Свидетель сновидений

В июле отмечает юбилей выдающийся историк украинского театра, доктор искусствоведения Валерий Михайлович Гайдабура.

Он проводит большую работу, раскрывая малоизвестные страницы деятельности украинского театра в период немецко-фашистской оккупации. Исследует историю украинского театра в диаспоре. Пишет о Курбасе, Гнате Юре, Лидии Крушельницкой…

Помню, в конце 90-х я напросился на встречу с ним, и специально приехал в прежний район его столичного обитания (где-то в ареале Севастопольской площади). Речь тогда шла о возможном его кураторстве над моей возможной книжкой. Но, видимо, театроведа в тот момент несколько насторожил творческий напор - с моей стороны… Сотворчества так и не вышло.

Но, к счастью, сложился продолжительный диалог в течение уже многих лет. И такой диалог помогает глубже узнать не только самого этого незаурядного человека, но и уникальные эпизоды истории украинского театра, к возрождению и реабилитации которых он имеет непосредственное отношение.

Он родился в Гуляйполе. Его мама участвовала в любительском театре (от нее, видимо, и страсть к сцене). Мечтал стать актером. Но пришлось поработать в газете. Потом - в Запорожском театре (завлитом). Сегодня он - один из научных столпов Национального театра им. И.Франко, заместитель генерального директора театра по творческим вопросам. У него давно есть все регалии, которые и должны быть у порядочного человека, фанатично преданному своему делу.

А дело это - трудное, иногда - мучительное: собирать золотые крупицы истории национального театра, быть бескопромисным и объективным в подходе к противоречивым явлениям самой этой истории.

Сильное впечатление в свое время произвела на меня его книга "Театр, захований в архівах" - его рассказ о сценическом движении в Украине в период Второй мировой войны. Точность и объемность авторского взгляда, эксклюзивность темы и ее горькая историческая неоднозначность - все это есть в его книге.

Чуть позже крупным событием стал выход исследования "Летючий корабель Лідії Крушельницької" (2006) - его путешествие за океан, его мысли об уникальной личности, незаурядной женщине, неординарном театральном деятеле. Ставшей, в контексте диаспоры, подлинным миссионером украинской культуры.

Мне всегда казалось, что Валерий Михайлович Гайдабура не только сам целенаправленно ищет какие-то важные темы в своем исследовательском творчестве, но эти темы очень часто и сами находят его. Как, например, случилось в начале 90-х. Когда благодаря одной неожиданной встрече Гайдабура поведал миру о последних трагических днях Леся Курбаса. Его знаменитый очерк "Курбас. Нове у хроніці Голгофи" (впоследствии в разных редакциях перепечатанный разными изданиями), на мой взгляд, во много раз ценнее сотен методичек, посвященных гениальному режиссеру. Поскольку на его страницах - злое дыхание злого времени, спрессованная авторская боль, живые свидетельства очевидца о страшных снах тоталитарной эпохи. Хотя сны эти на самом деле были явью.

Так вот, в начале 90-х к уважаемому театральному историку в Театр им. И. Франко пришел незнакомец - 84-летний Павел Монаков (из Калиновки Киевской области). Он представился, ни много ни мало - свидетелем последних дней жизни Курбаса на Соловках. Историк тщательно и деликатно подошел к самой этой встрече, к сложной теме. И впоследствии оставил для истории нашего театра горькие свидетельства случайного очевидца. О том, например, с кем общался Курбас на Соловках; как он жил в маленькой узкой камере (бывшей монашеской келье с небольшим зарешеченным округлым окошком); как ежевечерне, возвращаясь в свою камеру, Курбас вычеркивал каждый прожитый день - в неволе. Остались детали о впечатлениях после просмотра в лагерном театре курбасовских "Аристократов". И есть сюжет - как его "забирали" 17 мая 1937-го на казнь. И как он, возбужденный и расстроенный, дрожащим голосом тогда сказал коллегам-пленникам: "Прощаемся, хлопцы!"

Такие тексты и такие живые свидетельства составляют не иллюзорную, а подлинную мозаику трагедии украинского театра первой половины ХХ века.

И Валерий Михайлович, как проницательный исследователь той эпохи, в некоем смысле и выступает в амплуа исследователя-трагика - человека, которого влечет не только старинный слог, но и старые преступления старого режима: против человека и человечности, против художника и совести…

Одно дело систематизировать подобные факты театральной истории, иное - включать и выключать "себя", когда об этом пишешь, находить нужные слова и важную тональность. И, возможно, ему повезло в этом плане: владение словом и слогом - блестящее. Ведь прежде чем вступить на театральную стезю, Валерий Михайлович прошел лабиринты филологические - на филфаке Днепропетровского университета. Большая литература всегда высвобождает большую театральную энергию. И крупнейшие критики ХХ века - Наталья Кузякина, Анатолий Смелянский, Наталья Старосельская - двигались подобным лабиринтом: от филфака - к театру. Ибо в начале было - Слово. В том числе и "Кушать подано!" И потому он всегда чуток и внимателен к слову - и сегодня, когда он погружен в архивы, работая над новой книгой об актрисе Анне Борисоглебской; и раньше эта же преданность авторскому слову определяла цели и задачи его профессиональной деятельности - еще в период работы завлитом в Запорожском театре.

Кстати, редко-редко мы бываем любвеобильны, когда говорим о работе завлита в том или ином театре. Ибо это ведь не всегда и не обязательно только серый кардинал. А это порою и подлинный модератор-креатор художественной (репертуарной) жизни. Зачастую, это не явный, но и не скрытый идеолог в том или ином театральном собрании. Идеальный образ завлита для театральных старожилов - Дина Морисовна Шварц у Георгия Товстоногова. Когда надо - его правая рука, когда надо - его сестра и пленница, а когда надо - соавтор его лучших инсценировок. И ко всему - человек изумительного вкуса и большого ума, коль смогла поддержать великого режиссера в его стремлении создать уникальный актерский коллектив и выдающийся репертуар.

В Украине среди легендарных завлитов - Симон Петлюра, Александр Борщаговский... В настоящее время для меня большая радость общения с большими профессионалами-завлитами - Натальей Пономаренко в Театре им. И.Франко, Аленой Богомазовой в Театре драмы и комедии на Левом берегу. Это люди, любящие не "себя" в театре и даже не театр "в себе", а театр как место сакральное, как храм (причем безо всяких кавычек).

Этот перечень хороших завлитов подводит к моей последующей мысли: десятилетия работы Валерия Михайловича на завлитском посту в Запорожье, возможно, оказались во сто крат ценнее для творческого пульса конкретного театра, нежели многие-многие режиссеры, ставившие там (в Запорожье) - и по желанию, и по принуждению.

Гайдабура в своих заметках о том запорожском периоде оставил теплые и романтичные воспоминания - это была эпоха В.Магара. Историк театра с пониманием пишет о неизбежном соцреалистическом репертуаре, утрамбовавшем афишу. Но он же с подлинной страстью и даже одержимостью всегда говорит хорошо о хороших актерах, работавших и в Запорожье, и в других городах. И создававших даже на основе соцреалистической драматургической чепухи - крупные образы, большие характеры.

Его запорожский завлитский период знаменателен началом исследовательской работы. Выходит его важная и нужная книга о знаменитой актрисе Елизавете Хуторной.

Ему, к счастью, посчастливилось в 80-м разговорить и вдову Леся Курбаса - выдающуюся актрису Валентину Чистякову. Вот ее цитата из его публикации: "Я ніколи не зможу пробачити, збагнути те, що сталося. Його вбивство мені важко зрозуміти. Якщо чесно про все писати, - я повинна проклинати Радянську владу, а таких спогадів не видадуть".

Это сказано ею 22 июня 1980-го. А через 15 лет исследователь запишет свидетельства уже иного человека, волею истории оказавшегося в кругу Курбаса на Соловках. И когда бывший узник Монаков спросит историка, мол, в чем же значение Курбаса для Украины, что он такого сделал… Театровед ему ответит: "Курбас в украинском театре - как Тарас Шевченко в литературе". Тогда пожилой человек, бывший пленник, тяжело вздохнет: "Боже, кого они убили?!"

Во многих своих текстах - книгах, статьях, исследованиях - он более иных театральных историков очень-очень предан Актеру. И в разных его публикациях наверняка слово Актер и должно быть подано с прописной буквы. Он нежно, с большой любовью, уже многие годы относится к легендарной львовской актерской чете - Федору Стригуну и Таисии Литвиненко. И даже склонен сравнивать их с великой английской четой - Вивьен Ли и Лоуренсом Оливье. И когда возникает подобное сравнение, то я предлагаю и свой вариант - Элизабет Тейлор и Ричард Бартон.

Он так же трепетно относится ко всему, что связано с именем великого актера и режиссера - Гната Юры, патрона франковцев. Многолетнее общение связывает Валерия Михайловича с сыном Юры - Юрием.

Историку удалось в начале 90-х вывести на откровенный диалог двух легендарных актрис франковской сцены - Екатерину Осмяловскую и Полину Нятко. Последнюю он вроде случайно спросил: "А какие сны вам снятся, Полина Мусиевна?" Актриса ответила: "Свои сны я зафиксировать не могу, поскольку просыпаюсь всегда неожиданно, и ночные видения бесследно исчезают… Но дочь говорит, что во сне я вслух читаю стихи, играю роли, общаюсь с коллегами по сцене…"

И вот что мне кажется. Подлинный историк театра (он же завлит, критик, театровед, etc.) - всегда - свидетель сновидений. Актерских, режиссерских. Коллективных. Он же свидетель сновидений целых эпох - то безжалостных, то милосердных. Ему одному, как ключнику, доверена тайна о чужих театральных снах: о кошмарах или галлюцинациях. И подобный свидетель, несомненно, пропускает каждый тревожный и радостный театральный сон - через себя. Поскольку понимает: в театре все сны - вещие.