Вырванная страница — об Андрее Куркове

…Шум «боинга» почти неслышен. Я притворяюсь, что дремлю. Тем временем пальцы Андрея выстукивают на компьютере «чечетку». Независтливая, я тогда завидую его умению работать в пути. Но на душе мне становится очень и очень тепло. Так бывает в праздничный день в хорошей семье: муж работает, жена наслаждается покоем. Или просто думает. Вот и я, сомкнув глаза, вспоминаю недавний невообразимо приятный фейерверк в Париже на книжном салоне, когда его постоянно дергали за руки, обнимали, узнавали, расспрашивали; когда свита французского министра культуры месье Миттерана пробивалась сквозь толпы посетителей к стенду, на котором раздавал автографы Андрей. Я почему-то тогда ощущала невероятную гордость. Так, будто он мой брат.

Но он таки брат. Он - один из тех «читанных» коллег, кого уважаю как человека. В творческом мире это случается не каждый день.

Он - «оркестр», полиглот, дипломат, любимый писатель нескольких мировых лидеров, визави принцев и королей, его трудоспособность поражает, его творчество порождает волну увлечения, дискуссии, споры, но никогда - равнодушия.

Он - украинский писатель Андрей Курков. И 23 апреля ему 50 лет. Впереди чтобы больше, говорят в такой день у меня на Буковине.

- Андрей, ты рано начал писать, но в литературу пришел относительно поздно. Как ты переживал то время, когда тебе много лет подряд отказывали иностранные агентства и издательства? Ты был такой упрямый, беря эти «хотинские крепости» неприступного тогда литературного рынка или ты верил в себя?

- Видишь ли, прозу я начал писать лет с пятнадцати, начитавшись Джека Лондона, Даниила Хармса и Максима Горького. Ясное дело, поначалу писал для себя, потом начал показывать друзьям. Но первая книга вышла в 1991 году благодаря редактору издательства «Український письменник» Валентину Тарнавскому. Где-то с начала восьмидесятых я начал ходить по издательствам с рукописями, повсюду рассылать свои тексты с надеждой их издать. Даже когда уже вышли первые книги, продолжал это делать, но сконцентрировал усилия на поисках иностранных издателей и агентов. За все эти годы разослал около тысячи писем и бандеролей и получил около шести-
сот(!) отказов. Но, как ни удивительно, привык к этой рутине, и уже считал ее частью своей жизни. И все равно ожидал утвердительного ответа, поскольку и в себя верил, и по характеру я достаточно упрямый.

- Ты - человек мира. И я в этом имела возможность неоднократно убедиться. Когда-то ты сказал, что не хотел бы быть ассимилированным писателем, поскольку хочешь быть интегрированным писателем. Как это проецируется на Украину? Что это вообще означает? Тебе комфортно быть в Украине русскоязычным писателем? И почему ты довольно часто делаешь именно для украинской литературы больше, чем те, кто себя однозначно идентифицирует с украиноязычным литературным процессом? Ты открываешь украинские книжные магазины, ты ведешь творческие вечера украинских писателей, ты заступаешься за них в мировых медиа. Ты «продвигаешь» тех, кто подает надежды. Ты даешь шанс... Почему? Зачем ты это делаешь? Ты не эгоист? И нужно ли быть писателю эгоистом?

- Вопрос ассимиляции или интеграции для меня существует прежде всего в плоскости языка. Некоторые писатели перешли с русского на украинский, то есть они тем самым показали свою лояльность и ассимилировались в языковом смысле. Когда государство не является моноэтническим, оно должно интегрировать в себя все этнические составы. Я являюсь частью русско-этнической составляющей Украинского государства и не хочу, чтобы меня, как в свое время поляки украинцев, насильственно или не насильственно ассимилировали. Никто не пробует ассимилировать, принудить писать на украинском крымскотатарских писателей и поэтов. Хотя при этом их так автономизировали в культурном смысле, что мы их вообще не видим и не слышим.

Быть писателем в Украине мне достаточно комфортно именно потому, что я себя не воспринимаю как «русскоязычного писателя». Я себя воспринимаю просто как писателя, и на других смотрю не с точки зрения того, на каком языке они пишут, а с точки зрения качества. Миру все равно, откуда придет гениальная книга. Главное, чтобы она пришла. Мне бы хотелось, чтобы такая книга приходила и из Украины.

Относительно эгоизма или любви к самому себе, я думаю, что никто никому не запретит эгоизм, но даже любовь к самому себе не может отменить любовь к другому.

- Важно ли для писателя быть равнозначным его человеческим качествам? Это вредит или мешает творчеству?

- Это происходит естественно, и не мне судить писателей, которые проповедуют одно, а делают другое. Люди разные, писатели - тоже. Мне всегда были интереснее писатели, которые оставались одинаковыми и в жизни, и в мыслях, и в произведениях. Гомогенность, целостность натуры только добавляет смысла и силы произведениям. С другой стороны, человек, в том числе и писатель, может оказаться слабым. Это не подменяет таланта, это просто заставляет потом отделять произведения от их автора и воспринимать их отдельно от создателя.

- На сколько языков переведены твои книги?

- Сейчас - на тридцать три. Тридцать четвертый перевод - на арабском - выйдет в ноябре, хотя должен был выйти в Тунисе в феврале. Помешала революция.

- Андрей, что ты хочешь сказать людям своим творчеством?

- Я хочу, чтобы мои произведения провоцировали у читателей новые мысли и новые отношения к темам и проблемам, которые они найдут в моих книгах.

- Как ты считаешь, чего нельзя делать писателю?

- Нельзя считать себя учителем и не стоит переходить из литературы в политику, поскольку литература богаче и имеет другой уровень ответственности. Писателей выбирают на жизнь, политиков - на четыре года.

- Приближается ли писатель к познанию истины сам, давая определенные мировоззренческие, этические, эстетические «маяки» читателю?

- Думаю, писатель сам становится умнее от своих произведений. Если, конечно, это настоящие произведения, настоящая литература.

- Турецкий писатель, нобелиант Орхан Памук - твой товарищ. Но у него большие проблемы в своей стране: политические преследования, суды. Что защищает писателя от политиков, политики, геополитики, спекуляций? Читатель? Кто?

- Писатель всегда защищен прежде всего читателем, коллегами и вечностью. Время, может, и не лечит, но очень помогает. Оно дает возможность грешникам понять свои грехи, а тем, кто хочет сделать зло, дает возможность сомневаться.