ВОЗБУЖДЕНИЕ РЫЖЕГО МОРТИДО

Тяжело быть плотью от плоти, генетически обреченной на пожизненное стремление слиться со своей биологической матрицей и тем добиться, наконец, смирения всех желаний. Удовлетворить это стремление удается немногим. Картины молодой черновицкой художницы Наталии Кошелюк о тех, кому не удалось.

У ее героинь огненно-рыжие волосы. Они просто пылают на пасмурном фоне полотен среди покосившихся старых домов, кривых безлюдных улиц, увядшего осеннего парка и агрессивной полутьмы третьесортных баров с грязными столиками и неприличными надписями на облупленных стенах. (Удачно подмечено: какой бы женщина ни была от природы или от парикмахера, по сути она все равно рыжая.) А еще у них раскосые кошачьи глаза, изящные пальцы нервно сжимают сигарету (Наталья сама курит одну за другой) — единственное, что еще дает надежду, покой и удовлетворение. Только Мира без сигареты. И глаза у нее, округленно-радостные, по-детски наивно смотрят на мир из измерения легкого сумасшествия.

— Мира, как никто другой из моих героев, имеет реальный прототип, — рассказывает Наталья. — Это наша соседка, оставшаяся одинокой после смерти матери, за которой ухаживала. Она была тогда еще слишком молодой, чтобы также умереть, и слишком старой для первого поцелуя. Катастрофа женщины, не состоявшейся в качестве женщины. Но Мира нашла выход. Она не стала бороться с желаниями и годами, а просто вернула их в своем воображении в детство, где ей было хорошо и уютно. Воскресным летним днем она надевает голубое платье с кружевом, белые носочки и красные башмачки, цепляет бант, ожерелье и идет в парк на прогулку — всегда улыбающаяся, хотя и рыжая.

А вот другая рыжая из триптиха «Безлюбовье» решила бросить вызов экзистенциальной катастрофе своего женского эго, которое начало превращаться в льдинку одиночества. Исполненная светлых надежд хорошенькая девушка — на первой картине. Она же, но уже осунувшаяся женщина с потрескавшимися от жажды любви устами, — на второй. И — логичная финальная метаморфоза: на металлическом столе бездыханное тело, так никем и не любленное, белое и бесформенное, словно куча парафина от сгоревшей свечи (вся кровь, видимо, вытекла в теплую ванну из вскрытых вен).

Вторая персональная выставка Наталии Кошелюк, проходившая на днях в зале Союза художников Буковины (еще несколько прошло недавно в Москве в довольно престижных галереях), вызвала немного шума среди полусонной черновицкой богемы, всколыхнув утомленное реализмом и сувенирной эстетикой провинциальное творческое пространство. Работы Наталии не вписываются ни в сусальные пышные рамки, ни в уличные ряды торговли живописью, ни в интерьеры частных квартир, владельцы которых когда-то любили украшать жилище коврами, а теперь картинами — также для создания цветового разнообразия. Выпадают они и из привычного контекста художественных черновицких экспозиций, где обычно елейно воспевается восхищение красотой во всех ее ипостасях (иногда для разбивки присутствуют и социально актуальные темы).

У Кошелюк — иные темы, которые принято называть вечными: единство и противоположность эроса и танатоса, поединок между которыми всегда разворачивается на арене человеческой жизни. Когда она в любви — наполняется энергией либидо, когда одинокое — разрушительными страстями мортидо. О последнем на выставке сказано больше — вполне естественные пропорции. Но сказано умно и эмоционально, так, как умеют только женщины. Таких бесед — словесных или художественно образных — мужчины, как правило, не выдерживают. Неудивительно, что, по свидетельству сотрудников выставочного зала, многие представители сильного пола сломя голову убегали с выставки, лишь окинув ее, далекую от футбольно-плейбойных чувств, взглядом.

Но были и такие, кто не только восторженно смотрел на картины Натальи, но и решился их приобрести. «Мира в парке с веером и бантом» уже выехала в Австрию вслед за молодым венским бизнесменом. Другому мужчине, в этот раз из местных почитателей, понравился чувственный натюрморт с двумя сломанными, но еще пылающими красными георгинами в длинной фаллической вазе, но попросил дорисовать третью. А вот «Женщину с собакой» (абсолютный антипод дамы с песиком) Наталья никому не продает. Эта женщина — она сама.

Мужских портретных образов, между прочим, всего два, и они словно обрамляют ведущую тему женского уединения. Порочный, эротичный юноша на картине «Барабанщик», сквозь краски которой просачивается кокаин. И врач Полищук с одноименного холста, постигший сокровенный смысл знака бесконечности. Первому женщина еще не нужна — он как нарцисс, влюблен в себя и свои ритмы. Второму уже не нужна — объектом сублимированной любви хирурга Полищука (несомненно, хирурга, т.к. для патологоанатома или судмедэксперта он слишком трезв) стали сигарета и белая мышь, безотказная и покорная в экспериментах с жизнью и смертью.

Метафорично, что обе «мужские» картины выписаны в блекло-зеленых, каких-то трупных тонах. В картинах о непризнанных и одиноких женщинах — палитра ярко насыщенных цветов, от кровавого багрянца до грязно-коричневого. Но все работы Наталии Кошелюк имеют энергичный сильный мазок — этакий раздавленный мастихином сгусток краски, словно сгусток боли.

И только на одном холсте их двое. Мужчина и женщина, замершие на самом краешке картины, словно на обочине жизни, в нежном касании лиц и рук. И мир от этого вот-вот перевернется.