СУДЬБА ИРОНИИ ИГОРЯ ИРТЕНЬЕВА

Критики, оценивая стихотворные строки, едва коснувшись содержания, точно определяют лирическую или гражданскую его направленность, форму, размер, умело оперируя сложными терминами из теории стихосложения, выносят свой вердикт автору, определяя принадлежность или непричастность автора к клану поэтов. Читатель - любитель поэзии, не обремененный знанием теории, но чувствующий сердцем, наслаждается музыкой любимых строк в радостные и сложные минуты жизни. Кого-то вдохновляет любовная лирика, другие предпочитают вычурный изыск ивановской «башни», третьи отдают предпочтение горько-насмешливой иронии. Тут же вспоминается Саша Черный, Николай Заболоцкий, Даниил Хармс, продолжая этот почетный ряд, стоит сегодня имя Игоря Иртеньева. Соответствие личности поэта и его героя - тема нашей беседы. А стихи, с разрешения автора, - из его последней книжки «Три Петра и два Ивана».

И неимущим, и богатым

Мы в равной степени нужны, -

Сказал патологоанатом

И вытер скальпель о штаны.

- Игорь, ваша ироническая поэзия - это определенный заряд злости, полученный из окружающей среды?

- Меня не следует отождествлять с моими лирическими героями. Потому что в этом случае можно предъявить мне обвинения в крайней примитивности, необычайной пошлости, доходящей до дебилизма. Эти черты присущи моим героям скорее, чем мне. Не считаю себя злым человеком - все в пределах нормы. На самом деле, не знаю, откуда все это берется.

- Ирония изначально была основой вашего творчества или был период «сопливой» юношеской лирики?

- Период «полового созревания», когда все пишут стихи, меня миновал. Юношеских стихов не было, писать стал довольно поздно, после тридцати. Уже в первых стихах присутствовал сегодняшний алгоритм.

- Что же было до тридцати?

Я обычно как напьюсь,

Головой о стенку бьюсь.

То ли вредно мне спиртное,

То ли просто возрастное.

- А по жизни, после окончания школы, в 65-м, пришел на телевидение, на Шаболовку, ассистентом оператора. Параллельно учился на заочном, в институте киноинженеров в Ленинграде. Довольно долго переносил всяческие металлические предметы. В ту пору был усердным читателем, а среди доступной периодики был замечательный польский журнал «Шпильки» - единственное доступное нам иностранное издание. В нем широко была представлена очень сильная польская школа карикатуры. Под их влиянием начал рисовать карикатуры, даже выставка какая-то была, чем я дико гордился, потому как рисовать на самом деле не умею. На этом этапе продержался года два, потом на все плюнул и стал писать стихи и рассказы. Почти сразу стал печататься, не было долгого периода хождения по редакциям, как-то сходу все пошло хорошо.

- Были ли вы «действительным членом» какого-нибудь литературного клана?

- В начале 80-х официально артикулированных направлений не было, вернее, были в пределах андерграунда, к которому я не имел никакого отношения. В самом начале перестройки появился клуб «Поэзия», в то время достаточно известный. Там оказались все значительные поэты нового поколения, при том, что многим из нас было под сорок, а некоторым и за… Нас по-разному жизнь разбросала, хотя со многими из них дружу до сих пор.

- Кого вы считаете своими учителями в поэзии?

- Был под сильным влиянием Заболоцкого, которого очень люблю. Окатышев на меня очень сильно подействовал, Глазков. Но этот период закончился, как-то удалось «отгрести» от них. Поэт, не оказавший на меня влияния, но занимающий огромное место в моей жизни, - Бродский.

- Игорь, когда было больше поводов для иронии - 20 лет назад или сейчас?

- Они от времени не зависят никак, от политической ситуации - тоже. Это магическое качество, ниспосланное свыше. У меня иронический склад ума, но я не шутник по характеру.

Просыпаюсь с бодуна,

Денег нету ни хрена.

Отвалилась печень.

Пересохло в горле.

Похмелиться нечем,

Документы сперли,

Глаз заплыл,

Пиджак в пыли,

Под кроватью брюки.

До чего ж нас довели

Коммунисты-суки!

- Какое у вас сегодня главное дело?

- Наш журнал - «Магазин» Михаила Жванецкого, - требует много сил, нервов, соков. Очень серьезное издание, уникальное в своем роде, решительно отличающееся от другой печатной продукции такого направления. Журнал скорее не юмористический, а иронический. Публикует хорошую литературу и хорошую графику. Существовать сложно: задавая определенный уровень, мы не можем быть массовым изданием.

- В нашей самой читающей стране оказалось не так много читателей, на кого рассчитан журнал, возможно ли массовое издание?

- На людей моего круга. Не отношу себя к людям элитарной культуры. Обладаю не снобистской, а демократической направленностью. На самом деле таких людей достаточно много - никуда не делись читатели «Нового мира» и «Огонька». Не все уехали, не все опустились на социальное дно, живут полнокровной жизнью, приспособились к условиям. А вот печатной продукции для них довольно мало стало. Иллюстрированные журналы рассчитаны совсем на другую аудиторию, люди же, готовые читать и платить за это, как бы в стороне. Доминирующая интонация - раскованный, небрежный стиль «Московского комсомольца». Наш «Магазин» все время притягивает новых людей, часто материалы приходят самотеком, и я ставлю их в номер.

- Садясь за стол, представляете, для кого пишете?

- Никогда не знаю, что напишу. Нет, рамок нет.

Оставил мясо я на кухне,

А сам пошел в консерваторию,

Оно возьми да и протухни,

Такая вышла с ним история.

Но над утратой я не плачу

И на судьбу роптать не смею,

Ведь стал духовно я богаче,

Хотя физически беднее.

- Игорь, что для вас является критерием читательского восприятия?

- Если говорить о критике, то она была немногочисленной. Кроме одной идиотской статьи, не ругали. Поминали в каких-то обоймах. Ко мне никогда не было серьезного отношения, может быть, потому, что часто мелькаю «в ящике» - клеймо эстрадности. Хотя стихи мои изучают в университетах на курсах славистики.

- Поэт - это одиночество, уединение, вы же, в хорошем смысле слова, - публичный человек, это не мешает творчеству?

- Активный выход на публику объясняется невостребованностью. Да и я не являю образец классического лирического поэта, отшельника, живущего в пустыне и питающегося акридами. Не нуждаюсь во вхождении в какое-то экстатическое состояние, могу писать в любых условиях, хоть на кухне.

- Считаете стимулом для раскрытия творческой личности чувство голода?

- Не думаю, что его нужно держать на голодной диете. Вряд ли это может повысить творческий потенциал, скорее это верный путь к неврастении и алкоголизму.

- Игорь, много писали «в стол»?

- С 85-го по 91-й - лучшие годы моей жизни. Был очень сильный выход на читателя, вообще - всеобщий такой вдох. Специально «в стол» не писал, но понимал, что не все из написанного будет напечатано. Не жил в ожидании перестройки, работал, себя за руку не дергал. В то время было кредо: нужно писать так, чтобы редактор испытывал муки совести от того, что не может это опубликовать. Иногда удавалось создавать у редакторов комплекс неполноценности. Но КГБ меня не преследовало, не был борцом, диссидентом, вел нормальный образ жизни поэта «застойного» периода. Сейчас, на излете тысячелетия, меняется сознание, способ постижения действительности, соответственно и способ ее выражения. Внутри этого глобального процесса могут быть и творческие удачи, и спады.

Не надо так серьезно, побольше иронии…

Бывало выйдешь из трамвая,

Бурлит вокруг тебя Москва,

Гремит музыка полковая,

Живые скачут существа.

Цыгане шумною толпою

Толкают тушь по семь рублей,

Еврей пугливый с водопою

Спешит с еврейкою своей.

Дитя в песочнице с лопаткой

На слабых корточках сидит,

А сверху Боженька украдкой

За всеми в дырочку следит

ОЗОННУЮ.