Жолдак, камера пыток

Столице представили «Жизнь с идиотом» — импортный спектакль Андрея Жолдака по иллюзорным мотивам рассказа Виктора Ерофеева (румынский национальный театр Раду Станка). Постановка относительно новая, эксплуатируется года три. Зал киевского экс-Октябрьского был (относительно) заполнен, внимали с ужасом и интересом.

Жизнь на чужбине (Германия, Финляндия, Румыния) пошла украинскому режиссеру на пользу. Выглядит зажиточно, калорийно. Сценические жесты стали более провокативными. (Надышался, должно быть, воздухом европейской демократии с ее-то двойными стандартами…) А его, скажем так, сценическая идеология — обрела еще большую фундаментальность.

«Идеология» Жолдака смахивает на персональный (театральный) тоталитарный догматизм. Поскольку «так» — и не иначе — он смотрит на жизнь, на мир. На человека.

И у него нет сомнений, что только «так» — и не иначе — на это должны смотреть и все остальные.

Во всяком случае, стайка старушек—божьих одуванчиков (истовых киевских театралок), занесенных странным ветром в зал экс-Октябрьского (на «Идиота»), попала явно не на свою ветку. Даже по узорам их махеровых кофточек можно было угадать, что они-то — ценительницы «Травиаты» в постановке Дмитрия Михайловича Гнатюка... Но сюда?! Но зачем же?

Бедные, впечатлительные эти бабульки, увидев на трех огромных экранах подробные процессы жевания, блевания, мастурбации, испражнений (с сияющей голой ж…), обмазывания тел и стен каловыми массами.., наверняка минут сорок просто с мест не могли сдвинуться. Прибитые искусством. Но уже на сорок первой (минуте) — их как ветром отсюда сдуло.

Это к лучшему. Чужие «здесь» не ходят.

С первых эпизодов наш режиссер, взяв на абордаж старый рассказ Ерофеева (еще 1980-го) про идиота Вову, испортившего жизнь интеллигентной семье, во всем искусно — смачно, изощренно, извращенно — заводит свою дьявольскую машинку… Она хрипит, пыхтит, гремит! А он «мурует» сценический бассейн, в котором сам и чувствует себя как рыба в воде.

Это растаявший водоем какого-то глобального идиотизма (как следствие глобального потепления).

Пространство неизлечимого безумия.

Сон, который всегда — кошмар.

Босх с несчастными проказниками видится мне на фоне этого «сна» наивным херувимом.

Сценплощадка разбита Жолдаком на несколько сегментов. Два бытовых объекта: комнаты, где идиоты дерутся, совокупляются, моются, ржут, жрут (и т.д.). Мистериальная территория «за» занавесом — сны и аллюзии. Три концептуальных экрана над декорациями. Ретранслирующих идиотскую жизнь во всей ее красе (правда, не в 3D).

Два (с лишним) часа в «Идиоте» камера смотрит в мир… А агенты-операторы фиксируют едва ли не каждую гримасу на физиономиях придурков. Такой прием «киноТеатра» регулярно задействован режиссером в спектаклях последнего времени. А сам ход безумных событий «заверстан» в «Идиоте» бодро кинематографично: в ритмах стремительного, рваного, агрессивного, но, признаюсь, совершенно виртуозного сценического монтажа.

…Уж нафаршировал это действо — на всю свою голову! Все, что видел и слышал когда-нибудь: «Убить Билла», «Мой ласковый и нежный зверь», Земфира, Rammstein…

Мелодичная какофония — тоже параноидальный образ этой среды (обитания). Где три героя как в трех соснах блуждают и дичают. И идиот Вова, что ожидаемо, изначально попадает в «дурдом», а не в семью «интеллигентную». «Приемные» эти родители больны задолго «до» явления идиота. И в спектакле развивается дополнительный «клинический» конфликт: даун против придурков.

Чья болезнь прогрессивнее?

Отталкиваясь, очевидно, не только от «Идиотов» Ларса фон Триера, но также от известной «Теоремы» Пьера Паоло Пазолини, Жолдак вводит в свое клиническое «измерение» идиота специального… Он влюбляет в себя всех, кто только не встретится ему на пути. Приемной «мамой» — овладевает (были бы дети, но пошла на аборт), с «папочкой» — сливается в экстазе.

Даже блуждающий обреченный ангелочек с фанерными крыльями любви (в которые «чернорабочие» грозно забивают гвозди-сотки) — и тот пялится на любвеобильного Вову с философским вожделением: авось хоть этот пацан немного в себе? Напрасно! Так как Жолдак смотрел и другие известные фильмы: «Шестое чувство», «Бойцовский клуб». Выдавая и своего дауна за маниакальный призрак… За существо, которого не было… Поскольку и без него — их (его и наш) сводный «диагноз» — совершенно очевиден. Возможно, это мозаичная паранойя?

…Идиот внутри нас — об этом Жолдак снова хочет сказать громко и с иллюстрациями.

…Жизнь, как бы ее ни гламурили в начале XXI века, по-прежнему больна, противна, никчемна, патологична — и об этом тоже. И я не собираюсь с ним спорить, ныряя, порою, в подземные норы «Святошина», «Дарницы», Майдана, где стационарно существуют потенциальные персонажи «сводной труппы» Жолдака со всеми расчудесьями их каждодневной внешней и внутренней жизни…

Его румынский спектакль снова задействует исключительно темные начала искусства театра. Жестокость, патология, антикатарсис.

Он высвобождает сугубо мрачные энергии: овладения, опустошения, «опускания».

Сам режиссер просто «насилует» — публику, исполнителей, ерофеевскую книжку.

При этом кряхтит от удовольствия: как я вас?!

Только его зрелище вызывает не всегда оторопь или отвращение, еще и блуждающую чеширскую улыбку (как у меня): а мне не больно!

А мне смешно.

Так как в «Идиоте», кстати, обнаружишь «мультяшный» привет: Бобик в гостях у Барбоса. Одна скотина приходит в гости к другим тварям: и такой бардак начинается…

…«Европейский» Жолдак, как к нему ни относись, все же достигает поставленной цели.

Он обращает бесстыдство в эстетику. (Особо ценимую ленивым западно-европейским театральным кворумом.)

Из спектакля в спектакль он продолжает утверждать свою «франшизу» — свой «шизоТеатр»
(это мой термин, случайно выпорхнувший после его черкасской постановки про Голодомор).

В связи с «Идиотом» и в ракурсе такого вот «шизоТеатра» можно продолжить «учение»… Заметив, что даже сцена для этого режиссера — особенная эстетическая плоскость. Не сцена — а камера пыток. Завершенная «модель» его мира. Застывшая «архитектура» для его разнообразных сценкомбинаций.

Кто бы ни попал в эту «камеру» — зритель, артист — выхода нет: расправа близка… Так как рядом — сам Инквизитор.

Он осматривает орудия пыток, свои причандалы: готовится к очередному «допросу» с пристрастием…

Для «Идиота» — своей очередной «камеры» — он находит выдающихся жертв-исполнителей, воплощающих все его жестокие фантазии в жизнь... Экспрессивные румыны по первой же команде готовы кричать, скакать, бежать, стрелять… Они как универсальный пластилин для его «шизоТеатра», когда человека можно обратить в любое подобие, стерев в нем всякую человечность, рефлексии… Создавая «монументальный» образ текущей безумной-безумной жизни…

Правда, не всем — в этом мире и в его «камере» — хочется «жить». Я требую: отпустите на волю!