В ЧЕМ ВОПРОС «УКРАИНСКОГО ВОПРОСА»

Наверное, нет ничего удивительного в существовании «украинского вопроса» в современной украинской культуре. Культура задает себе вопрос, пытается отрефлексировать себя. Кажется, она в растерянности. На протяжении столетий она не имела возможности проявить себя, и вот... Получив возможность проявиться, начала с вопроса о самой себе. Вернее, с ответа. В духе оправдания: почему она есть, почему она именно такая, как она «осмелилась» существовать. И это оправдание в первую очередь перед собой.

В прессе, на телевидении, на научных конференциях поднимается «украинский вопрос», и совершенно серьезные люди уверяют друг друга в том, что украинская культура имеет право на существование, доходя временами до абсурда - как в посылках, так и в выводах. Создается впечатление, что ораторы и сами не очень-то уверены в праве собственной культуры на самостоятельное существование. Только из такой внутренней слабости, неуверенности могла родиться сама формула - «украинский вопрос». В чем, собственно, вопрос?

Эта неуверенность, эта слабость не только делает «вопрос» из собственной культуры - она же придает ощущение скорбности, болезненное мученичество патриотизму. Не многие нации могут «похвастаться» тем, что патриотизм для них - «то тяжке ярмо, покладене долею на мої плечі» (И.Я. Франко).

Так исторически сложилось, что Украина на протяжении сотен лет была провинцией «великих держав» и провинциальность культивировалась как основа ее идеологии. Державы рухнули, Украина стала сама себе центром, но провинциальность сохранилась в глубине души. Эта провинциальность - неспособность к осознанию себя как единства и данности, неспособность к созданию новой идеологии, если хотите, нового мифа, - этого «храма души».

На основе этой внутренней слабости, в рамках самооправдания рождается идея «возрождения» украинской культуры. Не имея прочной культурной основы в сегодняшнем дне, мы пытаемся нащупать ее в прошлом, уверяя себя и окружающих в том, что когда-то был «золотой век» украинской культуры (ведь именно ориентация на прошедший «золотой век» оправдывает категорию «возрождения»). Под «золотым веком» понимают иногда Киевскую Русь времен Ярослава, чаще - Гетманщину - это не суть важно. Важно то, что подобные изыскания поворачивают культуру лицом назад, в прошлое, к тому, что было, плохо связывая это с тем, что есть (не очень-то вяжется), и тем более с тем, чему следует быть в недалеком будущем. Подобные экскурсы в историю укрепляют в сознании «сельский» образ украинской культуры, т. к. связывают ее с фольклорной традицией. Но для существования современной культуры одного фольклора мало. Недостаточно также разговоров об «украинском происхождении» европейской культуры и т. п. Ни одна культура не может удовлетвориться лаврами славного прошлого, если ее настоящее гораздо менее славно, если она поставлена на грань выживания и если задан уже «украинский вопрос». Это значит, что культура должна оправдываться. Она поставлена в положение парвеню, которого разглядывают со всех сторон в лорнеты, а он чувствует себя не в своей тарелке, стараясь объяснить, как он сюда попал, и выискивая подходящую маску.

Итак, «как он сюда попал», более-менее объясняют и оправдывают апологеты шаровар и «возрождения». Но какова же маска. Маска, разумеется, европейская. Вернее, «под Европу». Воспевающие преимущества положения Украины «между Востоком и Западом» будто не видят трагичности такого положения - значит, давят со всех сторон, значит, надо быть либо тем, либо другим, значит, себя сохранить очень сложно. Итак, ориентация выбрана - Запад. Однако, выбрав ориентацию, мы для себя выбрали новый «центр», диктующий культурные условия. Не будучи Западом и стараясь отождествиться с ним (в этом снова просматривается позиция слабого), украинская культура вырывает из общего культурного контекста отдельные черты. Следовательно, приживаясь в культуре - опять-таки из-за отсутствия альтернативных мифов, - они, безусловно, деформируют ее.

В-третьих, вышеупомянутые «архаические модели сознания», безусловно, производят свою мифологию для заполнения мифологического вакуума. Это так называемое неконтролируемое, спонтанное мифотворчество. Знаки, на которых строятся эти мифы, как правило, уже несут в себе негативный смысл, отрицательный эмоциональный заряд, спровоцированный «самой жизнью». Миф не только сохраняет, но и усиливает эту окраску. Проявляется это в стереотипах человеческого поведения.

В-четвертых, выходит, что контролируемая мифологизация в пределах украинской культуры пока что невозможна. Речь идет не об определенном насаждении мифов, как это было в советское время, но, по крайней мере, о сохранении собственной идентичности. Упадок кино, телевидения и ориентация периодических изданий на западные модели являются ярким свидетельством импотенции, а шаровары и булавы, к сожалению, уже не действуют.

Итак, подведем итоги. В то время, как на уровне массового сознания происходит взрывоподобный процесс мифотворчества, культура хаотично приспосабливается к измененным и постоянно меняющимся историческим реалиям. С другой стороны, происходит то, что во всем мире принято называть «вестернизацией», или «американизацией», или нивелированием культуры. Иногда две эти волны сталкиваются и рождаются казусы, наподобие кафе, с одной стороны разрисованного рекламой Pepsi, а с другой - Соса-Cola, или тех же красных и синих вывесок на фоне изрядно полинявшей консерватории. Процесс мировосприятия и миропонимания протекает в категориях чужой культуры и с негативной окраской собственной мифологии.