Поддержать
Небольшое грузовое судно медленно приближается к норвежскому острову Утёйя. Медленное движение в чем-то оправдано, потому что расстояние от берега до этого трагического места не очень большое, а наши норвежские коллеги, наверное, хотят, чтобы мы успели порадовать свою душу невероятными видами озера Тюрифьорд. И вот через каких-то пять минут видишь простой беленький домик, за ним еще несколько, и ощущаешь, что этот покой, гармония и суровая северная красота очень хрупки, готовы сломаться от любого громкого звука, выстрела, крика. Украинцам такая хрупкость и болезненный контраст между тем, что создано природой, и тем, что совершают люди, хорошо известны. Похожие ощущения появляются постоянно, когда мы попадаем на места преступлений бывшего коммунистического режима или уже настоящего путинского. И постоянно себя спрашиваем, почему всяческая сволочь выбирает живописные места для своих кровавых дел, почему человечество в целом не ценит возможность просто жить, создавать, развиваться?
У меня первые минуты пребывания на Утёйе вызывают трепетное ощущение дежавю. Таки же огромные сосны, плачущие янтарно-желтой смолой, худющие березки, кое-где застывшие в воздухе, будто испугались чего-то, ярко-голубое небо и тишина. Я словно снова стою в Быковнянском лесу, который что-то шепчет нам сосновыми кронами и чье равновесие нарушает разве что черный ворон, который всегда летает над группами посетителей. К сожалению, сходство между Быковней и Утёйей на этом не заканчивается, потому что оба места — территории преступления, а мы приехали, чтобы понять, как норвежское общество работает с памятью.
.jpg)
Опыт Утёйи для норвежцев очень важен, ведь и трагедия, которая произошла 22 июля 2011 года в Осло и на острове, достаточно свежа. В тот день праворадикальный экстремист Андерс Брейвик сначала подорвал автомобиль в центре столицы, а потом расстрелял 69 участников молодежного летнего лагеря — юношей и девушек в возрасте от 14 до 20 лет. Всего жертвами теракта стали 77 человек, и это самые большие потери Норвегии после Второй мировой войны.
Конечно, для нас несоизмерим не только масштаб потерь. Ведь, например, на территории бывшего спецучастка НКВД в Быковнянском лесу, по самым скромным подсчетам, похоронены 30–50 тысяч человек, а некоторые исследователи называют цифру и до 100 тысяч. Несоизмеримы и основы трагедий, что в свою очередь влияет и на принципы мемориализации и практику работы с разной целевой аудиторией.
Появление и функционирование тайных могильников жертв политических репрессий в СССР — следствие планомерной государственной политики сталинского режима. Поэтому все, кто так или иначе работает с темами Голодомора-Геноцида 1932–1933 годов или Большого террора 1937–1938 годов, акцентируют на недопустимости возрождения тоталитарных практик. Хотим мы этого или нет, но временное расстояние от событий 1920–1950-х годов заставляет нас апеллировать к фактажу, документам, объяснениям, почему смог развиться советский тоталитаризм, какие преступления против человечности совершали его творцы и какие предохранители против этого есть в современном мире. Теракт на Утёйе осуществил одиночка, выступивший против демократических принципов Норвегии и гуманистических подходов нынешней Европы. Собственно, поэтому мемориальные мероприятия на острове, встречи со школьниками, экскурсии, тренинги и прочее преследуют иную, чем информирование и предостережение цель — постоянно напоминать о важности культурного многообразия, безоговорочности соблюдения прав человека и борьбе с «языком ненависти».
Еще одним отличием между Украиной и Норвегией, как по мне, стал демократизм в принятии решений о формате и форме сохранения памяти. В нашем государстве многие процессы забюрократизированы, хотя радует и то, что к обсуждению проектов новых мемориалов, музеев привлекают специалистов (историков, экспертов по музейному делу, архитекторов, общественных активистов, журналистов). В начале 1990-х ситуация выглядела намного печальнее. Норвежское общество более чутко к потребностям и просьбам сограждан. Подтверждением этому могут быть дискуссии о здании бывшей кофейни, где Брейвик убил многих молодых людей. Часть родителей погибших выступали за то, чтобы стереть этот объект с лица земли, настолько сильным было их горе. Но победила другая позиция — сохранить это место для памяти, с дырками от пуль в стенах, с цветами и детскими игрушками в точках гибели подростков. Поэтому кофейню законсервировали, возвели вокруг нее стеклянный корпус, который держится на досках, по количеству равных количеству убитых и тех, кто выжил, и символизирует круг защиты. Живые как будто защищают и оберегают память о расстрелянных. Кстати, другой, государственный мемориал, расположенный на берегу озера Тюрифьорд, тоже должен был выглядеть более монументальным. Однако власть пошла навстречу местным жителям, которые выступили против чего-то грандиозного, поскольку утверждали, что постоянное напоминание о трагедии будет производить на них гнетущее впечатление.
Кстати, не на всех объектах Утёйи можно фотографировать. Коллектив мемориала просит сохранять право семей на приватность горя и собственный способ почитания и говорит, что они не хотят делать туризм на смерти. Наконец, норвежские коллеги позиционируют остров не столько территорией преступления, которое они считают эпизодом в истории Утёйи, сколько территорией «продолжения жизни». Экскурсионный маршрут начинается с рассказов о деятельности летних лагерей Норвежской рабочей партии, традиции политических дебатов и способах молодежного досуга; продолжается по «тропе любви» с романтическими историями и лишь тогда приближается к трагическим объектам. Однако даже в бывшей кофейне кодой становится жизнеутверждающий стих с конечной фразой «Гей, гей, время просыпаться и менять мир». Наконец на остров вернулись и молодежные лагеря. К сожалению, многим нашим мемориальным местам объективно не хватает позитивных кейсов. Часто их просто невероятно сложно добыть из глубин народной памяти или архивных документов. Недаром в последние годы украинские исследователи говорят об отходе от тотальной виктимизации исторических нарративов и напоминают о героических страницах прошлого или примерах борьбы и побед. В конце концов в украинских музеях мы сейчас видим и рассказы о свете в эпоху тьмы: о человечности во время Голодомора-Геноцида 1932–1933 годов, об украинцах-спасателях в период Холокоста, о формах индивидуального сопротивления быковнянских жертв.
С чем я, наверное, не смогла согласиться окончательно, так это с тем, что норвежцы максимально избегают упоминать о Брейвике. Конечно, преступнику нет места в мемориальном пространстве. И, конечно, замалчивание его лица оправдано стремлениям не предоставлять ему слова, не популяризировать его человеконенавистнические идеи. Однако для таких мест памяти, связанных с событиями советского террора, как Быковня, остается важным не просто показать обобщенно банальность зла, систему, создававшую геноцид, но и ее послушных винтиков, которые выполняли преступные приказы. Ведь массовые могильники коммунистического режима по всей Украине — это общая ответственность и системы, и компартийных руководителей, и рядовых сотрудников НКВД, которые пытками, манипуляциями и коварством требовали нужных «признаний» и расстреливали украинцев десятками тысяч.
Но было и то, что объединило Быковню и Утёйю в сохранении памяти о погибших. Это внимание и уважение к каждой индивидуальной истории. На острове есть традиция: в день рождения кого-то из погибших детей в его имя, выгравированное на мемориале, который имеет форму металлического кольца, прикрепленного к соснам, вставлять цветок и зачитывать какие-то воспоминания или сведения о погибшем. Очень важно, что этот мемориал разрабатывали и воплощали родители жертв. И они сознательно выбрали «чистое пространство» — единственное место на острове, где не ступала нога Брейвика, где не было смертей. Вместе с тем на Утёйе кто-то из родных этих детей может переживать горе в нужное время и в удобном формате. Часто родители погибших активно приобщаются к образовательным программам, рассказывая в школьных и студенческих аудиториях и о теракте 22 июля, и о равенстве прав людей.
В Быковнянском некрополе тоже есть свои традиции оказания почестей. Это не только возложение цветов к братским могилам Международного мемориала 1937–1941 годов, разные государственные траурные мероприятия, просветительские акции, но и вполне народные, берущие свое начало с конца 1980-х годов: связывать сосны лентами или вышитыми рушниками. То, что начиналось с идеи активистов общества «Мемориал» и Артура Луковского (сына репрессированного Иосифа Луковского) — обозначить как-то могильник в Быковнянском лесу — превратилось в мощную связь поколений, манифестацию стойкости в нашей памяти, стремление никогда не забывать о страшной цене свободы и последствиях советской несвободы.
.jpeg)
Параллельно лекционно-образовательная продукция, научно-популярные статьи, серии подкастов и открыток заповедника уделяют внимание конкретному имени, вплетая историю простого крестьянина или известного художника в общий контекст событий страшного времени. И возле фамилий на Стене памяти тоже появляются цветы…
В мире, где ненависть снова превращается в оружие, где агрессоры воспроизводят запущенные мифы и стереотипы, где у людей слабеют исторические знания, где есть мощный запрос на гламурную легкость, память не может быть делом только ученых или музейщиков. Она должна быть частью нашей ответственности — как граждан, как общества, как государства, которое ежедневно добывает в борьбе право на жизнь. И если мы научимся видеть не только след преступления, но и понимать его причины, осознавать методы, которыми действовал враг, ценить и уважать силу тех, кто выстоял, то сможем сохранить себя. Как норвежцы сохранили Утёйю. Как разные поколения украинцев сохраняют Быковню. Как мы сейчас сохраняем Украину.
Следить в Телеграмме
Войти с помощью Facebook
Войти с помощью Twitter
Войти с помощью Google