревянных башмаках (но не все), подолгу отдыхая после коротких номеров. В Киев приехали любители-энтузиасты, и с какой стати, собственно, «воротить нос» от их наивного, искреннего творчества? Вот в этом все и дело. У них, «там», принято просто так, ради удовольствия, быть тенорами, фольклористами, напевать основные мотивы произведений Брамса и даже вспоминать слово «Киев» по названию пьесы Мусоргского из «Картинок с выставки». И никаких тебе комплексов по поводу своего дилетантизма — все всё понимают, поощряют и поддерживают. Вот она, толерантность.

Другое открытие пришло на танцевальном перфомансе Неты Шезаф и Элины Печерски «Могеnа Аmооrа»: фламенко и танцы Ближнего Востока. Оказалось, что и эстрадный танец может быть психологичным, ошеломляюще виртуозным, новаторским, и к тому же содержательным. Нета и Элина представили в своем шоу европейское видение экзотики, использовав пластическую лексику фильмов Гадеса и коммерческого индийского кино. Это была высокохудожественная история о ней и о ней — соперницах, любовницах, подругах, двух контрастных половинках древней четверорукой индийской богини. Раздевание — одевание, переодевание в мужской костюм, разнонациональные игры с эротически-символической тростью, колыбельная и, наконец, виртуозный танец живота арабистки и идеальная спина испанистки — все это четко обозначило жанр выступления гостей — кабаре.

Общее впечатление изрядно испортил отечественный «рояль в кустах». В паузах между выступлениями танцовщиц представил свою программу Киевский театр бального танца Фонда развития искусств. Высокие танцоры и обилие пар на миниатюрной сцене театра «Браво» выглядели грузно и нелепо. А появление в клубах сандалового дыма европейских фраков после соблазнительных сари вызвало у зрителей единодушный смех и недоумение. После такой эклектики представление корейского театра «Чон Дон» производило впечатление рафинированного и стилистически стройного действа.

Корейский спектакль ласкал глаз и терзал непривычное ухо. От слушателей потребовалось духовное напряжение, проявление гибкости интеллекта и непредвзятости в суждениях. Смущали «фальшивый» для европейского уха ансамбль нетемперированных инструментов, резкое горловое почти, самурайское пение хрупких корейских девушек и быстрое вращение головой корейских народных акробатов.

Через внешнюю необычность и образно-темповые контрасты в выступлении «Чон Дон» обнаруживалась гармоничная закономерность. Корейские артисты приобщили зал к интересной эстетике воздушного пространства.

Сами участники спектакля сравнивают свое искусство с тихим дыханием легких, и это сравнение оказалось не только метафорой. Мотив контакта человека с воздушной стихией определял как детали, так и композицию грандиозных номеров. Задранные носки туфель, дрожащие подвески, образ бабочек и вееров, вокализирование, предполагающее обостренный контроль над дыхательным аппаратом, покорение воздушного пространства зрительного зала вибрированием воздушных барабанов, наконец, «заклинание» воздушных змей — лент и перьев на высоком и тонком острие шапок акробатов.

А теперь о болезненном. Куколки. Ниточки. Австрийский. Стравинский. Балет Имперский. Российский. Где-то там, без нас «История солдата». А вон там — «Грезы любви»... — Товарищи! Вам всего этого не показали!

А за окном уже полетел тополиный пух. Впереди жара, июнь...