Украинская альтернатива мировому терроризму

Характерной особенностью украинской фестивальной фауны является то, что каждый фестиваль в большей или меньшей степени страдает замкнутостью, у него есть свой ареал, за границы которого он не выходит и не стремится к этому (исключением является разве что фестиваль «Молодость»). Как правило, тусовки малых фестивалей состоят из определенных киногильдий — режиссеров, продюсеров, актеров, имеющих почти средневековую тенденцию вариться в собственном соку с весьма незначительным выходом к так называемому зрителю.

«Українські альтернативи» здесь не исключение, хотя его целевая аудитория довольно экзотична — это, как окрестил их автор и руководитель проекта Александр Рутковский, «эксперты», «авторитетные представители украинской гуманитарной элиты», которые собираются, чтобы высказать свои соображения по поводу просмотренных фильмов и определить «умозрительные перспективы отечественного кино».

Очередной, четвертый, открытый фестиваль-мастерская исключительного кино «Українські альтернативи» проходил в киевском Доме кино с 30 сентября по 5 октября 2004 года. Тема выпуска этого года: «Любовь и террор — c’est la vie?». В кинематографическую программу фестиваля входили: во-первых, фильмы на тему (государственного или антигосударственного) террора: «11.09.01», сборник одиннадцати режиссеров со всего мира, посвященный 11 сентября, «9/11 по Фаренгейту» Майкла Мура, каннский победитель этого года, «Мечтатели» Бернардо Бертолуччи, аргентинский «Гараж Олимпо» Марка Бечиса и весьма периферийно российский «Папа» Владимира Машкова; во-вторых, фильмы с эксцессивным изображением насилия и жестокости: от культовых «Киллера» Джона Ву и «Ребенка Маконы» Питера Гринэвея до двух самых грубых картин последних лет — «Необратимости» Гаспара Ноэ и «Страстей Христовых» Мела Гибсона; в-третьих, фильмы, которые вообще выбранной темы не касались: «Другие» Алехандро Аменабара, «Самаритянка» Ким Ки-дука и еще несколько совершенно минорных картин. Украинских фильмов на «Альтернативах» было всего три: «Stabat Mater» Ольги Самолевской, «Разворот на трассе» Оксаны Ратушной и «Олигарх» Алексея Росича, все короткометражные. На пресс-конференции Александр Рутковский заявил, что украинское в «Альтернативах» касается не фильмов, а их рецепции, и фестиваль действует по формуле: «Берем чужое и делаем его своим».

Так что главной интригой «Українських альтернатив» был не просмотр довольно хаотического набора «исключительных» фильмов в полупустых залах Дома кино (зачастую на не слишком качественных видео или цифровых носителях), а более чем шестичасовой «круглый стол», где на предложенную тему высказывались свыше двадцати «экспертов». К сожалению, перехода количества в качество не состоялось, поскольку «эксперты» не вполне хорошо понимали, о чем, собственно, им следует говорить: о политике или об эротике, о жизни или же о кино.

За небольшим исключением (в частности, выступления культурологов Вадима Скуративского и Михаила Собуцкого, искусствоведа Олега Сидора-Гибелинды) в речах преобладал псевдофилософский дискурс советского разлива или суждения на уровне банальной житейской логики. И причина здесь, пожалуй, в том, что предложенная тема сформулирована некорректно и подозрительно напоминает пылкое желание диаматчиков во всем найти единство и борьбу противоположностей.

Начнем с того, что подчеркнул Михаил Собуцкий: любовь и террор не являются соизмеримыми понятиями и тем более — противоположностями. Для этого их нужно понимать слишком широко, на манер квазилогических несуразиц, которые изрекали некоторые «эксперты»: «террор — это олицетворенное отсутствия любви». Именно эта фальшивая альтернатива давала основание апеллировать к формам любви, сильно напоминающим анекдотическую «большую любовь советского народа к Коммунистической партии». Или для таких сомнительных выводов, как обвинение в адрес Майкла Мура, дескать, создавая свой фильм «9/11 по Фаренгейту», он руководствовался исключительно нелюбовью к Бушу-младшему (как будто это как-то обесценивает его сообщение).

Вообще, как известно, над любовью рефлексировать нет смысла, разве что восхвалять ее на банкете (если она счастливая) или оплакивать на кушетке психоаналитика (если она несчастная). А вот о терроре говорить стоит, но в совсем другом контексте. К сожалению, разговор повернул в русло выяснений, является ли Киев 1911 года родиной мирового терроризма (хорошо, что рассудительность победила патриотизм, и приоритет отдали Петербургу 1881 года, где был застрелен царь Александр ІІ, и Вашингтону 1865 года, где убили президента Линкольна) и имеет ли Украина сегодня основания бояться терроризма, в частности, международного (решили, что эта тема более актуальна в плане ретроспекции, особенно, если выведут наши войска из Ирака).

Что же касается рефлексий по поводу международного терроризма последних лет — 11 сентября, «Норд-Ост», Беслан, — то попытки некоторых «экспертов» привязать его к вечным агрессивным влечениям человека, к отсутствию или девиации любви, можно назвать ни чем иным, как интеллектуальным мошенничеством, которое только затемняет вопрос. Антигосударственный терроризм не является каким-либо монструозным прорывом иррационального насилия (по крайней мере, не только им). Это симптом самой государственной системы, ее собственное сообщение, вернувшееся к ней. Эту мысль, в частности, артикулировал Вадим Скуративский, заявив, что именно государство является главным террористом, и Сиохей Имамура, завершивший свой эпизод «Япония» из фильма «11.09.01» выводом: «священных войн не бывает». Ни одну форму террора (ни государственную, ни антигосударственную) нельзя оправдать, но осуждением симптомов, а не выяснением причин, проблему не решишь.

Единственное различие между двумя формами террора заключается в том, что государство старается осуществлять его тайно, невидимо, незаметно, маскируясь под банальные обычные вещи — именно поэтому государственному террору присущ жуткий характер чего-то повседневного. В аргентинском фильме «Гараж Олимпо» это застенок, устроенный в обычном гараже, отсюда и название картины. В российском фильме «Папа» это знаменитый черный воронок с надписью «Хлеб», который возит по ночному городу человеческий груз. (По такому же принципу дистанцированности, рутинизированности ведутся постмодерные войны: чеченская, афганская, иракская; государства-агрессоры любой ценой стремятся к тому, чтобы война эта имела односторонний, необратимый, «монологический» характер, то есть лишилась того, что собственно, определяет войну как форму трансгрессивного диалога и переводит ее в статус монологического террора.)

Напротив, антигосударственный терроризм является эксцессивно визуализированным, скандальным, медийным, срывая маску «нейтральности» с террора государственного, направляя его в статус диалога. Однако антигосударственный терроризм (как всякий симптом) обречен быть неудачной коммуникацией — его последствием является свертывание демократии и усиление государственного террора под предлогом укрепления безопасности — об этом говорил, в частности, Михаил Собуцкий, об этом — фильм Майкла Мура, и это мы видим в реальной жизни как в Соединенных Штатах, так и в России. Всякое запугивание ведет к фатально замкнутому кругу.

Какое отношение все это имеет к Украине? Или, как сформулировали авторы фестиваля: «Нужно ли нам кино о терроре»? Если посмотреть на выступления экспертов с точки зрения не того, о чем они говорили, а того, о чем они молчали, то создается впечатление, что проблема политического террора нас никак не касается. Террора у нас нет! Кстати, большинство экспертов считали необходимым завершить свое выступление обвинением в адрес украинского кино, в роли которого выступал фильм «Олигарх» Алексея Росича, дескать, оно абсолютно оторвано от реальности. Упрек полностью справедлив, но он касается также и самих «экспертов». Их слепота к нашей жизни симптоматична. И это в то время, когда украинская предвыборная кампания дает такой богатый материал для раздумий именно о терроре. Ведь что такое недавние скандалы со «здоровьем» Ющенко и Януковича (при всей неравнозначности двух этих случаев), как не то, что полностью можно рассматривать в контексте террора, точнее, как его симулякр.

С одной стороны, эти события имеют очень серьезные последствия, а с другой — абсолютно имитативный, обратимый, даже театральный характер. В «деле» Ющенко (если придерживаться версии отравления) имеем эмблематическую форму незаметного, банализированного государственного террора, маскирующегося под нечто обычное — биологическое оружие, которое практически невозможно обнаружить: для анонимного государственного террора нужен труп без акта. В «деле» Януковича, наоборот, главное — акт без трупа. Брошенное яйцо стало бомбой, которая разорвалась в головах людей, показав, насколько напугана власть. Похоже, что украинская способность к имитации оказывается довольно конструктивной чертой.

Вывод один: не нужно спешить импортировать «чужое», чтобы «сделать его своим». Будем надеяться, что следующие «Українські альтернативи» этот момент учтут, тем более что тема их будет иметь яркий постизбирательный привкус: «Дураки и умные — кто правит миром?». Поживем — увидим.