Цюрих — Вена, 10.11.2006

В самолете я продолжал читать Геерта Мака — со страницы 65-й. Оказалось, что именно на ней начинается глава о Вене начала ХХ века. Точнее, о Вене 1900 — 1914 годов. То есть я летел в Вену и о Вене таки (хоть и столетней давности) читал. Но это и неважно — так, путевые случайности, к которым я, в конце концов, привык.

Важно другое: то, что голландец Геерт Мак написал большую книгу. Даже в физическом смысле она большая — едва ли не тысяча страниц мелкого шрифта и увеличенного формата. То есть книга объемом с Библию. Такой даже убить можно. Она называется без особой изысканности — «В Европе», с подзаголовком «Путешествие сквозь ХХ век». На днях я прочитал в ней, что Европа — это «континент, по которому без усилий путешествуешь вперед и назад во времени». Геерт Мак блестяще использовал эту не только им открытую возможность. Целый год он ездил по Европе вперед и назад во времени, наслаждаясь архивами, библиотеками, свидетельствами очевидцев и собственными впечатлениями. Из этого получился удивительный по насыщенности фактами текст. Он заваливает меня с головой, при этом от него страшно трудно оторваться. То есть еще не известно, кто кого пожирает — я его или он меня.

И вот я летел по небу где-то над Австрией и — совсем случайно — читал у Геерта Мака об австрийском юноше, который, будучи в Вене с далекого 1907 года по далекий 1913-й, несколько раз пытался поступить в художественную академию, мечтал о специальности архитектора и зарабатывал на жизнь, рисуя почтовые открытки. Но это была лишь одна сторона его эксцентричной натуры — та, которая, к сожалению, в нем так и не развилась. Говорю «к сожалению» не потому, что вследствие этого много потеряло искусство, а из-за значительно более трагических потерь. Так вот, именно тогда и там, в Вене, тот юноша — звали его Адольф — начал свою политическую биографию. Начал ее с того, что по зову сердца (а оно у него, чтобы там позднее ни говорили, таки было) присоединился к весьма громкому и агрессивному «Общегерманскому движению», возглавляемому приземистым Георгом Риттером фон Шенерером. Этот популярный популист привлекал к себе внимание главным образом тем, что в столице полиэтнического Австро-Венгерского государства на каждом шагу кричал о «едином великом германском народе» и необходимости его «единения через очищение» (Einheit durch Reinheit). То есть он, Шенерер, в самой столице австрийского государства, подданным которого он был, призывал его народ объединяться с народом другого государства, германского, поскольку они на самом деле один и тот же народ. И это было по сердцу молодому Адольфу — настолько, что коренным образом изменило всю его дальнейшую жизнь.

С австрийцами и их идентичностью и сегодня не все благополучно, а что уж говорить о тех временах! В любом случае дряхлый Франц Иосиф I старался решить эту проблему плюралистически и из осторожности никогда не употреблял выражение «мой народ» — только «мои народы». И это ужасно не нравилось великодержавному немецкому шовинисту Шенереру и его не таким уж малочисленным приверженцам, включая пылкого Адольфа. Хотя все они — и Адольф также — были австрийцами, это для них означало лишь географическое, то есть региональное понятие, эдакую «малонемецкость», «окраинность», а им хотелось «большой немецкости». И то, что «единая германская нация» вынуждена существовать не в едином государстве, то есть быть разделенной, вело их на борьбу за ее «единение и очищение».

Аналогии, как известно, хромают, и я искренне хотел бы, чтобы эта никогда не сработала. Да, они хромают, но все-таки ходят — собственными ногами. Они способны передвигаться из страны в страну — несмотря на свою хромоту. Итак, если, скажем, в 2033 году в России окончательно победит аналогия национал-социализма, то ее вождем, скорее всего, станет эдакий выходец «с окраин», например «с Юга», с характерным произношением и не менее характерным пренебрежением к стране, в которой родился. Возможно, пока он, безработный, злой и неудачливый, бродит где-то по Харькову или Киеву — матери, как он сам утверждает, городов русских. Безусловно, он не мог не выйти на «Русский марш» 4 ноября, и, возможно, ему за это вполне справедливо натолкли харю. Теперь он еще более опасен и уже никогда никому ничего не извинит. Пока сам не отдаст концы.