ДЕБЮТАНТЫ И ДЕДОВЩИНА

Недавно новая порция молодежного продукта была выставлена на главной витрине отечественного кинопроизводства — на самом большом в Доме кино экране Красного зала. Как анонсировалось, все три документальные ленты сняты по заказу Минкульта дебютантами. Стоимость «заказа», видать, скромна — исполнен он на две трети на архаичной черно-белой пленке. Причем без явной творческой нужды в том. Но все равно прекрасно: и что на пленке, и что госзаказ, и что дебютантам. Тут и чистой радости конец. Напрашиваются оговорки, недоумения, критические замечания.

Скажем, ну какой же дебютант из Олеся Санина, показавшего ныне трехчастевку «Рождество»? Дебютировал он, как известно, три года тому назад вместе… с Кирой Муратовой на ХХIХ МКФ «Молодость». То была тоже документальная, тоже пленочная, тоже получасовая лента «Грех». А повторная дебютность однотипного — вещь, понятно, невозможная, как «вторая свежесть» или «новое целомудрие». Дебют был фильмом-мемориалом, посвященным мастеру-наставнику Санина Леониду Осыке и истории съемок его незабываемого «Каменного креста». Ученик приехал на Гуцульщину, чтобы припасть к источнику вдохновения учителя и уловить ток исторического времени в тех местах (как-никак треть века минула). Святая дань уважения к классику и к классике состоялась. Однако заявка дебютанта на собственное авторство, что греха таить, вышла невнятной. Во всяком случае авторитетное жюри «Молодости» во главе с Йосом Стеллингом в упор ее не заметило. Триумфатором тогда оказалась ныне международная величина — Сергей Дворцевой с его «Хлебным днем». О.Санин, увы, не проявил аналогичного умения извлекать из документальной картинки её собственное образно-обобщающее качество. На помощь он выкликал инсценизацию, а явно постановочные включения всегда профанируют документ. Мне в той работе запомнился только один по эстетике подлинно «флагрантный», как говорили во времена Вертова, кадр: движение коровы, уходящей за рамку экрана, можно было проследить по волочащейся за ней веревкой-привязью. Но вот духовная динамика современного гуцула — самое интересное для художества — так и осталась тайной.

И вот — «Рождество». И в замысле, и в качестве исполнения налицо самоповтор с трехлетним интервалом. Те же заповедные карпатские места, тот же уникальный этнос, та же всецелая основанность ленты на реминисценциях и чуть ли не цитатах из классических образцов украинского «поэтического кино». На сей раз — преимущественно из «Теней забытых предков». В сходных мизансценических решениях воспроизведена всем знакомая этно-вещественная и ритуальная фактура. Идентичны новеллистическое построение фильма и типы персонажей (в частности, акцентированно подан местный юродивый). Аналогичен прием асинхронии, обыгрывающий экзотику подлинной речи гуцулов (в «Тенях» были закадровые пересуды местных сплетниц об Иване, здесь — чтение молитв). Несомненная аллюзия из другого, «постпоэтического» фильма — «Фуджоу» М.Ильенко — эпизод с украинским «автохтоном» на фоне рисованных пальм. В общем, почтительно повторяя учителей, молодой автор повторил и себя, притом опять от первого лица ничего нового не сказав. Да и уроки монтажа ему стоит продолжить, ибо и здесь достаточно нефункциональных повторов.

Надо отдать должное Олесю Санину — он явно обладает даром «живописного» видения и пластическим вкусом. Это было заметно еще по его совсем ранним видеоработам — «Зимно» (1995) и «Пустынь» (1996). Остается только дождаться, когда «видение» дополнится ОСМЫСЛЕНИЕМ. Пока же дебютант предпочитает артикулировать смыслы многословными титровыми врезками, которые иронически (?) комментируют действие вербально. Примерно так: «Гуцули ближчі до Бога, бо вони походять від тих вівчарів, які вітали у Різдво Діву Марію».

В документальных дебютах того вечера вообще, на мой взгляд, обозначилась своего рода ретрозависимость молодых. Фильм-памятник О.Санина соседствовал с фильмом-памятником Валентина и Максима Васяновичей, которые так и назвали свою двухчастевку — «Старые люди». Здесь речь идет об оттоке молодежи из сел, что превращает их в поселения стариков. Сельская культура как особый феномен грозит исчезнуть. Ностальгический этюд о том и сняли дебютанты. Тут есть ноты сочувствия уходящему поколению дедов и психологически точное портретирование героев. Это свидетельствует о наличии у авторов ценного стартового капитала — гражданского неравнодушия, социальных сантиментов. Но стиль подкачал: снова-таки в реалистичную «сырую» среду вносятся демонстративные, искусственные построения. То накроют старикам «поляну» во чистом полюшке и запечатлеют их фронтально, аки да Винчи тайную вечерю. А то предложат по очереди усаживаться перед камерой на табурете. Так в годы молодости этих натурщиков их снимали «на карточку», а позже «поэтическое кино» подобным образом будет ритуализировать мизансцены. Получилось о дедах — по-дедовски.

Третья лента вовсе не о былом и не о престарелых, но киноязык и киномышление все те же, музейно-хрестоматийные. «Томен. Цвета жизни» Максима Суркова — о молодой и талантливой художнице, чья фамилия в названии фильма, а весьма тривиальные сентенции о времени и о себе — в закадровых монологах. В частности, изящество замыслов живописца режиссер с люмьеровской наивностью проиллюстрировал хореографической миниатюрой на фоне еще чистого холста. А чтобы никто из зрителей не усомнился в творческом уровне художницы, он привлек череду её авторитетных «рекомендателей». Меня лично растрогал искусствоведческий анализ из уст такого метра в живописи, как Тарас Чорновил. Да и юношеские воспоминания о сборе обязательных «характеристик» разбередили душу…

Есть опасная изнанка в ключевых оппозициях «учитель и ученик», «классика и современность». Нормативное, классическое, учительное прошлое так и норовит поработить будущее — своих не в меру покладистых юных питомцев — и уподобить их себе. Такая вот существует «дедовщина» традиции. Судя по всему, молодому украинскому кино срочно требуются сорванцы, неслухи, хулиганы.